Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт

У выхода из тюрьмы Мераба ждал его знакомый грузин-толстяк. Он обнял и расцеловал Мераба.

— Почему ты мне сразу не сказал, что ты Мераб? Это мы там были враги, — сказал толстяк. — Ты — шофер, я — инспектор. А здесь ты для меня земляк, родной человек!

Толстяк усадил Мераба в свою «Волгу», и они поехали.

— В шашки играть умеешь? — спросил толстяк.

— Не очень. А что?

— Тогда поедешь вторым тренером.

— Куда?

— В Москву! Тенгиз тебя в нашу сборную по шашкам устроил. Там чемпионат Европы начинается.

— Когда?

— Через неделю.

От волнения Мераб даже прослезился. Толстяк похлопал Мераба по плечу и положил ему в карман конверт:

— Тут тебе ребята немного собрали. Вот сволочь! Что он делает, паразит?!

Из-за бархана выскочил огромный рефрижератор и резко затормозил буквально в двух сантиметрах от радиатора «Волги».

Толстяк выскочил из машины и стал выкрикивать ругательства на иврите, русском и грузинском. Из кабины рефрижератора вылез партизан Сеня, не спеша подошел к толстяку и сказал:

— Дядя, оглянись. Верблюд на твой драндулет написал.

Толстяк повернул голову к своей машине, а Сеня молниеносным тычком указательных пальцев нанес ему свой знаменитый удар «укус языка». Толстяк рухнул.

— Не нравится мне этот гусь, — сказал Сеня Мерабу, который тоже вышел из машины. — Поехали, сынок. Раз Сеня сказал, что он тебя вывезет, — значит вывезет.

— Слушай, дорогой! — закричал Мераб. — Езжай своей дорогой! Я тебя не знаю и знать не хочу!

— И этот гусь мне не понравится, — сказал Сеня, глядя куда-то мимо Мераба.

Мераб посмотрел назад. Сеня ткнул его пальцами по точкам за ушами и втащил в машину.

Пограничный пункт. Пограничник проверил у Сени документы, заглянул в холодильник и поднял шлагбаум.

Иордания. Амман. По узким улочкам старого города бежал пес Генацвале. У чайханы он свернул во двор и забежал в сарай. Там, привалившись к стене, в бессознательном состоянии сидел Мераб. Генацвале подошел к нему и лизнул руку. Мераб очнулся и посмотрел по сторонам. Прямо перед ним на листе газеты лежало обручальное кольцо и записка.

Мераб встал, вышел на свет и прочитал: «Извини, тюкнул тебя сильнее, чем положено. Твои деньги я переложил в ботинок, под стельку. Уезжаю. В последнее время не люблю прощаться. Могу зареветь, как баба. Если судьба занесет тебя в Омск, положи это кольцо на могилу моей жены Индустрии Исааковны. Встретимся на том свете — там границ нет. Ни пуха, ни пера! Семен Клайн!»

Мераб бережно сложил записку. Вышел на улицу и спросил полицейского:

— Извините, это какая страна?

Амман. Тюрьма. Мераба сфотографировали анфас и в профиль, сняли отпечатки пальцев, отобрали шнурки и пояс и провели в общую камеру.

— За что взяли? — спросил его одноглазый детина, когда Мераб присел на нары.

— Да ну их! — махнул рукой Мераб. — У них мозги совсем в зад ушли — я еврейский шпион! Да я сам оттуда еле ноги унес, пропади он пропадом!

— Кто? — спросил одноглазый детина.

— Да Израиль ихний!

Детина медленно поднялся. Рубашка распахнулась, и на его груди сверкнула шестиконечная звезда.

Мераба с распухшей губой и синяком под глазом перевели в другую камеру. Умудренный опытом Мераб сначала осмотрел обитателей камеры, потом, вычислив, что здесь сидят арабы, сказал:

— Салям алейкум, ребята!

В центре камеры мужчина в белом бурнусе играл в «скорлупки и шарик». Смысл игры незамысловат: надо угадать, под какой скорлупкой спрятан шарик.

Мужчина в белом бурнусе бросил на Мераба взгляд и, не прекращая игры, сказал:

— Привет, алим. — Это был Боря Париж.

— Борух! — обрадовался Мераб.

— Сам ты Борух! Я — Бори-Хасан-Али, — сказал Боря и, выложив перед собой скорлупки, спросил: — Где шарик?

Все показали пальцем на крайнюю скорлупку. Боря поднял ее — шарика там не было.

— Все. На сегодня хватит. — Боря сгреб мелочь, сел с Мерабом в углу и рассказал, что с ним произошло. Он устроился в израильскую армию поваром. Платили мало. Пришлось продать электронную кухню иорданцам. Кто-то донес. Его хотели расстрелять. Он бежал сюда. А здесь иорданцы кухню пережгли, потому что у них другое напряжение. А теперь обвиняют Борю, что он продал испорченную кухню, и грозят большим сроком.

— А тюрьма здесь намного хуже нашей, — сказал Боря. — Красного уголка нет, политзанятий нет. В общем, мотать отсюда надо, — закончил он. — Вернусь в Союз, выбью из Марика свои деньги — начну все сначала.

— А убежать отсюда можно? — спросил Мераб.

— Запросто. Я уже договорился. Двести долларов стоит. Вот собираю по мелочишке.

— Деньги у меня есть, — шепнул ему на ухо Мераб.

По синему морю плыл белоснежный пароход под турецким флагом. В ящике из-под швабр сидели Боря с Мерабом, наблюдая в щелочку, как на палубе две девушки в коротеньких юбках играли в теннис.

— Господи! — вздохнул Боря. — Что мы тут сидим? Ты посмотри, какие бабы гуляют. Гавайи!

— Может, они не одни гуляют, — сказал Мераб. — А вместе со СПИДом.

— Волков бояться — в лес не ходить, — махнул рукой Боря. — Ты бы с какой стал?

— Ни с какой. Я в теннис играть не умею.

Турция. Морской порт Стамбула. Пассажиры проходили через комнату паспортного контроля. Боря достал какой-то паспорт оранжевого цвета и предъявил пограничнику. Тот поставил штамп. Следующим с таким же паспортом прошел Мераб.

В это время к воротам порта бесшумно подкатил большой черный лимузин, точно такой же, какой мы видели в Вене и Тёль-Авиве. Из лимузина вышел мулла, а из ворот порта вышли кардинал, патриарх и раввин. Представители четырех религий сели в машину, и она плавно отъехала.

Турция. По горной дороге ехал старенький автобус. В нем сидели крестьяне с курами и козами и Мераб с Борей, похудевшие и ободранные. Носатый турок в феске постучал по спине шофера и попросил остановиться. Тот нажал на тормоз. турок жестом показал Мерабу с Борей, что надо выходить.

Они продирались сквозь густой кустарник. Вышли на поляну, и турок сел на землю.

— Отдохнем, — сказал он, тяжело дыша.

— Пошли, пошли! Потом отдохнешь, — сказал Мераб проводнику.

— Сначала деньги давайте.