Анна Каренина. Черновые редакции и варианты
Шрифт:
— Я соскучилась о Сереж, — объясняла она [728] невстк перемну своего намренія, — нтъ, ужъ лучше нынче.
Мишенька, какъ всегда, не обдалъ дома и общалъ только пріхать проводить сестру въ 7 часовъ. Кити тоже не пріхала, приславъ записку, что у нее голова болитъ, и Долли съ Анной обдали одни съ дтьми и Англичанкой. И Анна, какъ будто нарочно, для того чтобы больше жалли о ней, когда она удетъ, была, особенно мила и задушевна съ Долли и дтьми. Дти опять не отходили отъ нее, и надо было обмануть ихъ, чтобы они пустили ее ухать. Т послдніе полчаса, которые Долли провела съ Анной въ ея комнат, когда Анна уже пошла одваться и Долли пошла за ней, Долли никогда потомъ не могла забыть. Анна была весь этотъ день, особенно эти послдніе полчаса, въ томъ размягченномъ припадк чувствительности, которые иногда находили на нее. Любовь, нжность ко всмъ и ко всему, казалось, переполняли ея сердце, и сердце это было такъ открыто въ эти минуты, что она высказывала вс свои тайныя мысли, и вс эти мысли были [729]
728
Зачеркнуто: золовк
729
Зач.: чисты и ясны и исполнены
— Что бы было со мной, съ нимъ, съ дтьми безъ тебя, — сказала ей Долли.
Анна посмотрла на нее, и глаза ее подернулись слезами.
— Не говори этаго, Долли. Не я, а ты. У тебя въ сердц нашлось столько любви, чтобъ ты простила...
— Да, простила, но...
Она не договорила.
— Долли! У каждаго есть свои skeletons [730] въ душ, какъ Англичане говорятъ.
— Только у тебя нтъ.
— Есть, — вдругъ сказала Анна, и какая [-то] смшная, хитрая улыбка сморщила ея губы.
730
[скелеты, иносказательно — серьезные неприятности]
— Ну, такъ они смшные skeletons, а не мрачныя, — улыбаясь сказала Долли.
— Нтъ, мрачные. Ты знаешь, отчего я ду нынче, а не завтра? Это признанье, которое меня давило, и я хочу его теб сдлать.
И, къ удивленію своему, Долли увидала, что Анна покраснла до ушей, до вьющихся черныхъ колецъ волосъ на ше.
— Да, — продолжала Анна. — Ты знаешь, отчего Кити не пріхала обдать. Она ревнуетъ ко мн. Я испортила, т. е. я была причиной того, что балъ этотъ былъ для нея мученьемъ, а не радостью. Но, право, право, я не виновата или виновата немножко, — сказала она, тонкимъ голосомъ протянувъ слово «немножко».
— О, какъ ты похожа на Мишеньку, — смясь сказала Долли.
Анна какъ будто оскорбилась и нахмурилась.
— О нтъ, о нтъ! Я не Мишенька. Я оттого говорю теб, что я ни на минуту даже не позволяю себ сомнваться въ себ.
— Да, Мишенька мн говорилъ, что ты съ Вронскимъ танцовала мазурку и что онъ...
— Ты не можешь себ представить, какъ это смшно вышло. Я только думала сватать, и вдругъ я почувствовала себя польщенной...
— О, они это сейчасъ чувствуютъ, — сказала Долли.
— Но я бы была въ отчаяніи, если бы онъ точно сталъ ухаживать за мной. Это глупо и ни къ чему не ведетъ.
— Впрочемъ, Анна, по правд теб сказать, я не очень желаю для Кити этаго брака. Мое сердце на сторон Левина. И лучше, чтобы это разошлось, если онъ, этотъ Вронскій, могъ влюбиться въ тебя въ одинъ день.
— Ахъ, Боже мой, это было бы такъ глупо, — сказала Анна, и опять густая краска выступила на ея лицо. — Такъ вотъ я и узжаю, сдлавъ себ врага въ Кити, которую я такъ полюбила. Ахъ, какая она милая! Но ты поправишь это, Долли. Да?
— Какія мысли! Это не можетъ быть.
— Да, но я такъ бы желала, чтобы вы меня вс любили, какъ я васъ люблю и еще больше полюбила, — сказала Анна съ слезами на глазахъ. — Ахъ, какъ я нынче глупа!
Она провела платкомъ по лицу и стала одваться.
Уже передъ самымъ отъздомъ пріхалъ, опоздавши, Степанъ Аркадьичъ съ краснымъ, веселымъ лицомъ и запахомъ вина и сигары.
Чувствуя, что чувствительность Анны сообщилась и ей, Долли съ слезами на глазахъ въ послдній разъ обняла золовку и прошептала:
— Помни, Анна, что то, что ты сдлала, я никогда не забуду и что я люблю и всегда буду любить тебя какъ лучшаго друга.
— Я не понимаю, за что, — проговорила Анна.
— Ты меня поняла и понимаешь. Ты прелесть.
И такъ он разстались.
—————
«Ну, все кончено, и слава Богу, — была первая мысль, пришедшая Анн Аркадьевн, когда она, простившись послдній разъ съ братомъ, стоявшимъ въ вагон до 3-го звонка, сла на свой диванчикъ рядомъ съ Аннушкой. Она оглядлась въ полусвт спальнаго вагона. — Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алекся Александровича, и пойдетъ моя жизнь, уже тмъ хорошая, что привычная, по старому. Утро визиты, иногда покупки, всякій день посщеніе моего пріюта, обдъ съ Алексемъ Александровичемъ и кмъ нибудь и разговоры о важныхъ придворныхъ и служебныхъ новостяхъ. Avant soir'ee [731] съ Сережей, потомъ укладывать его спать и вечеръ или балъ, а завтра тоже».
731
[Перед вечером]
Какая то больная дама укладывалась ужъ спать. Дв другія дамы говорили, очевидно, нестолько для себя, сколько для нея, на дурномъ французскомъ язык, и толстая старуха укутывала ноги и выражала замчанія о топк. Анн не хотлось ни съ кмъ говорить, она попросила Аннушку достать фонарикъ, прицпила его къ ручк кресла и достала англійскій романъ. Но не читалось, сначала мшала возня и ходьба; потомъ, когда тронулись, нельзя было не прислушаться къ звукамъ; потомъ снгъ, бившій въ лвое окно и налипавшій на окно, и видъ закутаннаго прошедшаго кондуктора, занесеннаго снгомъ съ одной стороны, и разговоры о томъ, что страшная метель на двор, развлекали ея вниманіе. Но потомъ все было тоже и тоже: таже тряска съ постукиваніемъ,
тотъ же снгъ въ окно, тже быстрые переходы отъ пароваго жара къ холоду и опять къ жару, то же мерцаніе тхъ же лицъ въ полумрак и тже голоса. Аннушка ужъ дремала, держа свои узлы широкими руками въ прорванной одной перчатк. Анна Аркадьевна не могла и думать о сн, она чувствовала себя столь возбужденною. Она попробовала опять читать, долго не понимала того, что читаетъ, но потомъ вчиталась было, какъ вдругъ она почувствовала, что ей стыдно чего то, что точно она сдлала дурной, низкій поступокъ, и ей стыдно за него. «Чего же мн стыдно?» спросила она себя. Стыднаго ничего не было. Она перебрала вс свои московскія воспоминанія. Вс были хорошія, пріятныя. Вспомнила балъ. Вспомнила Вронскаго и его влюбленное, покорное лицо, вспомнила вс свои отношенія съ нимъ — ничего не было стыднаго. A вмст съ тмъ на этомъ самомъ мст воспоминаній чувство стыда усиливалось, какъ будто какой-то внутренній голосъ именно тутъ, когда она вспоминала о Вронскомъ, говорилъ ей: тепло, очень тепло, горячо, чмъ ближе она подходила къ Вронскому. Опять она повторила себ: «Ну, слава Богу, все кончено», и опять взялась за книгу. Она взялась опять за книгу, но ршительно уже не могла читать. Какое то странное возбужденіе все боле и боле усиливалось въ ней. Она чувствовала, что нервы ея натянуты, какъ струны, готовыя порваться, особенно въ голов, что глаза ея раскрываются больше и больше, что пальцы на рукахъ и ногахъ нервно движутся, что въ груди что то давитъ дыханье и что вс звуки въ этомъ колеблющемся полумрак съ болзненной яркостью воспринимаются ею. Что она не знаетъ хорошенько, детъ ли она или стоитъ. Аннушка ли подл нея или чужая, что тамъ на ручк — салопъ ли это или зврь, и что она сама не знаетъ, гд она и кто она. И что ей странно отдаваться этому волшебному забытью, и что то тянетъ къ нему. Она поднялась, чтобы опомниться, и сняла теплый капотъ. На минуту она опомнилась и поняла, что вошедшій худой мужикъ былъ истопникъ и что это втеръ и снгъ ворвались за нимъ въ дверь; но потомъ опять все смшалось, что то странно заскрипло и застучало, какъ будто раздирали кого то, потомъ красный свтъ ослпилъ глаза, и потомъ все закрылось стной, и ей казалось, что она провалилась, и вдругъ голосъ окутаннаго человка и занесеннаго снгомъ прокричалъ что то. Она опять поднялась и опомнилась. Она поняла, что подъхали къ станціи. Она попросила Аннушку подать опять снятый капотъ, надла его и направилась къ двери.— Выходить изволите, — сказала Аннушка.
— Нтъ, я только подышать, мн что то нехорошо.
И она отворила дверь. Метель и втеръ рванулись ей на встрчу. Она вернулась назадъ, ужаснувшись. Но потомъ опять отворила дверь и ршительно вышла на крылечко, держась за перилы. Ей хотлось понять, что длалось на двор, для того чтобы разогнать это [732] забытье, которое томило ее.
Втеръ былъ силенъ на крылечк, но на платформ за вагонами должно было быть затишье. Она сошла и стала, [733] дыша снжнымъ морознымъ воздухомъ и оглядываясь въ полусвт.
732
Зачеркнуто: чувство
733
Зач.: положивъ об руки въ муфту,
Страшная буря рвалась и свистла [734] между колесами вагоновъ по столбамъ на угл станціи. Все: и вагоны, и столбы, и люди — все было съ одной стороны занесено снгомъ. Но какіе то люди бгали, скрыпя на доскахъ платформы по снгу. Какая то согнутая тнь человка проскользнула подъ ея ногами, и послышались знакомые звуки молотка по желзу.
— Депешу дай! — послышался голосъ.
— Сюда пожалуйте, № 108, — кричалъ кто-то, и занесенный снгомъ пробжалъ обвязанный человкъ.
734
Зач.: занося снгомъ рельсы и вагоны. Освщенный фонаремъ вагонъ на другомъ пути былъ до половины блый.
Хотя голова ея стала и свже нсколько, чувство [735] жуткости и тоски [736] не покидало ее. Она вздохнула полной грудью и уже вынула руку изъ муфты, чтобы взяться за перила и входить, какъ вдругъ какая то [737] тнь подл самой ее заслонила ей слабый свтъ, падающій отъ фонаря. Она оглянулась и въ туже минуту узнала Вронскаго. Онъ, приложивъ руку къ козырьку, наклонился передъ нею и спросилъ, не нужно ли ей чего нибудь. Не можетъ ли онъ служить. Появленіе его тутъ было слишкомъ неожиданно и вмст съ тмъ было такъ ожиданно, что она довольно долго ничего не отвчала и, держась рукой за холодный столбикъ, молча смотрла на него, и, несмотря на тнь, въ которой онъ былъ, она видла, или ей казалось, что она видла, его лицо и глаза, выраженіе ихъ до малйшихъ подробностей. Это было опять то выраженіе испуганнаго восхищенія, которое такъ подйствовало на нее вчера.
735
Зач.: страха
736
Зач.: усиливалось
737
Зач.: высокая фигура человка