Андрей Кончаловский. Никто не знает...

33

Кончаловского взять соседний. Но тот отказался: «Не люблю я эти карандаши — сосны. Я

люблю совсем другие пейзажи, я люблю лес смешанный, где птиц много…». А через двадцать

лет, когда, по воспоминаниям Натальи Петровны, отец зимой приехал к ним на дачу (Качалова

уже не было в живых), он вышел в сад, увидел соседний дом Качаловых-Шверубовичей и,

задумавшись, сказал: «Вот поди ж ты! Все-таки этот участок достался нашей семье!»

«Тогда же отец, — рассказывает Наталья Петровна, — решил писать мой портрет на

зимнем фоне, в меховой шубе и кружевном платке поверх меховой шапки. Так на Николиной

Горе в 1953 году был написан папой мой последний портрет…»

Глава четвертая Отцовская ветвь. Детский секрет патриарха

…И вот уже я в той Стране,

Где я увидел свет,

И, как ни странно, снова мне

И пять, и десять лет.

С. Михалков. Мой секрет

1

В младенческих истоках биографии Сергея Владимировича Михалкова, года за четыре до

революции, случилось событие, явно символическое.

Няня Груша прогуливала малыша в детской колясочке. Та неожиданно двинулась с места

и, подобно знаменитой коляске из еще не созданного фильма Эйзенштейна «Броненосец

«Потемкин», покатилась под горку, набирая скорость. Няня погналась за убегающей коляской, в

которой, заходясь, плакал ребенок. Не догнала. К счастью, в гору поднимался какой-то

бородатый мужик. Он-то и сумел поймать ее, чем спас младенцу жизнь. Но при этом ребенка

страшно напугала огромная борода спасителя. С этого момента Сережа начал заикаться, что в

дальнейшем стало его своеобразной визитной карточкой.

Сергей Владимирович своего речевого дефекта никогда не стеснялся, а, напротив,

хитроумно использовал его в отроческие годы, чтобы заработать, например, «тройку» у

сердобольной учительницы при совершенном незнании урока.

Пользовался этим фирменным знаком отца и его старший сын, когда возникала, скажем,

необходимость заполучить дефицитные билеты для себя и своей девушки в какой-нибудь

труднодоступный по тем временам театр. На чем и был однажды пойман отцом, случайно

оказавшимся в том самом месте, куда звонил предприимчивый сын.

Итак, младенца Сережу Михалкова напугала вовсе не опасность разбиться, а бородатый

лик мужика, остановившего коляску. Как это похоже на те «знаки», какие встречаются на

страницах пушкинской «Капитанской дочки» в связи с другим бородачом, не только спасшим от

гибели дворянского отпрыска, но и сыгравшим важную роль в его становлении. А ведь

поначалу Петруша Гринев сильно был напуган «русским бунтом, бессмысленным и

беспощадным»…

История со злополучной коляской прочно задержится, похоже, уже в памяти сына, как и

другие моменты из жизни отца. В особенности те, конечно, которые впрямую связывались с

переживаниями и жизнью самого Андрея. Они, в свою очередь, обретали символический смысл

и становились художественными образами.

Впрочем, возможно, генетическая память Кончаловского хранит вовсе не эти, а другие

образы. Но когда я вижу в его «Дуэте для солиста» коляску, несущуюся с горы, невольно ищу

аналогию. В фильме это инвалидная коляска. На нее обречена героиня. И катастрофический бег

коляски есть символ крушения последних жизненных опор в судьбе знаменитой скрипачки. В

более широком смысле можно увидеть здесь и детскую хрупкость, неверность человеческого

бытия, в чем и состоит его действительный трагизм, отзвуки которого живут в картинах

Кончаловского.

Отчего же похожие события из жизни Андрея и его семьи, в самой жизни

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

34

свидетельствующие скорее о подарках судьбы, в его картинах превращаются не в дары, а в

удары фортуны?

Сергей Владимирович Михалков в советское время опасался поминать о своем

происхождении и в анкетах показывал: из служащих.

Однажды (уже во второй половине 1990-х, кажется) он долечивал перелом бедра в

санатории в Назарьеве. Его проведал старший сын. «Видишь это окно? — указал отец сыну. —

Из него папа кидал мне шоколадные конфеты. А я стоял вот здесь. Это было наше родовое

имение, наш дом. А возле церкви похоронен твой прапрадед, его супруга и многие из нашей

родни».

Михалковы — древний род, пошел из Литвы. В поздних автобиографиях своих Сергей

Владимирович цитирует сборник «Старина и новизна» (кн. XXVII, 1914): «Михалковы в

свойстве с Шестовыми, родом Великой Старицы Марфы Ивановны, матери Царя Михаила

Федоровича. Первым «постельничим» вновь избранного Царя был человек ему не сторонний, а

именно Михалков…».

Первый постельничий Михаила Федоровича, Константин Иванович Михалков, был

наместником трети Московской (скончался в 1628 г.). Федор Иванович Михалков служил

воеводой в Романове, Тотьме и Чебоксарах. В Смутное время, в годы иноземного нашествия на

Русь, сохранил верность Отечеству. В 1613 году «за службу против польских и литовских

людей» и за «московское сидение» ему была пожалована вотчина.

В Государственном историческом музее в Москве, Российском государственном

историческом архиве Санкт-Петербурга, государственном архиве Ярославской области, в

других архивах страны, в том числе и в ЦГАЛИ, хранится большой семейный архив рода

Михалковых. Здесь можно обнаружить грамоты, челобитные, около 14 тысяч листов семейной

переписки от середины XXVII до начала XX века.

А в Рыбинске, невдалеке от которого, в селе Петровское, находилась усадьба предков