Андрей Кончаловский. Никто не знает...

с помощью своей дочери (правда, уже от второго брака) Екатерины Двигубской мемуары — в

том числе и об этом периоде жизни.

Как казалось тогда Наталье, они очень быстро подружились с матерью ее мужа.

Аринбасарова получила прозвание — Наташа Маленькая, чтобы отличаться от Наташи

Большой…

Для Маленькой образ обители Кончаловских складывался из традиционных

составляющих: «аромата свежего кофе», «поджаренного хлеба», «щебетанья канареек» и т. д.

Именно так встречало ее каждое утро. Она попала в налаженный, как бы дореволюционный

усадебный уклад, далекий от советского быта, в котором совсем недавно жила.

Супруг освободил юную жену от домашних забот и приобщил к самообразованию. Она

должна была много читать, изучать французский язык под присмотром педагога, получившей

образование в Сорбонне.

Уже в конце 1990-х в одном из многочисленных с ним интервью Андрей говорил, что

женщинам, с которыми у него были романтические отношения, он многое давал. Надо сказать,

что то же можно услышать и от них самих. «По мере моего внутреннего роста, зрелости,

расширения кругозора и опыта мне всегда хотелось дать тем, кого люблю, максимум того, что

имею, что знаю… И мои женщины, как правило, всегда открыты для принятия каких-то идей —

то ли это музыка, то ли поэзия, то ли природа……Аюбовь и значит — давать все это.

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

32

Любовь — это же не секс. Это — взаимоотношения…» Возможно, и в этих свойствах

Андрея откликается материнская натура.

Наташа Маленькая родила Наташе Большой первого внука, которого та назвала в честь

Георгия Победоносца.

В унисон всем тем, кто знал Наталью Петровну, Аринбасарова обращает внимание на ее

любовь к жизни, на умение жить. Те же черты видела в свекрови и вторая жена ее младшего

сына Татьяна Михалкова.

«С семи утра в ее кабинете уже стучала пишущая машинка — она работала. Она уважала

все, что было сделано своими руками, поэтому обвязывала внуков, шила одежду — вплоть до

пальто. Я, когда вошла в дом девчонкой с подиума, ничего не умела. Она меня учила… Андрон

всегда удивлялся: зачем вам все это надо?.. Кстати, делала мама и кончаловку — это водка,

настоянная на смородине. Она производила ее целыми бутылями. И всегда графины с

кончаловкой стояли на столе. С нее пошла традиция настаивать водку именно так, а также

умение варить варенья-пятиминутки…

В доме, в котором она всех собирала, был дух дома. Все усаживались за стол под

абажуром, который она сделала тоже своими руками — такой оранжевый, с висюльками, а

внутри сетка. Я помню его все годы, что в семье… Так вот, когда собирались, читали вслух

Чехова, Толстого, Платонова. За долгими чаепитиями и Никита, и Андрон часто читали свои

сценарии. Кипел самовар, растопленный шишками… У наших детей, когда они маленькими

были, даже обязанность такая была — шишки для этого самовара собирать. Сейчас, конечно,

изменились жизнь и ритм, дети выросли, у взрослых свои занятия, поэтому собираемся редко

— только в выходные или же по большим событиям…»

…Андрей, покидая Россию, настойчиво убеждал мать в необходимости и неотвратимости

этого шага. В то же время родина для него сосредоточилась в иконке Андрея Первозванного.

Образ принадлежал еще Василию Сурикову. Кончаловскому иконку передала мать, поместив в

черный кожаный чехольчик, сшитый ею самой. Образ оставался при сыне во время дальних

дорог. Напутствуя, мать вручила ему и молитвослов со своей фотографией. От этих вещей, по

признанию Андрея, исходила «неведомая энергетическая сила», много дававшая ему, особенно

в трудные минуты жизни.

Наталья Петровна была «глубоко верующей, — говорит Татьяна Михалкова, — а вера

тогда не приветствовалась, тем более при положении Сергея Владимировича». Невестка

вспоминает иконостас, превращенный из шкафчика карельской березы. Там всегда лампадка

горела. У Натальи Петровны «не было икон дорогих и старинных, иногда даже картонные».

Когда я обращаюсь к романам моего героя, к образам женщин, бывших его супругами,

меня не оставляет уверенность в том, что едва ли не для каждой из них мерилом ее, так сказать,

женского качества, с точки зрения Андрея, всегда была мать, Наталья Петровна

Кончаловская, — с ее образованностью, знанием языков, богатой наследственной традицией, с

ее творческой энергией и в то же время с ее чувственностью, а может быть, и страстностью,

вовсе не отменявшей приверженность семье, домашнему хозяйству, куда она погружалась с тем

же живым интересом, с каким занималась литературным творчеством. А из совокупности этих

черт слагалось то, что он подсознательно чувствовал и искал как материнскую защиту, оберег от

бед, надеясь, по словам поэта, спрятаться в мягкое, женское. Как бы там ни было, но и по его

собственным признаниям, и по сторонним наблюдениям, женщину он искал всякий раз, когда

нуждался в энергетической подпитке, когда чувствовал предел жизненных (или творческих)

сил. Может быть, через каждую новую его подругу и поступала и в тело, и в душу энергия

материнской любви и заботы…

Как-то в начале 1930-х годов Василий Качалов предложил Петру Кончаловскому поехать

на Николину Гору, поселок близ Перхушково. «Место отличное, на крутом берегу

Москвы-реки, — уговаривал артист приятеля. — Там построили дачи Отто Шмидт, Вересаев,

Семашко, и еще есть свободные участки. Съездим!»

Качалов выбрал себе участок в сосновом бору, на склоне горы, и уговаривал

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»