Андрей Кончаловский. Никто не знает...

посещения театров, диспутов, общения с людьми, причастными к культуре. Если в течение года

он сумеет двинуться вперед и будут какие-либо надежды, он поступит на завод работать и

потом будет учиться по какой-нибудь специальности».

В течение трех последующих лет Сергей трудится разнорабочим на Московской

ткацко-отделочной фабрике, затем — помощником топографа в геолого-разведочной

экспедиции в Восточном Казахстане и в изыскательной партии Московского управления

воздушных линий на Волге. А с 1933 года начинает более или менее регулярно печататься в

столичной периодике.

Своих предков по линии отца Андрей в мемуарах поминает скупо. Но сам отец не исчезает

из поля зрения сына. В одном из многочисленных интервью в дни его семидесятилетия на

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

36

вопрос, есть ли у него сейчас человек, на которого он смотрел бы снизу вверх, режиссер

ответил: «Конечно. Я не говорю о Рахманинове, Солженицыне, Бергмане. Я и на своего отца

смотрю снизу вверх». Мне кажется, фигура отца волнует Кончаловского и как художественный

образ, вырастающий в символ целого пласта исторической жизни Отечества, а то и — в некий

архетип.

Сергей Владимирович уже в 2000-м трезво говорил о себе как о «гражданине бывшего

Советского Союза, бывшем советском писателе». Но в непривычные для него времена вплоть

до самой кончины в 2009 году внимание общественности к старшему Михалкову тем не менее

не ослабевало. К патриарху уважительно обращались государственные лидеры этой поры. Он

выполнил заказ на новый текст Гимна страны. А его юбилеи приобретали широкий резонанс в

отечественных СМИ. С.В. Михалков всегда был и оставался знаковой фигурой для нашей

страны с ее непростым, противоречивым прошлым.

В то же время близкие и родные Сергея Владимировича, в том числе и его старший сын, в

один голос утверждают: в нем до седых волос сохранялось что-то, безусловно, детское,

подростковое по отношению к быту, к повседневной жизни семьи. Притом возиться с

маленькими детьми он не особенно любил, избегая заниматься этим как со своими

собственными чадами, так и с внуками и правнуками.

Андрей вспоминает тинейджерские выходки отца в уже преклонном возрасте, замечая

легкость, с какой тот все это совершал, что, «конечно, определяет во многом его характер».

«Он счастливый человек», — итожит свое восприятие тинейджерского поведения отца

старший сын. Так, наверное, бывают счастливы дети, не достигшие того уровня взрослых

рефлексий, когда многие знания только увеличивают скорби.

Младший сын, в свою очередь, наблюдал в отце «глубинную жизнь ребенка». Отцу, как

считала сама Наталья Петровна, вспоминает Никита Сергеевич, «всегда было 13 лет». Но вот

что удивительно при этом: она была убеждена, что Сергей Владимирович ее «сделал, то есть

создал ее как личность». Удивительно, поскольку члены семьи то и дело отмечают

необремененность Ми-халкова-старшего бытовыми проблемами, которые целиком возлагались

на Наталью Петровну, курирующую в этом смысле и мужа-подростка, почти по-матерински его

опекающую…

Он и сам признавался, что о воспитании детей не особо пекся. «Жена была духовным

стержнем семьи, а я, если можно так выразиться, кормильцем». Общественно-государственное

поприще было для него гораздо привлекательнее, чем жизнь в семье, от которой он, кажется,

все более отвыкал по мере роста собственного общественного веса. И в бытность пребывания

семьи у Петра Кончаловского в Буграх отец Андрона и Никиты наведывался туда только по

воскресеньям, и то очень редко. Не часто появлялся и на Николиной Горе. Приезжал и тут же

уезжал, не умел жить на даче. Похоже, в течение всей своей сознательной жизни он так и не

освоил частное существование домом-семьей, что, вообще говоря, было характерно для целых

поколений советских людей.

Сергей Владимирович соблюдал собственные, удобные для него правила жизни с каким-то

действительно подростковым эгоизмом. В том числе ему удобно было не вмешиваться в

духовную жизнь супруги, во многоуровневое ее общение, как, впрочем, и не склонен он был

мешать ее стабильному одиночеству. Таким образом он, похоже, и свою собственную свободу

действий и поведения сохранял, благодаря удивительной способности жены регулировать жизнь

многочисленного семейства.

3

Пока Петр Петрович и Ольга Васильевна были живы, взаимоотношения Сергея

Михалкова с семьей Кончаловских складывались по-разному. Ольга Васильевна, например, так

отреагировала на получение в 1939 году двадцатишестилетним зятем ордена Ленина за детские

стихи: «Это конец. Это катастрофа». «…Надо же! — комментирует Андрей. — Сталин дал

орден Ленина человеку, у которого теща — несдержанная на язык дочь Сурикова, тесть — брат

человека, проклявшего коммунизм (имеется в виду Дмитрий Петрович Кончаловский. — В.Ф.),

спрятавшегося в Минске и ждавшего немцев как освободителей России. Другой брат деда,

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

37

Максим Петрович, крупнейший кардиолог, работал врачом в Кремлевке. Одним словом,

фактура неординарная…»

А за три года до этих событий в одном из летних номеров газеты «Известия», с которой

внештатно сотрудничал Михалков, появились ставшие в постсоветское время легендарными его

стихи «Светлана». Они настолько понравились вождю, по воспоминаниям поэта, что из ЦК