Анатомия «кремлевского дела»

Не забыл Константин уточнить, что разговор о Шарлотте Корде происходил в квартире сестры Екатерины Марии Мухановой, да еще в присутствии художника-архитектора Владимира Яновича Головского. Упоминание этих лиц в контексте террора вело к их неминуемому аресту. Неизвестно, кто именно из чекистской братии обратил внимание на эту “Шарлотту Кордэ”, но сравнение настолько понравилось, что его стали широко использовать при составлении протоколов. Например, вызвав 16 марта на очередной допрос А. Ф. Шарапову, следователи СПО получили от нее такие показания:

Признаю, что мне было известно о подготовке убийства Сталина… Во время одной из наших встреч [в середине 1934 г.] Н. А. Розенфельд рассказала мне, что она делает через Минервину попытки попасть на работу в личную библиотеку Сталина. Сначала она говорила мне, что добивается этого для того, чтобы подработать. Несколько позже она рассказала мне, что действительной целью ее попыток проникнуть таким образом на квартиру Сталина является решение совершить покушение на Сталина. Кажется, в связи с этим разговором она сказала мне, что должна сыграть роль Шарлотты Корде [511] .

511

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 222.

То есть, если верить чекистским протоколам, и Муханова, и Розенфельд были готовы взять на себя роль Шарлотты Корде и охотно рассказывали об этом всем окружающим.

Правда, с ядом никак не получалось. Следователь Сидоров спросил у Шараповой, какие разговоры о ядах она вела с Ниной Розенфельд. Ответ полностью совпал с показаниями самой Розенфельд:

В конце 1934 года (в ноябре или в октябре) Розенфельд показывала мне небольшой флакончик с жидкостью и сказала, что это сильнодействующий яд. Она сказала, что употребит его для самоубийства в случае опасности… Она говорила, что отравится в случае опасности или большого горя [512] .

512

Там же. Л. 223.

Однако о терроре Шарапова ничего показать не могла. Она признавала, что рассказывает не все, что ей известно о “контрреволюционной” деятельности Розенфельд и других лиц, но не по злому умыслу, а лишь потому, что память подвела.

66

Четырнадцатого марта был в очередной раз допрошен и М. В. Корольков. Он оказался для следствия просто неиссякаемым кладезем сведений о семье Розенфельдов. Допрашивать Михаила Васильевича выпало следователям Иностранного отдела ГУГБ А. С. Славатинскому и Д. М. Смирнову. Они занялись подробным выяснением взаимоотношений между Л. Б. Каменевым и его родственниками. Корольков охотно сообщил, что отношения Льва Борисовича с братом всегда были теплыми и дружескими и Каменев как мог старался помочь брату материально, давая ему, например, возможность получать заказы на оформление книг в издательстве “Академия”, которым до ареста руководил. В свою очередь, Николай Розенфельд и его бывшая жена Нина Александровна всегда испытывали “исключительный пиетет” по отношению к Каменеву. Поэтому, когда Каменева арестовали, Розенфельды-де прониклись бешеной злобой к Сталину, а Нина Александровна якобы кричала, что она способна лично уничтожить Сталина – особенно, по словам Королькова, Розенфельдов выводил из себя факт конфискации у Каменева личного имущества и библиотеки. Когда следователи попросили Королькова дополнительно припомнить знакомых семьи Розенфельдов, тот назвал Юрия Стеклова-Нахамкиса (которому немало страниц в своем дневнике посвятил и Михаил Презент), а также его сына Владимира (Гульку). С ними якобы особенно был дружен Борис Розенфельд. Также Борис был дружен с Сергеем Седовым. Рассказал Корольков и о второй жене Николая Борисовича – Елене Легран. Ее бывший муж Леон Евграфович Хосроев, с детства друживший с Ниной Александровной и бывавший в гостях у Николая Борисовича, одно время заведовал домом отдыха ГАБТа в Тарусе (он вообще был человеком авантюрного склада, сменившим множество профессий: по словам Королькова, окончил перед империалистической войной университет по юридическому факультету, после Октябрьской революции был наездником на бегах, а до этого работал в Ленинградском уголовном розыске). Услышав это, чекисты встрепенулись и со всей проницательностью поинтересовались у Королькова:

Не он ли, Хосроев, устроил для Мухановой путевку на курорт, где она познакомилась с какой-то англичанкой из английского посольства в Москве, о которой вы показывали на допросе от 10. III-35 г.? [513]

Но выстрел оказался холостым. Выяснилось, что Хосроев никакого отношения к злосчастной путевке не имел. Тем не менее следователи живо заинтересовались Леоном Евграфовичем – уж больно колоритная фигура! Юрист по образованию, но после революции вдруг стал наездником (впрочем, для осетина это не было столь уж невероятным). Не служил ли он у белых, поинтересовались следователи, не подвергался ли арестам при советской власти? Корольков не знал. Но сообщил, что Леон Евграфович знаком с Ниной Розенфельд с дореволюционного времени. Все связи, объединявшие этих людей – Королькова, Хосроева, Николая Розенфельда, Елену Легран, Нину Есаеву, – сплелись в один тугой узел, который сегодня, пожалуй, уже не развязать… А следователи в 1935 году и не ставили перед собой такую задачу. Но все же они решили, что Хосроев им понадобится. Поэтому нужно было добыть хоть какой-нибудь компромат на него. И Корольков помог:

513

Там же. Л. 259.

Со слов Н. А. Розенфельд мне известно, что лет семь тому назад Хосроев, работая в то время в качестве наездника на бегах, опасаясь по какому-то поводу своего ареста органами ОГПУ, обращался за содействием к Енукидзе, который его принял, и, как об этом рассказывал Хосроев Н. А. Розенфельд, Енукидзе оказал ему содействие. Поскольку я знаю, Хосроев арестован не был [514] .

Конечно, формально это не могло быть поводом для ареста, но чего не сделаешь ради выполнения “соцзаказа”. К тому же, как известно, пребывание на свободе любого советского гражданина – это всего лишь недоработка “органов”. Вскоре Л. Е. Хосроев пополнил собой ряды подследственных по “кремлевскому делу”.

514

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 260.

67

После допроса Королькова чекисты 15 марта в очередной раз допросили и Николая Борисовича Розенфельда. Начали они с вопросов о Королькове. Тот, как мы помним, отказался признать себя виновным в участии в контрреволюционной организации, готовившей убийство Сталина (повинился лишь в том, что не сообщил куда надо о “враждебных” намерениях Розенфельдов). Теперь с помощью Николая Борисовича Молчанов и Люшков принялись окончательно топить Королькова. Розенфельд-старший показал, что Корольков был прекрасно осведомлен о планах “практической подготовки” убийства Сталина. Более того, Николаю Борисовичу якобы

было лично известно и от Н. А. Розенфельд, что Корольков был связан с группой контрреволюционеров-белогвардейцев, которые ничем не отличались в своих к.-р. террористических намерениях от Королькова [515] .

Среди этих лиц Розенфельд назвал М. А. Прохорова, Н. К. Попова, В. Ю. Вольфа. Да еще и донес на жену Королькова Евгению Орнатскую:

Орнатская, жена Королькова, была так же злобно, к.-р. настроена, как и ее муж, и разделяла целиком его взгляды. У Орнатской есть две сестры, также настроенных контрреволюционно, причем не то они, не то их мужья арестовывались за к.-р. деятельность. Н. А. Розенфельд по просьбе Орнатской наводила справки и даже оказывала через кого-то давление на успешное разрешение их заявлений в отделе частных амнистий ЦИКа [516] .

515

Там же. Л. 215.

516

Там же.

По некоторым данным, эти показания привели к аресту Евгении Орнатской.

Полностью деморализованный Николай Борисович, в тщетной надежде хоть как-то облегчить свою участь, продолжал топить Королькова, а заодно бывшую жену и сына Бориса (вполне возможно также, что для облегчения и ускорения процесса получения показаний следователи зачитали Николаю Борисовичу показания Королькова, который тоже не слишком сдерживал себя, показывая о Розенфельдах):

Периодически у Королькова происходили сборища под видом вечеринок, на которых бывала Н. А. Розенфельд… [Борис] посещал вместе с Н. А. Розенфельд сборища, которые периодически происходили у Королькова на квартире. Корольков оказывал большое влияние на настроения Б. Розенфельда и, несомненно, укреплял его в к.-р. террористических намерениях… Особо обращают на себя внимание связи отдельных лиц, входящих в эту группу, с заграницей, в Англии. Так, мне известно, что Корольков имеет связи в Англии по линии жены. Несколько лет тому назад у Королькова гостила какая-то русская женщина, приехавшая из Англии, которую он называл племянницей [517] .

517

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 216–217.

Английский след выглядел весьма многообещающим для следствия. Тут еще разговор зашел о приемном сыне чаеторговца Н. К. Попове и его родственниках со стороны жены, часть из которых тоже находилась за границей… Но с Поповым на этот раз что-то не задалось, его ареста не последовало. Следователи вернулись к Королькову. “Выяснилось”, что Корольков знаком с “дворянками” Мухановой и Шараповой и прекрасно осведомлен об их планах по убийству вождя. Эти “данные” давали следователям возможность намертво привязать Королькова к “террористкам”. В итоге несчастного и насмерть перепуганного Николая Борисовича заставили подписаться под следующей фразой:

В чем выразилось практическое участие в подготовке террористического акта лиц, входивших в к.-р. группу Королькова, мне неизвестно, так как связана с ними была Н. А. Розенфельд. Однако я убежден, что эти лица, будучи активно к.-р. настроены, несомненно, принимали участие в подготовке убийства Сталина [518] .

В тот же день, 15 марта, следователи Миронов и Черток допросили Нину Розенфельд [519] . К этому времени им удалось добиться полной покорности подследственной, которая теперь готова была дать и подписать любые показания. Возможно, единственное обстоятельство, которое хоть как-то позволяло Нине Александровне примириться с действительностью, заключалось в том, что эпизод с “подготовкой убийства” вождя по времени ограничивался концом 1933 года. Чекисты не стали “доказывать”, что Розенфельд продолжала подготовку и после увольнения Мухановой из Кремля. Зато теперь они могли спокойно заняться устранением нестыковок в показаниях и выстраиванием новой непротиворечивой действительности, в которой группы террористов обступили Кремль и готовились нанести смертельный удар в сердце родины победившего социализма.

518

Там же. Л. 218.

519

Там же. Л. 242–245.