Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
Далее Авель Сафронович показал, что якобы Каменев посетил его в Кремле в конце 1932 года перед отправкой в минусинскую ссылку под предлогом передачи некоторых личных просьб. Однако после того, как просьбы были высказаны, Каменев потребовал отчета о проделанной нелегальной работе. В ответ на возражения Енукидзе, который якобы Каменеву лишнего рассказывать не хотел, Лев Борисович упрекнул того в бездействии и сообщил, что “антисоветские связи” внутри Кремля имеются у него самого и на время ссылки он хотел бы передать их Авелю Сафроновичу. Енукидзе далее показал:
Он спросил меня, знаю ли я Нину Розенфельд. Я ответил утвердительно. Тогда Каменев сообщил мне, что Розенфельд имеет связи среди работников Секретариата ЦИК и Правительственной библиотеки и может быть использована для антисоветской пропаганды. На мой вопрос, какие у Каменева основания считать, что Н. Розенфельд можно будет использовать для антисоветской работы, Каменев ответил, что Розенфельд является лично ему преданным человеком и разделяет его отношение к руководству
1164
Генрих Ягода. Сборник документов. Казань, 1997, с. 510.
К сожалению, остальные показания Енукидзе пока остаются недоступными, и невозможно точно узнать, установил ли он связь с “террористкой” и как в дальнейшем по ходу следствия развивался чекистский сюжет.
144
На этом фоне началась расправа с жертвами “кремлевского дела”. С 28 оставшимися в живых фигурантами, осужденными Военной коллегией Верхсуда, расправлялись поэтапно. Прежде других (25 августа 1936 года) по приговору Военной коллегии, оглашенному на открытом московском процессе “объединенного троцкистско-зиновьевского центра”, был расстрелян Л. Б. Каменев. Теперь взялись и за остальных. В мае 1937 года в Москву этапировали содержавшихся в уральских политизоляторах бывших работников кремлевской комендатуры И. П. Лукьянова, И. Е. Павлова, П. Ф. Полякова, возможно, В. Г. Дорошина (мы точно не знаем, где он отбывал срок), а также бывшего начальника Секретного отдела комендатуры Н. Н. Мищенко (ранее приговоренного ОСО к трем годам лагерей). Вслед за ними в июне 1937 года в Москву этапировали Н. А. Розенфельд и Е. К. Муханову (не совсем понятно, содержались они в одной тюрьме или в разных – по сведениям, имеющимся в базах данных репрессированных, Розенфельд содержалась в Ярославле, а Муханова – в Верхнеуральске, но, как мы знаем, в начале 1937 года некоторых осужденных по “кремлевскому делу” этапировали из уральской (Е. Ю. Раевскую) и суздальской (Н. И. Бураго) тюрем в Ярославль; при этом известно, что в базах отражены не все места отбытия наказания). В июне же был этапирован в Москву и М. И. Новожилов. Дорошин, Лукьянов, Мищенко, Павлов, Поляков, Новожилов, Муханова, Лёна Раевская, Н. А. Розенфельд и Борис Розенфельд были включены Ежовым в расстрельный список НКВД от 26 июня 1937 года. И закипела работа. На всех прибывших на Лубянку завели новые дела, пропустили через Военную коллегию и приговорили к расстрелу. Часть кремлевских “террористов” расстреляли 2 и 3 июля 1937 года (Дорошин, Лукьянов, Мищенко, Муханова, Павлов, Н. А. Розенфельд); вместе с ними 3 июля были казнены бывший начальник Школы кремлевских курсантов Н. Г. Егоров, бывший начальник политотдела Кремля М. А. Имянинников и бывший заместитель коменданта Кремля Б. П. Королев. Несколько позже отдельно расправились с Лёной Раевской – ее этапом доставили в Москву из Ярославской тюрьмы в день расстрела некоторых из ее подельников, 2 июля 1937 года. В тот же день на Лубянке старый знакомый Лёны следователь С. Г. Гендин, допрашивавший ее в апреле 1935 года, предъявил ей “постановление ГУ ГБ НКВД об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения”:
Я, Гендин, пом[ощник] нач[альника] 7-го отделения 4-го отдела ГУ ГБ НКВД, рассмотрев следственный материал по делу № 11175 и приняв во внимание, что гр. Раевская (Урусова) Елена Юрьевна достаточно изобличается в том, что “является участницей антисоветской организации правых, готовивших государственный переворот”, постановил: гр. Раевскую (Урусову) Е. Ю. привлечь в качестве обвиняемого по ст. ст. 58–2, 58–8, 58–11 УК, мерой пресечения избрать содержание под стражей во внутренней тюрьме НКВД [1165] .
1165
“Вспоминай меня, глядя на небо…” “Кремлевское дело” и процессы 1930– х годов в судьбе семьи Урусовых – Раевских. Письма. Дневники. Документы. М.: Русский путь, 2016, с. 233.
Лёна, вряд ли вполне понимавшая, кто такие “правые”, расписалась на постановлении, ожидая, наверное, очередного длительного следствия. Но между предъявлением обвинения и “судом” не прошло и двух недель. 8 июля Лёне вручили “Обвинительное заключение по следственному делу № 11175 по обвинению Раевской Е. Ю. по ст. ст. 58–8, 58–11 УК РСФСР”, в котором констатировалось: “Установлено, что Розенфельд Н. А. и Раевская Е. Ю. не только являлись участниками террористической группы, но и входили в антисоветскую организацию правых, подготовлявшую вооруженный переворот в Кремле” и поддерживали связь с “одним из руководителей этой организации Енукидзе А. С.”. А 13 июля Лёну вызвали на заседание Военной коллегии, где председательствовал уже знакомый ей В. В. Ульрих. На этот раз, как и следствие, “суд” прошел молниеносно, заняв лишь 25 минут. Лёна не заявила ходатайств и снова отказалась признать себя виновной. На вопросы, которые поспешно задавал ей Ульрих, ответила, “что показания Якуненко и
Хвощевской о том, что она… входила в состав к[онтр]р[еволюционной] группы, являются вымышленными. Розенфельд ни к какой к[онтр]р[еволюционной] деятельности ее не привлекала”. В последнем слове попросила “дать ей возможность работать” [1166] . Тут же состряпанный приговор представлял собой чистейшую филькину грамоту. В нем утверждалось, что Военная коллегия в составе В. В. Ульриха, Л. Я. Плавнека и Я. П. Дмитриева (при секретаре А. Ф. Костюшко)1166
Там же. С. 41.
рассмотрела дело по обвинению Раевской Елены Юрьевны, 1913 г. р., служащей, в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58–8 и 58–11 УК РСФСР. Предварительным и судебным следствием установлено, что Раевская, работая в Правительственной библиотеке, являлась активной участницей антисоветской террористической организации правых, подготавливавшей вооруженный переворот в Кремле, была организационно связана и получала установки в своей террористической деятельности от террористки Розенфельдт, которой, в свою очередь, руководил враг народа Л. Б. Каменев [1167] .
1167
Там же. С. 234.
Как видно, “следствие” и “суд” использовали нарратив, закрепленный протоколом допроса Енукидзе от 30 мая 1937 года. Появились в деле и новые “свидетели обвинения” – консультант Секретариата Президиума ЦИК К. С. Якуненко (в) (уволенный еще в конце 1934 года) и референт Секретариата Президиума по делам комиссий Н. О. Хващевская. Правда, секретарь “суда” не только допустил ошибку в фамилии Натальи Осиповны, но даже не удосужился правильно написать фамилию Н. А. Розенфельд. Впрочем, это ничуть не помешало признать подсудимую виновной и приговорить ее
к высшей мере уголовного наказания – расстрелу с конфискацией всего лично ей принадлежащего имущества [1168] .
“Суд” проходил в соответствии с печально знаменитым постановлением от 1 декабря 1934 года, и приговор подлежал приведению в исполнение немедленно, что и было сделано. Заметим, что свидетель Хващевская “удостоилась” включения в один проскрипционный список с Лёной Раевской, но подлежала осуждению по “второй категории” к десяти годам лагерей.
1168
Там же.
В тот же день, 13 июля 1937 года, осудили и расстреляли племянника Л. Б. Каменева Бориса Розенфельда. А через три дня, 16 июля, – возможную “виновницу” самоубийства Надежды Аллилуевой, “Лелю” (Елену Сатировну) Трещалину.
Тринадцатого августа 1937 года по приговору Военной коллегии была расстреляна бывшая секретарша Енукидзе Л. Н. Минервина. Она полностью отбыла свой первый срок и, возможно, была выпущена из Ярославской тюрьмы и даже успела добраться до Москвы. Но 15 марта 1937 года ждал ее второй арест, а за ним – следствие, неправый суд и казнь.
Двадцать первого августа 1937 года по приговору Военной коллегии расстрелян был бывший комендант Кремля Р. А. Петерсон.
Третьего сентября была приговорена к расстрелу сестра Г. Б. Скалова Надежда Борисовна Скалова, отбывавшая срок в Ярославском политизоляторе. Осудила ее, скорее всего, тройка УНКВД по Ярославской области. Приговор был приведен в исполнение на следующий день, 4 сентября 1937 года.
Не забыли и об остальных фигурантах дела. Еще 29 июля 1937 года по приговору Военной коллегии расстреляли приятеля М. К. Чернявского М. И. Новожилова, этапированного в июне из Верхнеуральска в Москву. Остальных этапировать не стали, чтобы не загружать ведомство Ульриха на фоне развернувшегося массового террора. Для расправы использовали недавно созданный внесудебный орган – тройку УНКВД по Челябинской области. 2 октября тройка ударно поработала, приговорив к расстрелу по статьям УК 58–8 и 58–11 содержавшихся в Верхнеуральской тюрьме бывших военных, входивших в “группу Чернявского”, – В. И. Козырева и Ф. Г. Иванова, а также Г. Б. Скалова, А. И. Сидорова и брата Каменева Н. Б. Розенфельда. Первым расстреляли Сидорова 5 октября, а вслед за ним остальных – 10 октября 1937 года.
Вероятно, последним из верхнеуральских узников казнили мужа Надежды Скаловой Леонида Воронова. Тройка УНКВД по Челябинской области приговорила его к расстрелу 3 февраля 1938 года, а 20 апреля приговор был приведен в исполнение.
Судьба еще одной библиотекарши, приговоренной Военной коллегией к шести годам тюремного заключения, Натальи Бураго, оказалась немного другой, хотя и столь же трагичной. После приговора в июле 1935 года ее отправили отбывать срок наказания в Суздальский политизолятор. В январе 1937-го Наталью перевели в Ярославскую тюрьму НКВД, где она и пережила расстрелы подельников; про нее как будто забыли, в расстрельный список не включили, но в июне 1939 года перевели во Владимирскую тюрьму, в августе 1940-го – в Орловскую. Там предстояло ей досидеть до окончания срока, которое приходилось на 7 февраля 1941 года. К этой радостной дате Наталья Ивановна готовилась. За два дня до конца срока Бураго написала начальнику тюрьмы заявление: