Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт
Шрифт:
— Это зачем? — лениво спрашивал Крот.
— Вот чудила! Ты представь: закуски тебе не надо— это раз! На работу приходишь, от тебя водярой не пахнет — это два! И самое главное — всё сразу всасывается в организм. 100 грамм — и полностью бухой!
— Нет, — говорил дядя Боря, — лично мне это не нравится.
— Почему?
— А как при этом способе пить на брудершафт?
Конечно, в смысле выпивки ни Крот, ни Жмот с дядей Борей тягаться не могли. Когда они уже лежали под столом, дядя Боря только начинал рассуждать об исходе евреев из Египта. Впрочем, степень опьянения друзей роли не играла: все равно об этом событии они ничего не слышали.
—
Я переведу: имеют подковы от придушенной лошади. Когда дядя Боря сильно напивался, он сразу вспоминал еврейский язык. Очевидно, это хмельная волна доносила до него голос предков. В эти минуты на все попытки мастера или кадровика назвать его Борис Петрович он неизменно отвечал:
— Меня зовут Борис Пинхусович. Кому не нравится — может удавиться!
Нельзя сказать, что мудрая тетя Рая не пыталась вылечить мужа от пьянства. Сначала она обратилась к нетрадиционной медицине: экстрасенсам, иглоукалывателям и даже к одному йогу. Результат — ноль, разве что только йог после дяди Бори начал выпивать через ноздрю.
Тогда тетя Рая обратилась к обычной медицине и заставила мужа пойти в поликлинику. Районным врачом у нас был доктор Онищенко — здоровый хохол с большим красным носом и синими прожилками. Лечил он больных алкоголизмом по своему методу: заставлял пить до тех пор, пока тому не станет противно. Противно дяде Боре так и не стало. И через две недели он лечение прекратил. Правда, потом часто любил повторять:
— Алкоголик — это тот, кто пьет больше своего лечащего врача.
Как рассказывал мне отец. Боря при своем пьянстве был потрясающим токарем. Самые сложные детали поручали точить только ему, поскольку он умел, как говорили на заводе, ловить микроны. Зато, когда приезжали зарубежные делегации по обмену опытом, дядю Борю никогда не приглашали на банкеты. Даже не потому, что он пил, а потому что болтал про всё вокруг, включая партию и правительство.
Я даже не могу понять, как он со своим языком не сгинул в лагерях при Сталине, не сел при Хрущеве, не попал в психушку при Брежневе?.. Может, это водка его хранила? Знаете, как бывает: трезвый человек свалится с лестницы — поломает руки-ноги, а пьяный упадет — ни одного синяка. Особенно он любил рассказывать антисоветчину моему отцу, чувствуя, что тот втайне тоже не любит сов-ветчину.
— Наумыч! — орал он при встрече на весь двор. — Фото в «Известиях» видел? «Хрущев осматривает свиноматку-рекордистку». На фотографии Хрущев слева. Не, ты понял, в чем юмор? Он же у нас на свинью похож.
— Так, — тихо бормотал отец. — Анекдот — пять лет, плюс объяснение — еще три года.
Или уже в брежневские времена:
— Наумыч, слыхал, в Ташкенте землетрясение. Это у Брежнева китель упал вместе с орденами.
Но, конечно, главный его бенефис состоялся уже в период перестройки. Об этом хочу рассказать особо. Заводу, на котором он работал, выпала редкая честь: его решил посетить отец перестройки М. С. Горбачев. С самого утра на заводе уже хозяйничали кэгэбэшники. Нюхали, шарили, искали и указывали рабочим, кому что отвечать на вопросы генсека. По плану Михаил Сергеевич должен был обойти цеха и собрать народ на митинг в актовом зале.
Но, как известно, наш генсек был человек непредсказуемый и, войдя
на завод со своей свитой, вместо того чтобы пойти направо, как было договорено, взял и двинулся налево. То ли он решил нарушить партийнyю традицию, то ли точно не знал, где право, где лево. но вышел он прямо к станку дяди Бори, которого к этой встрече никто не готовил.— Здравствуйте, дорогой товарищ! — сказал генсек. — Рад нашей встрече.
Дядя Боря выключил станок.
— Здравствуйте, Михал Сергеич, я тоже рад.
— Ну. рассказывайте, как дела? Семья, дети, так далее…
— Детей, к сожалению, нет. Только жена.
— Ну, жена — это тоже неплохо, — пошутил генсек. — Как ее у вас величают?
— Почти как вашу, — сказал дядя Боря. — Раиса Моисеевна.
При этих словах секретарь заводского парткома от ужаса крякнул и в его шевелюре появилось еще несколько седых волос. Но генсек сделал вид, что все нормально.
— Я, знаете, вот о чем хотел вас спросить. Вот сейчас в стране началась антиалкогольная кампания. Ну, вы слышали… Так вот, лично вы как к ней относитесь?
Конечно, лучшего объекта для своего вопроса он найти не мог.
— Ну что, компания, — сказал Боря. — В хорошей компании, да под хорошую закуску много можно начудить.
Свита недовольно зашумела.
— Тихо, товарищи, тихо! — успокоил их главный. — Человек шутит, что ж мы, юмор не понимаем? Но давайте конкретно. Вы токарь какого разряда? Пятого?
— Нет, пятый у меня пункт. А разряд седьмой.
— Вот видите, высший разряд. Вам поручают сложнейшие детали. А представьте, вы выпили сто грамм. Можете вы после этого работать?
— Почему нет? — сказал Боря. — Тоже мне доза.
— Ну, хорошо, а двести? Можете вы после двухсот грамм работать?
— Но вы же видите, работаю.
Свита опять загудела, как улей.
— Подождите, товарищи! — разгневался генсек. — У нас принципиальный разговор. Знаете, уважаемый, если рассуждать по-вашему, можно далеко зайти. Выходит, выпил бутылку — и иди, работай?
Нет, — сказал дядя Боря, — после бутылки работать трудно. После бутылки можно только руководить.
На следующий же день Борю с треском отправили на пенсию. Но, между нами говоря, ничего он не потерял. Через полгода в связи с падением производства завод был закрыт, а еще через некоторое время отправили на пенсию и самого отца перестройки.
Пару лет назад побывал я снова во дворе моего детства. Всё как прежде: такой же обшарпанный дом, также стоит на асфальте одинокое дерево и стучат во дворе доминошники. А во главе их сидел постаревший дядя Боря.
Дружки его, Крот и Жмот, давно умерли, тети Раи тоже нет. Живет он теперь один. Точнее, не один. Он завел себе собачку, которую назвал Пьяница.
Почему такое имя? — спросил я.
— Для дела. Я, когда зову ее на улице, половина мужиков оборачивается. Сразу ясно, с кем можно сообразить.
— А вы что, еще выпиваете?
— А как же! С этим делом резко бросать нельзя. А то будешь выглядеть, как наш президент.
— А вы думаете, что он много пил?
— Не в том беда, что пил, а в том, что пил не с теми, с кем нужно. Ну, бывай! Заходи как-нибудь. Примем по стопарю, помянем наших, пусть земля им будет пухом.
В последнее время я часто вспоминаю Борю Голобородько. Вроде, не был он ни знаменитым ученым, ни известным композитором. Но, в конце концов, не все становятся Ойстрахами и Ботвинниками. Есть еще дяди Бори, дяди Мони, дяди Абраши. И неизвестно, на ком больше держится земля.