Андрей Кончаловский. Никто не знает...

вся земля была залита водой и давала живописные блики огня. В итоге снимали общий план

основного пожара в Тюмени, взорвали «фок» с тонной бензина. Киногруппа, снимавшая взрыв с

расстояния 100 метров, спалила себе брови. А сцены пожара с людьми снимали во дворе

«Мосфильма» на фоне забора, завешанного горящей паклей. Темнота, блики в лужах, горящий

забор на фоне создали на экране атмосферу ошеломляющей катастрофы. Риск нулевой. Это и

есть профессиональная работа в кино. Нет риска. Нет травмы. Но есть ошеломляющий эффект,

иллюзия. Кино, одним словом.

Андрон остался очень доволен. Он пригласил меня на премьеру, и я стоял на сцене рядом с

ним. Мы подружились и стали общаться в жизни по разным поводам. За годы работы на

«Сибириаде» я приобрел статус высокого профи и получил приглашения на многие известные

фильмы…»

Актер Сергей Шакуров (Спиридон Соломин) убежден, что в постсоветское время такую

картину уже «поднять невозможно». «Она по тем временам чудовищно тяжелая… И он

(режиссер. — В.Ф.) с этим замечательно справился и работал очень легко. Да, как ни странно.

Есть очень мучительные режиссеры, которые все вымучивают, и себя в том числе. И с языком

набок потом заканчивается каждая съемка. А Андрей работал очень легко, весело, играл в

футбол с нами в перерывах между съемками».

3

«Романс о влюбленных» — образ исторического становления самосознания «простого

советского человека». Он, а вслед за ним и «Сибириада» предугадывали события, когда

социальная активность (или, напротив, пассивность) именно этого человека должна была

определять дальнейший путь страны и его собственную на этом пути судьбу. Уже в 1980-х годах

и следующих за ними десятилетиях.

Отработанная социалистическим реализмом фабульная схема «сибирской эпопеи»

преодолевалась гораздо более сложным жанровым содержанием кинопоэмы Кончаловского.

«Сибириада» следовала тем же принципам «слоеного пирога», что и «Романс», где

героикоэпический слой занимал свое место, но вовсе не поглощал картину в целом. «Ода

Сибири» была песнью, но не славящей Государство. Она была скорее песнопением, скорбящим

по Природе. Сибирь толковалась как метафора Природы. В более узком понимании речь шла о

естественной родине героев (семей Соломиных и Устюжаниных), из которой они вырывались в

странствие, грозящее невиданными и часто для них катастрофическими превращениями.

Жанр эпоса, поэмы подразумевает развитое героическое начало. Героями

социалистических преобразований кажутся поначалу Николай Устюжанин и Филипп Соломин.

Но их «богатырство» как исполнителей государственной воли терпит крах, невозможный в

«чистом» советском эпосе. В «Сибириаде» традиционная героика строителя коммунизма

развенчивается. Она образ исчерпанной социальной формы.

В «Сибириаде», как и в «Романсе о влюбленных», гибель героического начала трагедийна.

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

141

Гибелью Алексея Устюжанина в пламени нефтяного фонтана, вырвавшегося из недр Елани,

исчерпывается его слепая роль Исполнителя государственной воли. Его смерть — символ

исторического завершения эпохи отечественного социализма.

Фильм Кончаловского прощается с отечественным социализмом как с изжившим себя,

неразумным социумом, а потому и погибающим в пламени собственных слепых

преобразований. Поглощает этот социум, по образной логике картины, взбунтовавшаяся против

него природа.

Развенчивая слепой героизм «простого советского человека», авторы дают образ героики

иного типа. Если эпос как таковой смотрит вперед, утверждая приоритет государственного

начала, то «Сибириада» обращена назад, к природным, материнским первоосновам человека.

Фильм Кончаловского героизирует Елань — проклятую, по выражению самих еланцев, но все

же родную землю, их дом. Сибирская природа в фильме говорит своим, нечеловеческим

голосом. Ее возмущенная речь— это и «грифон», ведущий к судному пожару, поглотившему

еланского отпрыска.

Елань — родовое место Соломиных-Устюжаниных — область скрепления человека и

природы пуповиной взаимопользования. Режиссер подчеркивает, что село в «Сибириаде» —

«архетип всей жизни». «Вырывание из села, насильственное или добровольное, есть вымывание

из жизни, прямой путь к смерти».

Афанасий Устюжанин слышит, как жалуется тайга на «беззаконную» дорогу, которую он,

человек, торит «на звезду». Но если Афанасий в состоянии внять жалобам родной природы,

поскольку еще не оторвался от нее вполне, то его отпрыску Кольше это уже не под силу. Для

него сосны не «сестрички», а просто — глухое и немое дерево. Тем более зыбка связь

следующего потомка Устюжаниных, Алексея, с Еланской землей. Поэтому весь фильм и

пронизан тревогой, порожденной осознанием неизбежности отрыва человека от материнского

тела природы, а уже поэтому — и родины.

Образы Звезды и Дороги, как поясняет режиссер, определяют существо коллизий фильма:

«Дорога на земле, звезда в небе, падают со стоном деревья, звезда задает дороге направление и

приводит ее на Чертову Гриву, в непролазную топь, к дьяволу. Дорога, которая должна была

увести из этой деревни к жизни, приводит в самую смерть. Герои жаждут вырваться отсюда. Но

убегание ведет к смерти. Те, кто покинул село, погибают».

«Сибириада» всем своим строем, как и позднее «Курочка Ряба», «Дом дураков»,

утверждает консервативную приверженность дому в любых жизненных испытаний. Тревога

неизбежного отрыва от еланской почвы всякий раз подкрепляется обрядовой свадебной