Андрей Кончаловский. Никто не знает...

А.М.-К. Когда умер мой дед, Петр Кончаловский, то дядя Миша Кончаловский сказал:

«Вот, есть дедушкины ботинки, хочешь, возьми себе, у тебя большой размер». Я их взял с

удовольствием. Но это уже не сувенир — талисман.

Е.М.-К. Почему ты в них встречаешь Новый год?

А.М.-К. Не знаю, но мне кажется, что это хорошо — когда встречаешь Новый год в

дедушкиных ботинках. В этом году я встречал Новый год в Лондоне тоже в них. Кстати,

дедушка их купил именно в Лондоне девяносто лет назад.

Е.М.-К. Скажи, пожалуйста, ты — наследник рода, старший сын старшего сына, это

что-то значит для тебя?

А.М.-К. Ничего не значит.

Е.М.-К. Для Никиты это, по-моему, значит…

А.М.-К. Ну, может быть. А для меня это ничего не значит. Я об этом не задумывался.

Е.М.-К. Что такое, по-твоему, быть князем? Мы, Михалковы, княжеский род.

А.М.-К. Мы не князья. Мы дворянский род.

Е.М.-К. Ну как же, Михалковы были князья.

А.М.-К. Нет, не было такого. Это ты наврал. Мы дворянский род. Спроси у дедушки, он

тебе скажет. Мы скорее даже не дворянский, а боярский род. Ты ошибся. Были бояре

Михалковы. Я себя не ощущаю ни князем, ни боярином, ни дворянином. Я себя ощущаю просто

достаточно интеллигентным человеком. В меру порядочным. В очень определенную меру. Вот и

все. Я вообще не знаю, что такое дворянская честь, все это для меня полная лабуда. Я вижу

дворян, которые просто свиньи абсолютные. Посмотри, на что сейчас похожи дворянские

роды…

Е.М.-К. А есть ли в твоей жизни что-то такое, за что стыдно?

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

86

А.М.-К. Полно!

Е.М.-К. И это все?

А.М.-К. Все. Ответил. Что же я тебе — все буду рассказывать? Я бы даже священнику

этого не рассказал…

Е. М.-К. А что для тебя в жизни неприемлемо? Лично для тебя.

А.М.-К. Ты знаешь, на это очень трудно ответить. Для меня лично? (Повисает очень

долгая пауза.) На этот вопрос я не могу ответить, потому что я не хочу говорить о каких-то

принципах. Пры-нцы-пах. Есть вещи, которые для меня неприемлемы, но которые все равно

существуют в жизни. Я даже не знаю. Мне кажется, что все приемлемо. Нет, я все-таки скажу,

что неприемлемо. Я понимаю, что я не свободный человек, но самое неприемлемое для меня,

когда на меня накладываются ограничения в свободе. Личной. Даже не в творчестве, а просто

личной свободы.

Е.М.-К. А в творчестве что важнее свободы?

А.М.-К. Процесс. Как у некоторых писателей забота — писать, у меня забота — снимать

кино. Сидеть и вынашивать шедевр по десять лет — это не мой темперамент. Потом, шедевры

нельзя снимать. Шедевры делает публика.

Е.М.-К. Скажи, идеально прожить жизнь — как это для тебя?

А.М.-К. Так не бывает. В жизни не бывает ничего идеального. Мир не идеален, мир

прекрасен. А что для меня? Умереть здоровым, и как можно позже.

Е.М.-К. Обещаешь? Ты обязательный человек.

А.М.-К. Да. Обязательный. Другой вопрос, что у меня бывают сбои, но я, в принципе,

обязательный человек. То, что обещаю, я всегда делаю. Я редко обещаю вещи, которые не могу

выполнить. Но обязательно стараюсь выполнить.

4

«Низкие истины», которые излагает Кончаловский, иногда отодвигают на слишком

далекий план тот безусловный факт, что во вгиковские годы (1959—1965) протекало бурное

мировоззренческое взросление автора мемуаров как художника и, если хотите, как гражданина.

Судя по тому, как активно на рубеже 1990-2000-х годов Кончаловский обсуждает и в

прессе, и на телевидении волнующую его и заявленную еще в начале 1990-х Александром

Солженицыным тему «Как нам обустроить Россию», можно думать, что прошедшие с момента

его кинематографического дебюта годы были и временем формирования оригинальной

культурологической концепции, связанной с будущим его родины.

Особое воздействие на мировоззрение молодого Кончаловского оказали в ту далекую пору

и труды его двоюродного деда Дмитрия Петровича Кончаловского, которые он открыл для себя

в 1964 году. Дмитрий Петрович, по словам Кончаловского, перевернул всю его жизнь.

Дмитрий Петрович Кончаловский родился он в 1878 году в Харькове. В 1902-м окончил

историко-философский факультет Московского университета. Читал курс римской истории в

разных учебных заведениях. В 1914—1917 годах оказался на фронте. В 1918-1921-м продолжал

преподавание, от которого вскоре должен был отказаться из-за немарксистских убеждений.

Занимался переводами и неофициальной научной деятельностью. С 1929 по 1941 год

преподавал в ряде московских вузов немецкий, а затем латинский языки. Осенью 1934-го читал

курс древней истории в ИФЛИ. Но вскоре его отстранили от лекций…

Андрей рассказывает, что еще в 1939 году двоюродный его дед прогнозировал

неизбежность войны. А потом появился в семье в июне 1941 года и заявил, что днями войдут

немцы. Вскоре он отправится в Минск, чтобы там их поджидать. Ученый-антикоммунист

надеялся, что именно немцы избавят Россию от большевиков…

«…Он действительно дождался немцев, встречал их хлебом-солью, немцы дали ему

церковно-приходскую школу. Сын его, офицер действующей армии, узнав об этом, бросился под