Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт
Шрифт:
Я иногда думаю: может, мне их увезти в Израиль?.. Ведь они записаны на мое имя. Но могу ли я решать их судьбу? И что они скажут, когда вырастут:
— Тетя Фира, зачем вы нас увезли в еврейскую страну? Ведь мы вовсе не евреи.
А не увезешь, они потом могут сказать:
Мама, что же ты наделала? Ведь мы могли жить в прекрасной еврейской стране.
Просто голова раскалывается. Может, я не имела права брать этих детей? На что я рассчитывала? Я ведь не первый день живу… Но что сделано, то сделано. Я сама себе выбрала эту должность: еврейская мама. А мама это больше, чём Гёрой
Каждый день я молюсь Богу за своих детей. Наверное, такой молитвы нет, но я думаю, что Бог все равно меня услышит и поймет:
— Господи! Сделай так, чтоб мои дети не знали горя! Я уже старая, я не доживу. Но пусть, когда они вырастут, они не смогут понять даже через переводчика, что значит армяшка и кацап, чурка и хохол. И что такое жидовская морда, которую у нас из приличия называют лицом еврейской национальности.
Театральный разъезд
(из программы гастролей по Соединенным Штатам Америки)
(После концерта…)
I
Вот встретились две подруги, причем одну из них явно переполняет чувство гордости:
— Ну, что скажете? Здорово, а? Сразу видно нашего одесского мальчика!
— Почему одесского? С чего вы взяли?
— Но как же! Он еще был капитаном одесского КВН!
— Ничего подобного! То был другой Хайт.
— Что вы мне говорите! Он еще писал хохмы для одесской оперетты.
— Ничего подобного! Он вообще москвич. Вот «Ну, погоди!» это он писал.
— Да? Это вы точно знаете?
— Абсолютно.
— Tак знаете, что я скажу? Он таки больше похож на Волка, чем на одессита.
II
А вот явно супружеская пара. Он несколько мрачноват, зато она оживлена сверх меры.
— Ну как тебе? — осторожно спрашивает она.
Ничего. Знаешь, вполне на уровне.
— Видишь, а не хотел идти. Еле уговорила.
— Интересно, он с этой программой будет в Чикаго?
— Да, я читала в «Русском слове», что будет.
Надо обязательно твоей маме позвонить. Пусть тоже сходит.
Правильно! Молодец! Как это ты о ней подумал?
— А почему нет? Почему я один должен быть фраером? Пусть она тоже заплатит деньги и послушает эту чушь!
III
Следующая пара. Две пожилые женщины о чем-то очень горячо спорят:
— Нет, вы мне объясните: почему он всё время читает по бумажке? Он что, Брежнев?
— При чем тут Брежнев?
— При том, что тот тоже все время читал.
— Что вы сравниваете? Тому тексты писали другие, а этот себе пишет сам.
— Сам пишет и не может запомнить?
— А что такого? Может, у человека плохая память?
— Чего вдруг? Он еще не такой старый.
— Ну и что? Вы тоже не старая, а память — никуда!
— Почему это?
— Потому! Вы мне уже полгода должны 50 долларов — и ни ответа ни привета!
IV
А вот выходит большая семья, которая была
в полном составе. Привели даже маленького мальчика в костюмчике и бабочке, который выглядит, как маленький американец. К нему наклоняется его бабушка:— Семочка, мамочка, тебе понравилось?
— Нес, ит уоз вери интрестинг.
— Ой, мама моя, как он уже хорошо говорит. Люба моя, ты смеялся?
— Иес, итс вери фанни.
— Фанни! Любонька, чтоб ты был здоров! А ты всё понял?
— Оф корс. Еврисинг.
— Сердце мое! Еврисинг! И что же ты понял?
— Что мы все правильно оттуда уехали!
V
Следующая — нарядно одетая женщина с украшениями на руках, ушах и вообще на всех местах, которые можно увидеть.
— Какой вечер! Какой вечер! Я сегодня встретила весь город. Гёрштейнов, Будницких… Рахиль с Абрашей вообще пришли всей семьей с новым зятем.
— Слушайте, говорят, он какой-то ученый. Что-то там открыл.
— Я вас умоляю! Открыл. Вы его видели, этого шмендрика? Форточку открыть он тоже не сможет.
— А Софу вы видели?
— Конечно! Пришла сразу с мужем и с любовником. Вот несчастная!
— Почему? Приятный муж, красивый любовник… Чем она несчастная?
— Именно тем! Муж и любовник все время надеются друг на друга, а она сидит на бобах. Но вообще, вечер замечательный. Я получила истинное удовольствие.
— А сам артист вам понравился?
— А кто его слушал? Пусть себе болтает. Я пришла на людей посмотреть.
VI
Неподалеку два хорошо одетых господина средних лет, явно несогласные друг с другом.
— Ой, такие дорогие билеты и такие дешевые хохмы!
— Ну почему? Вы не правы, были и удачные вещи.
— Перестаньте! Такие шутки может рассказывать любой еврей, только стесняется.
— Нет, не могу с вами согласиться. Это всё-таки юмористическая литература. Тут нужны и выдумка, преувеличение, гротеск. Это не каждый может написать.
— Да? Так вот, к вашему сведению, я недавно написал одну штуку, так там такая выдумка, такое преувеличение, что ему и не снилось.
— Да? А как эта штука называется?
— Очень просто — Инкомтекс!
VII
Вот выходит бабушка со слуховым аппаратом в сопровождении молодого человека, скорее всего, своего зятя.
— Слушай, — говорит она, — хорошие хохмы. Мне понравилось. Интересно, кто ему пишет? Жванецкий?
— Роза Абрамовна, при чем тут Жванецкий? Хайт же писатель. Он сам пишет.
— Сам пишет? Молодец! А кому? Жванецкому?
— Ой, с вами родить можно! Я ж вам русским языком объясняю: тот пишет себе, и этот пишет себе. Неужели непонятно?
— Да, непонятно! Если он не пишет Жванецкому, а тот не пишет ему. почему тогда у них одни и те же хохмы?
VIII
Следующие — муж и жена. Он довольный, расслабленный, а она явно чем-то напряжена.
— Хорошо, — говорит он. — Сходили, развеялись, было очень мило.
— Да? Откуда ты можешь знать? Разве ты смотрел на сцену?