Андрей Кончаловский. Никто не знает...

Было страстное желание от всего этого избавиться. «Уехать. Выйти из системы.

Избавиться от советского паспорта. Жить с ним стыдно. Советский паспорт — паспорт раба.

Идешь по парижской улице, видишь клошара, спящего под мостом на газете, думаешь: «Он

счастливее меня — у него не советский паспорт».

Решение взять в жены Вивиан родные встретили переполохом. А он был счастлив: «Я

женился на Франции!..» Его, конечно, вызвали в КГБ, выразили сомнение: «Может быть, она

экономическая шпионка?..» Кончаловский обещал, в случае чего, дать знать…

«Я медленно переползал в иной статус — экзотический статус советского гражданина,

женатого на иностранке. Для властей я становился иностранцем. Я чувствовал себя человеком

из Парижа. ОВИР стал самым родным местом, я перетаскал туда кучу подарков: там давали

частную визу».

Андрей с жадностью поглощал парижские впечатления, всякий раз отмечая про себя

отличие этой жизни от отечественной. Подробности быта натуральных французов западают в

душу. Он внимательно наблюдает жизнь южной провинции Франции. Его, как всегда, умиляют

картины крепко устоявшегося и отстоявшегося быта, из каждого уголка которого смотрит

традиция. Особенно впечатляет, сравнительно с отечественными примерами, налаженность

повседневности, спокойное, веками упроченное существование.

Почему предметно-вещная сторона зарубежной жизни производит на советского человека

такое оглушительное впечатление? — спрашивал себя советский режиссер. И отвечал:

отечественная бедность. Бедность, которая проникала в быт даже обеспеченных семей. Унылая

скудость существования, въевшаяся в подсознание «родившихся в СССР». Причем бедность,

идеологически утверждавшаяся государством как нравственное достояние советского человека,

как классовое противостояние «незаслуженной» материальной обеспеченности буржуа,

проживающего за «железным занавесом». Советский человек был героически призван

совершать подвиг примирения с бытовом убожеством до наступления благоденствия при

коммунизме.

Жизнь с Вивиан не была гладкой. Женщина с характером, ревнивая, она чувствовала,

вероятно, что играет роль, ей непонятную, отношения к буржуазной семейной жизни почти не

имеющую. Вивиан была воспитана иной системой отношений и «разнузданные выходки»

своего супруга воспринимала по-другому, чем прежние его спутницы, по-другому мыслила себе

обязанности и права мужчины.

В бытовом смысле в Москве они устраивались не очень уютно. Тем более — по

французским стандартам. Снимали квартиру у друзей. Переехали в другую. Так что,

забеременев, Вивиан должна была отправиться рожать в Париж. Там и появился на свет второй

ребенок Андрея — дочь Александра. Крестили девочку в парижской квартире жены. «Была

зима, купель с водой я спустил вниз, пошел по рю Вашингтон направо и у церкви вылил ее на

зеленый газон. До сих пор помню эту медную купель, этот газон, вид на Сену», — вспоминает

Андрей в книге «Возвышающий обман».

С новой своей романтической привязанностью, актрисой Еленой Кореневой, Андрей

встретится в начале 1970-х годов, уже будучи женатым на Вивиан. Совсем еще юная Елена

должна была играть одну из главных ролей в «Романсе о влюбленных». О том, что у него

появилась новая спутница, Кончаловский сообщил жене. Та не собиралась сдаваться. Вскоре

Кореневой довелось встретиться с Вивиан и даже сидеть с нею за одним столом. На Николиной

Горе. Когда Андрей отвозил Елену домой, в машине обнаружилось письмо, адресованное

девушке и завершавшееся категорическим: «Я люблю своего мужа и умею ждать».

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

104

6

Экранизацию тургеневского «Дворянского гнезда» восприняли не как изобразительное

опровержение предшествующего опыта режиссера, а скорее как сдачу позиций, компромисс

перед властями, поражение крупного художника.

Запрет «Аси», а перед тем — «Андрея Рублева» поставил Кончаловского, хотел он этого

или нет, как и Тарковского, в ряд гонимых инакомыслящих художников. Ему бы, для

закрепления имиджа, продолжать двигаться в том же русле, а он ушел далеко в сторону. Не

захотел, на забаву просвещенной публики, «наслаждаться» положением несчастного

страдающего гения, упорно сопротивляющегося начальству. Опять, как и прежде, как и всегда

будет делать в будущем, пошел своей дорогой, ничуть при этом не изменяя своей натуре творца.

Да, «Дворянское гнездо» было, по существу, заказом. История возникновения замысла

такова.

В 1967 году на Московском кинофестивале Андрей увидел «Леопарда» (1963) Лукино

Висконти, и захотелось поставить нечто подобное, никак не связанное с баранами, юртами,

овечьим дерьмом или избами, ватными штанами и проч. Что могло привлечь режиссера в более

чем трехчасовой экранизации исторического романа Джузеппе Томази ди Лампедуза о судьбе

сицилийского феодала — князя Фабрицио — в событиях начала 1860-х годов?

Фильм, снятый великолепным Джузеппе Ротунно, удивительно красив, несмотря на то что

речь идет о времени гражданской войны между республиканцами, сторонниками Гарибальди, и

приверженцами правящей династии Бурбонов. Но вот что существенно: картина повествует о

стыке времен, об уходе одной культуры и пришествии другой. Причем исторические

катаклизмы увидены глазами людей с древней аристократической родословной. Это касается не

только князя Салины, но и автора романа, и самого Висконти. Лирическое самочувствие

режиссера, как писал киновед Леонид Козлов, «ощутимо в теме безвозвратно уходящего