Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11

— У вас могут быть неприятности.

Мне вспомнился случай, который произошел с моим приятелем в ресторане. К нему долго не подходил официант, а когда наконец подошел, то нахамил и снова исчез. Мой приятель потребовал жалобную книгу. Администратор предложил ему сначала поужинать, а потом написать жалобу. Обслужили моего приятеля отлично. Поужинав, он снова потребовал жалобную книгу. Администратор сказал ему: «Не надо. Вы же пьяны. К скандалистам мы относимся сурово. Пишем им на работу». Мой приятель рассмеялся. Он не был пьян, но и трезвым назвать его нельзя было.

— Я вас предупредил, — сказал Заридзе, прохаживаясь по кабинету и скрипя ботинками. — Мы ждали от вас помощи. А чего вы добились за четыре дня? Всполошили весь город. Здесь провинция, не Москва и не Тбилиси. Вы не учли, что в провинции своя специфическая жизнь, люди мыслят иными категориями, нежели в столице. Неизвестно еще, к чему приведет побег Багиряна. Зачем ему было бежать, если он не убивал Долидзе? Страсти накалены до предела. Достаточно спички, чтобы разгорелся пожар.

В голову пришла мысль, что Заридзе — богом одаренный артист. Гром и молнии — это для окружающих. На самом деле побег Багиряна ему на руку. Но я тут же отогнал столь рискованный вывод. Как такое могло быть, чтобы прокурор радовался побегу? С другой стороны — поймать Багиряна ничего не стоило, а для его розыска даже не отрядили наряда. Но в одном Заридзе был прав — я действительно всполошил город, допрашивая людей в поисках убийцы, тогда как многие наверняка считали убийцей Багиряна, и я же способствовал его побегу.

— Послушайте, майор. — Тон Заридзе стал отеческим. — Никто не застрахован от неудач. Как известно, не ошибается тот, кто ничего не делает. Вы человек еще молодой. Поверьте, я не горю желанием испортить вам биографию. Не будем заострять ситуацию.

— Не понял вашего призыва. Прекратить расследование и уехать?

— Я вас призываю к благоразумию. Будьте, в конце концов, мужчиной. Признайте свою вину. Нам еще придется вкусить ее горькие плоды. Может быть, даже сегодня на похоронах. Вы не хотите внять моему призыву?

Внезапно я проникся благодарностью к Заридзе. Он мне подсказал шаг, который я должен был сделать немедля.

— Ну что вы, Роберт Георгиевич?! Вину свою я признаю и благодарен вам за беседу. Дальше буду действовать осмотрительнее, да так, чтобы не вызвать нареканий прокуратуры. Обещаю. — Я встал. — Извините, мне пора. — Оставив изумленного Заридзе, я чуть ли не выбежал из кабинета.

Я поехал на завод к главному инженеру Жоржолиани. Она была в цехе — что-то не ладилось с конвейером.

— У меня к вам срочное дело, — сказал я.

Мы направились к выходу, и по дороге я изложил ей суть моего плана.

— Не уверена, что мы успеем сшить повязки. Мало времени. Но мы постараемся. А рабочие будут. Обязательно будут.

— Повязки нужны. Они хорошо воздействуют на людей психологически.

— Сделаем все возможное.

Мы договорились обо всем, и я вернулся в горотдел, где меня дожидался капитан Абулава.

— Нотариус подтвердил показания Галустяна, — сказал Абулава. — Они ждали Долидзе с одиннадцати до одиннадцати тридцати. Купчая была подготовлена заранее. Оставалось только пересчитать деньги и поставить под ней подписи. Так что все совпадает.

— Выходит, Долидзе запросто мог быть в гостинице в одиннадцать тридцать. Почему процедуру купли-продажи назначили не в нотариальной конторе?

— Все из-за того же — Долидзе не хотел огласки. Он был четырнадцатого октября у главного врача больницы Давиташвили. Их беседа вовсе не носила мирного характера, как это показал Давиташвили. Они спорили. Знаете, о чем? О деньгах. Долидзе предложил за справку тысячу рублей. Давиташвили требовал две тысячи. Во время спора упоминался какой-то долг.

— Откуда такие сведения?

— Показания старшей медсестры. Она случайно слышала разговор.

— Так ли случайно?

— Какое это имеет значение?! Давиташвили утверждает, что он не знал, куда собирался идти Долидзе в одиннадцать часов вечера. Врет. Когда позвонил Сирадзе, Давиташвили спросил Долидзе, куда это он собрался в такой поздний час, а тот ответил: «В старый город». Давиташвили повторил ответ Долидзе в трубку. Так что, куда шел Долидзе, знали и Давиташвили, и Сирадзе с любовницей.

— Давиташвили действительно пришел в гостиницу в двадцать минут двенадцатого?

— Давиташвили ушел из больницы в половине седьмого. С семи до половины одиннадцатого он был дома. В гостинице появился в четверть двенадцатого. Где он болтался сорок пять минут, установить не удалось. От его дома до гостиницы — десять — двенадцать минут ходу. Я проверял по часам. Давиташвили утверждает, что он вернулся домой около двух. Тоже врет. Домой он вернулся в шесть утра. Показания соседки. Почему он пришел к вам не сразу, а спустя два дня после убийства? Шестнадцатого числа его посетил старший сын Долидзе Важа и потребовал немедленно возвратить отцовский долг — две тысячи рублей. Он ссылался на список должников. Видно, Котэ Долидзе записывал, кто и сколько ему должен, и Важа обнаружил этот список. Давиташвили отпирался, не хотел признавать долга. Они крупно поссорились. В конце концов Давиташвили признал, что долг был, но, дескать, он возвратил его. Тогда Важа сказал, что Давиташвили погасил лишь восемьдесят девять рублей. Вот, сказал он, полюбуйтесь, напротив двух тысяч стоит минус восемьдесят девять. Похоже, он сунул под нос Давиташвили список. Важа дал ему два дня срока и ушел, хлопнув дверью.

— Показания все той же соседки?

— Да. В доме стены тонкие.

— Надо проследить, возвратит ли Давиташвили долг. Удалось выяснить, где он находился с половины второго до шести утра?

— Нет. Я не располагаю больше никакими сведениями. — Абулава взглянул на часы. — Мне пора на похороны. Кстати, будьте осторожны на похоронах…

Зейнаб не оказалось дома. За мальчиком присматривал старый Арменак.

— Ушла в церковь господу богу нашему Христу свечку поставить, — сказал он.

В церкви шла служба. Семь девушек в одинаковых бледно-зеленых платьях с газовыми накидками на головах пели под аккомпанемент клавесина. У солистки было очень красивое меццо-сопрано. Я не могу похвастаться знанием армянской музыки, но, по-моему, исполняли Комитаса.

В церкви было всего четверо прихожан. Зейнаб молилась. Я не стал ей мешать.

Местные жители, видно, не баловали своим вниманием церковь. Судя по ветхому ковру на каменном полу, она была бедной. Убранство церкви тоже не говорило о богатстве. Зато пение во славу Христа могло украсить любой собор. Возможно, все пожертвования уходили на его прославление. Девушки пели профессионально.

Зейнаб заметила меня, но продолжала молиться.

Минут через десять я взглянул на часы. Зейнаб поднялась с колен, подошла к столу, на котором лежали свечи, взяла самую толстую, положила на тарелку деньги, поставила свечу перед иконой богоматери, прошептала, очевидно, просьбу, перекрестилась и направилась к выходу. Я последовал за ней. С алтаря краем глаза за нами наблюдал священник.

После церковной прохлады жара на улице казалась удушающей. Мы нашли скамейку в тени.

— Саркис не убивал.