Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт
Шрифт:
Гремит салют и веселятся дети.
Оркестр играет в городском саду.
И в эту ночь так ярко звезды светят.
Что забываешь желтую звезду.
Давайте петь и веселиться! —
Не каждый раз бывает день такой!
Но если кто-то хочет помолиться.
Пусть не стесняясь молится со мной.
Молюсь за тех, кто спит в земле.
Молюсь за сверстников моих.
За женщину в глухом селе.
Что прятала детей чужих,
За Бабий Яр, за Сталинград,
За
За всех, кто не пришел назад.
Чтоб мы сегодня собрались.
УХОДИТ ГЕТТО
В соавторстве с А. Левенбуком
Уходит гетто в облака,
Уходит гетто.
Туда, где больше нет войны
И страха нету…
Туда, где нет ни слез, ни боли.
Ни страданья.
Рука руки едва коснулась
В знак прощанья.
Они прощаются с тобою
И со мною.
Они прощаются друг с другом
И с землею.
Уходит гетто в облака.
Уходит гетто.
И черный дым летит-летит
По белу свету.
Потом он ляжет на траву
И на деревья,
На города и на поля,
И на деревни.
И постучится к нам в окно
Напоминаньем,
Иль белой вьюгой загудит.
Как отпеванье.
Уходит гетто в облака.
Уходит гетто.
Но остаемся мы с тобой
На свете этом.
Мы остаемся жить с надеждой
И с любовью,
Но то, что было, не простить
И вечно помнить.
Мы остаемся, чтобы жизнь
Не прекращалась
И чтобы гетто никогда
Не повторялось.
Уходит гетто…
БОБЭ, МАЙНЭ ТАЙЕРЭ (МОЯ ДОРОГАЯ БАБУШКА)
Как позабыть мне бабушку.
Мою родную бабушку.
Ведь все, что есть хорошего,
Я от нее узнал:
И песенки печальные,
И свечи ханукальные,
И те слова еврейские.
Что в первый раз слыхал.
Бобэ, майнэ тайерэ.
Как же мне трудно жить без тебя!
Глаза я закрываю:
Ты рядом, как живая,
Бабушка любимая моя.
Квартира коммунальная.
Огромная, нахальная,
Но все в беде и в радости
К ней за советом шли.
И даже в годы трудные
Она кормила штруделем
Моих босых приятелей.
Что без отцов росли.
Бобэ, майнэ тайерэ,
Се азой твер цу лей бы фун зи
Их hoб дир шен форлойнер
Нир штейете мир ин ойгн
Бобэню, майн тайерэ.
Ни старому, ни малому
Не докучала жалобой
И ни минуты отдыха
Не знала целый день.
А ночью в годы страшные
Лежала ты, не кашлянув,
Прося у Бога милости
Для всех его детей.
Бобэ, майнэ тайерэ,
Се
азой твер цу лей бы фун зиИх hоб дир шен форлойнер
Нир штейете мир ин ойгн
Бобэню, майн тайерэ.
Все в жизни забывается.
Все в памяти стирается.
Но бабушку, но бабушку
Я помню, как сейчас.
От старости согбенную,
С улыбкой неизменною,
С лучистыми и добрыми
Морщинками у глаз.
Бобэ, майнэ тайерэ.
Как же мне трудно жить без тебя!
Глаза я закрываю:
Ты рядом, как живая.
Бабушка любимая моя.
ДЕДА ЙОСЯ
Мой дедушка стареет,
Все чаще он болеет.
Совсем седою стала голова.
Он часто отдыхает,
Все даты забывает.
Хоть говорит, что годы — ерунда!
Ах, деда Йося,
Ты не сдаешься
И старости не хочешь уступить.
Но, деда Йося,
Настала осень,
И прошлое назад не возвратить.
Лишь наступает вечер.
Спешит он к месту встречи
Во двор, где ждет компания друзей:
Сидевший дядя Миша,
Безногий дядя Гриша
И вечно пьяный дворник Алексей.
Ах, деда Йося,
Он Бога просит
Товарищей немного поддержать.
Но, деда Йося,
Их годы косят,
И ты все чаще ходишь провожать.
Весной в канун Победы
Особый день у деда.
Он выпивает чарочку вина.
Потом всю ночь вздыхает,
Сундук свой открывает
И вновь перебирает ордена.
Ах, деда Йося,
Давай-ка спросим.
Чем награжден ты Родиной своей?
Ах, деда Йося, —
Медалей горсткой
И званием «Заслуженный еврей».
В защиту прошлой власти
Мой дед с такою страстью
Со мною споры жаркие ведет.
Он топает ногами.
Грозится кулаками,
Меня антисоветчиком зовет.
Ах, деда Йося,
Не беспокойся.
Никто не осуждает жизнь твою.
Ах, деда Йося, —
Смешной, курносый —
Я в жизни больше всех тебя люблю.
ВОСПОМИНАНИЯ
(Из спектакля «Заколдованный. театр»)
Воспоминаний мы не выбираем.
Они без спроса в памяти живут,
И долгими бессонными ночами
Они встают как будто наяву.
Родимый дом, где жили мы когда-то.
Наш выпускной весенний школьный бал,
И как нас дед водил в еврейский театр,
И голос мамы, что тихонько напевал:
«Ай-ай-ай, Бэлц!
Майн штэтэлэ Бэлц!
Майн hеймэлэ ву их hoб майне
Киндерше йорн фар брахт»[2].
Все отобрать у человека можно: