Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
Следствие располагает данными о том, что вы, работая в Кремле, бывали в кругу подозрительных лиц, не имеющих никакого отношения к Кремлю, посещали совместно с ними рестораны, участвовали совместно с ними в попойках и т. п. Подтверждаете ли вы это? [475]
Раиса категорически отвергла столь бесцеремонное заявление следователя, утверждая, что порочащие ее слухи могли появиться в результате проживания ее в “Метрополе”, но следователь начал предъявлять изъятые при обыске фотографии. На одной из них Раиса была изображена “в обществе явно подозрительных людей и в состоянии явного опьянения”. Однако, по словам Раисы, на карточке она была снята в обнимку с Сотсковым и его знакомым, неким доктором Бессоновым, а остальных людей не помнила. На другой фотографии Раиса оказалась запечатлена с орденом Красного Знамени на груди. Но и здесь нашлось объяснение – орден принадлежал члену ЦИК В. А. Аванесову, который в шутку нацепил его Раисе. А то, что у Раисы нашли несколько экземпляров этого снимка, объяснялось тем, что после смерти Аванесова в 1930 году Раисе были переданы дополнительные экземпляры из его архива.
475
Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 – декабрь 1936. М.: МФД, 2003, с. 638.
Славатинский,
Отрицаю это. В частности, свою близость к Сотскову я тщательно скрывала от всех. Однако обо мне действительно циркулировали слухи о том, что я “фаворитка” Енукидзе. В частности, эти слухи распространяла обо мне сотрудница Секретариата Президиума ЦИКа СССР [Е. Л.] Гамильтон, которая после этого [22 августа 1930 г.] была уволена. Мне об этом рассказывала Ирина Гогуа. Действительно, внешнее отношение ко мне Енукидзе давало повод к предположениям о том, что Енукидзе жил со мной. В особенности такие слухи стали распространяться обо мне после того, как я ездила вместе с Енукидзе в его вагоне из Москвы в Ленинград [в октябре 1927 г.]. Кроме меня с Енукидзе в вагоне в эту поездку ездили и следующие сотрудницы Секретариата: [Н. О.] Хващевская, Макарова Галина, Кузнецова и Кох. Ехали мы на сессию ЦИКа. Добавляю, что я лично неоднократно указывала Енукидзе на то, что его внешнее отношение ко мне меня компрометирует. Вспоминаю, что еще в 1927 г., когда Енукидзе приехал в дом отдыха ЦИКа – “Тетьково”, где в то время я отдыхала, я говорила ему, что его приезд крайне неприятен для меня и дает повод для распространения сплетен о наших с ним взаимоотношениях [476] .
476
Там же. С. 639.
Почему-то следствие в лице Славатинского упустило заявить, будто оно “располагает данными” (то есть показаниями Н. Н. Мищенко от 14 марта) о том, что сестра Раисы Софья “хвасталась, что А. С. Енукидзе привез ее сестре из-за границы подарки” [477] . Но Раиса и здесь бы что-нибудь придумала. Впрочем, Славатинского можно понять – перед ним была поставлена более важная задача. Поэтому “следствие” сразу перешло к делу и заявило, что оно располагает данными о распространении Раисой в кругу беспартийных сотрудников Кремля “клеветнических слухов антисоветского содержания”. Но, встав на путь тотального отрицания, Раиса сходить с него не желала, и эти данные следствия она категорически отвергла. А вот работавших с нею бок о бок в аппарате Секретариата Президиума ЦИК “бывших” людей она назвать согласилась – из таковых нашлись Зинаида Давыдова, ее брат, юрисконсульт В. И. Игнатьев (в прошлом “трудовик” и управляющий отделом внутренних дел Временного правительства Северной области, его книга “Некоторые факты и итоги четырех лет гражданской войны” была издана в Москве в 1922 году [478] ), редактор-консультант Э. Э. Понтович (в прошлом меньшевик или эсер), машинистка Е. Л. Гамильтон (дочь царского прокурора), Ирина Гогуа, секретарь секретной части О. М. Рогачева (“дочь фабриканта или купца”), сестра Рогачевой консультант Ю. М. Ефимова (бывшая заведующая канцелярией приемной М. И. Калинина), М. В. Авсенев (бывший офицер царской армии), Лёна Раевская и секретарь Енукидзе Минервина (“дочь попа”). Была также рассказана душещипательная история о сотруднике группы консультантов Мащенко, который вынужден был уволиться, не устояв в героической борьбе с засоренностью аппарата ЦИК. Чтобы окончательно отвести от себя подозрения в антисоветизме, Раиса решила отвлечь внимание следователя, приступив к пересказу сплетен, которые циркулировали среди беспартийных сотрудников Кремля:
477
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 228.
478
Цветков В. Ж. Белое дело в России. 1917–1918 гг. (формирование и эволюция политических структур Белого движения в России). М.: 2008, с. 50.
Сплетни эти главным образом замыкались в сфере бытовых и житейских вопросов. Сплетничали о том, кто с кем живет, кто пользуется возможностями получения лучших пайков, квартир, путевок в дома отдыха и курорты и т. п. [479] .
Но бдительный следователь пресек попытку увести разговор в интимно-бытовую сферу, которая следствие мало интересовала:
Вы явно пытаетесь обмануть следствие. Нам точно известно, что среди антисоветски настроенных элементов из беспартийных сотрудников Кремля циркулировали кроме сплетен и клеветнические слухи контрреволюционного характера, в распространении которых принимали участие и вы [480] .
479
Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 – декабрь 1936. М.: МФД, 2003, с. 640.
480
Там же.
Следствию в лице Славатинского было настолько все известно, что допрос, наверное, не стоило бы и проводить, если бы не чекистское чувство долга. Раиса же как огня боялась обвинений в антисоветчине и контрреволюционности и отвергала любые попытки следователя пришить ей связанные с этими пороками деяния, переводя при этом стрелки на своих сослуживцев:
Категорически отрицаю свое участие в распространении каких бы то ни было контрреволюционных слухов. О сплетнях могу добавить следующее: в аппарате Секретариата Президиума ЦИКа работает машинисткой Елизавета Ищукова, молодая хорошенькая женщина. К ней хорошо относился Енукидзе, и она бывала у него на дому в Москве и на даче. Ищукова всячески афишировала отношение к ней Енукидзе. Она вообще отличалась болтливостью, поэтому, как мне рассказывала об этом Хващевская, Ищукова доходила до того, что открыто в трамвае рассказывала о том, что она бывает у Енукидзе на дому, танцует там фокстрот и т. п. По этому вопросу я говорила лично с Енукидзе. Я ему сказала, что я говорю с ним об Ищуковой не из-за ревности, а потому, что мне дорог его авторитет, а Ищукова его явно компрометирует. После этого Енукидзе перестал принимать у себя Ищукову. Мне известен и следующий факт: [З. А.] Гвильдис и [Н. В.] Бутовская, обе комсомолки, сотрудницы Секретариата Президиума ЦИКа, также афишировали свое знакомство с Енукидзе и открыто рассказывали о том, что они бывают у Енукидзе на даче и весело там проводят время. Одной из них – Гвильдис, она ворошиловский стрелок, Енукидзе подарил мелкокалиберную винтовку. Об этих комсомолках, Гвильдис и Бутовской, я сказала Трещалиной в такой форме: “Эти девчонки слишком много говорят о нашем старике”. В результате Енукидзе также перестал принимать у себя на дому Гвильдис и Бутовскую. Вспоминаю и такой случай. Ищукова говорила о том, что она обязательно получит квартиру в новом доме Правительственного Кооператива, давая понять, что квартиру ей устроит “наш старик”, т. е. Енукидзе. Я немедленно сообщила об этом
Трещалиной, которая резко оборвала своим замечанием по телефону Ищуковой ее сплетни. Сплетни распространялись также и из Бюро Секретариата Президиума ЦИКа, среди машинисток которого имеются женщины, о которых у нас ходили слухи как о проститутках. Одной из таких является Дмитриева [481] .481
Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 – декабрь 1936. М.: МФД, 2003, с. 640–641.
Из всего сказанного напрашивался вывод, что в Секретариате Президиума ЦИК вокруг Енукидзе сложилась довольно своеобразная обстановка, мало способствующая неустанной борьбе за победу коммунизма во всем мире. Сенсационность показаний бросалась в глаза, но нужно отдать должное следователю – выслушивая все эти байки, которые могли, конечно, заинтересовать его как обывателя, он все же оставался в рамках чекистской дисциплины и не упускал из вида главной цели. Не отвлекаясь на постороннее, он вновь потребовал от Раисы “данных об антисоветской деятельности и об антисоветских настроениях” ее сослуживцев. Но Раиса прекрасно поняла, что стоит ей хоть что-нибудь показать о “контрреволюционных” разговорах, пусть даже инициированных другими, тут же обвинят в контрреволюционности и ее самое – хотя бы за то, что не донесла. Она вновь категорически отвергла свое участие в любых сомнительных разговорах и даже на всякий случай заявила, что не знает, были ли вообще такие разговоры. Тогда следователь попросил ее охарактеризовать Нину Розенфельд и зафиксировал в протоколе следующую фразу:
Н. А. Розенфельд очень нервная, издерганная и с повышенной возбудимостью. Она очень странный человек. Она озлобленный человек. У меня о ней такое впечатление, что вся ее жизнь замыкается в вопросе о сыне [482] .
И опять Раиса отказалась отвечать на вопрос о “политическом лице” Нины Александровны, отговорившись тем, что редко с ней встречалась. На вопрос же о Мухановой ответила, что лично с ней не знакома и даже “не раскланивается”. Следователь не терял надежды подловить ее – он переключился на вопросы о знакомстве Раисы с иностранцами, но и Раиса бдительности не теряла и “категорически заявила”, что у нее “нет и никогда не было ни одного знакомого иностранца”. Тут же она вновь попыталась отвлечь внимание следователя от себя и переключить его на своих сослуживцев:
482
Там же. С. 641.
Полагаю, что источником распространения сплетен в Кремле, в частности об Енукидзе и о женщинах, которые его посещали на дому, является Егорова Шура. Егорова работает вместе с Розенфельд в библиотеке Кремля. Она живет в Кремле, так как ее муж – начальник школы ВЦИК. [Машинистка ЦИК Н. Н.] Воронецкая, посещавшая Енукидзе на дому, лично говорила мне о том, что в библиотеке Кремля и вообще среди сотрудников Кремля становится известным о том, кто посещает Енукидзе. По словам Воронецкой, это происходит вследствие того, что курсанты школы ВЦИК, стоящие на постах в вестибюле дома, где живет Енукидзе, Калинин и другие члены правительства, рассказывают Егорову о том, кто посещает членов правительства и, в частности, Енукидзе. Егоров, по словам Воронецкой, выбалтывал об этом своей жене, и та в свою очередь передавала об этом своим сослуживцам в библиотеке Кремля и другим кремлевским сотрудникам. Таким образом, сотрудники Кремля узнавали о том, кто приходил на квартиру Енукидзе и когда приходившие к нему от него уходили [483] .
483
Там же.
Славатинский, у которого уже голова шла кругом от всех кремлевских сплетен самого низкого пошиба, оставил попытки как-то систематизировать вопросы и, так сказать, поплыл по течению, ориентируясь исключительно на ответы подследственной. Он позадавал вопросы о Егоровой, потом спросил, связан ли кто-нибудь из сотрудников, кроме Егоровой, с охраной Кремля. Раиса тут же отреагировала в свойственном ей стиле:
Мне известно, что машинистка Секретариата Президиума ЦИК [Е. С.] Сколкова жила с сотрудником Комендатуры [начальником Строевого отдела. – В. К.] Поляковым Иваном Андреевичем. Об этом говорили у нас в Секретариате… В Секретариате Президиума она работает года четыре, до этого работала в приемной тов. Калинина, в общем, в Кремле она работает 10 лет. Сколкова занималась распространением сплетен такого же порядка, как Ельчанинова, Буркова и другие, т. е. рассказывала о том, кто с кем живет, говорила о том, что у Енукидзе слабость к женщинам и т. п. Сколкова работала в Секретариате Президиума как машинистка на секретной работе. Она близка к [А. И.] Никитинской [484] .
484
Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 – декабрь 1936. М.: МФД, 2003, с. 642.
Славатинский предпринял последнюю попытку направить допрос в нужное русло, попросив охарактеризовать И. А. Полякова и поинтересовавшись, не распространяла ли Сколкова антисоветские сплетни. На это Раиса ответила, что “кто-то говорил ей”, будто Поляков бывший офицер, а насчет распространения Сколковой антисоветчины она ничего не слышала. Отчаявшийся Славатинский не нашел ничего лучше, как прибегнуть к угрозам, которые, впрочем, тоже не оказали на Раису должного воздействия:
ВОПРОС: На всем протяжении следствия вы явно пытаетесь дезориентировать следствие. Вы утверждаете, что за все время вашей работы в Кремле вам не приходилось слышать ни об одном антисоветском выступлении, исходящем из среды тех беспартийных сотрудников Секретариата, о которых вы показали выше. Вы утверждаете, что и вы не принимали участие в антисоветских разговорах. Следствие констатирует, что вы даете ложные показания. Можете ли что-либо добавить к тому, что вы показали?
ОТВЕТ: Нет [485] .
485
Там же.
Можно сказать, что Раиса одержала над следователем победу. Впоследствии чекисты, готовя сводную таблицу арестованных по “кремлевскому делу”, отметили, что Раиса “не созналась”, но “подозревается в соучастии в террористической деятельности” [486] . Однако, чтобы обвинить ее в терроре, чекистам были нужны хоть какие-нибудь показания, а их не было (кроме показаний Мухановой о том, что она якобы информировала Н. К. Бенгсон о Р. Г. Миндель как о женщине, “близкой к Енукидзе”). Поэтому по итогам “кремлевского дела” Раиса отделалась тремя годами ссылки. Что, однако, не уберегло ее от дальнейших бед. Будучи сослана в Томскую область, проживая там в селе Каргасок на левом берегу Оби и работая машинисткой в леспромхозе, Раиса Григорьевна была арестована 29 июня 1937 года. Произошло это потому, что еще в мае начальник УНКВД Западно-Сибирского края С. Н. Миронов инициировал масштабное дело об “эсеро-монархическом вооруженном заговоре”. Как пишет А. Г. Тепляков,
486
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 103. Л. 263.