Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11

— Уехала. — Он направился к своему кабинету. — Прошу ко мне.

Я последовал за ним.

— Вы ждете от меня объяснений, — сказал он в кабинете. — Хорошо. — Он протянул мне записку. — Это очень личное, но прочтите.

Записка была короткой:

«Не могу больше. Уезжаю. Вера».

— Вера Васильевна и раньше уезжала так внезапно? — спросил я.

— Нет, раньше не случалось такого. Видно, нервы сдали.

— Может быть, что-то подтолкнуло ее к отъезду?

— Все может быть. Может быть, даже что-нибудь выкинула моя жена. От нее можно ожидать любой пакости.

— Простите за нескромность, но вы сами довели ее до этого.

— Разве я виню ее?! Я один виноват во всем, виноват перед ней, перед Верой. Извечная история — долг, любовь… Вам, наверно, смешно слышать из моих уст слово «любовь».

— Почему же?

— В мои годы можно позволить себе быть циником. Но я до сих пор считаю, что жить без любви невозможно.

— Но и без чувства долга тоже.

— Разумеется. Вот я и разрываюсь между этими чувствами. Кроме страданий, ничего такая жизнь не приносит — ни тебе, ни близким. Господи, сколько ошибок мы в жизни делаем! Я свою вторую жену никогда не любил, но женился на ней. Теперь у нас сын. Бедная моя мама. Она так хотела, чтобы я был счастлив, мечтала о внуке. И я хотел, чтобы мама была счастлива. Она всю жизнь страдала. А в итоге? Мамы нет, и кругом все несчастны. Почему так получается? Хотим для близких счастья, а приносим страдания.

Я понял, что Сирадзе мучается накипевшим на душе и ему необходимо освободиться от этого. Одни прячут свои чувства, живут и даже умирают с ними, другие так не могут. Как бы они ни сдерживали себя, наступает момент, когда у них возникает потребность в откровенности. Это физиология.

— От чего мама ваша страдала? — спросил я Сирадзе.

— Я был плохим сыном, очень плохим сыном. Сознавал это все годы. Переживал, страдал, но ничего не менял. Так и жил со своими переживаниями вдали от мамы. Жил я не очень хорошо, прямо скажем, плохо. Но это не оправдание. У вас есть мама?

— К сожалению, нет.

— А вас не мучает совесть, что вы не все для нее сделали?

— Мучает.

— Тогда вы меня поймете. Я до сих пор вижу маму во сне, разговариваю с ней… Седьмого июня семидесятого года — я этот день хорошо запомнил — я проснулся с созревшим решением начать все сначала. Уехал из Свердловска и вернулся на родину, домой. Да, я жил все годы с чувством вины. Но когда увидел маму, понял, что моя вина слишком велика, чтобы искупить ее: преждевременно высохшая, больная старушка… Словом, я опоздал. Ее дни были сочтены. Я торопился хоть как-то скрасить последние месяцы мамы и в какой-то мере загладить свою вину. Поэтому согласился жениться. Моя жена много лет делала маме инъекции. Мама привыкла к ней, по-своему любила. Жена неплохая женщина. Но даже с прекрасной женщиной нельзя жить без любви. Наш брак продержался ровно столько, сколько была жива мама…

— Родственники не заботились о маме, когда вы жили в Свердловске?

— У нас в этом городе родственников никогда не было. Все заботы о маме взял на себя Котэ Долидзе. Покойный заменил меня. Я обязан ему до гробовой доски. Жизни Котэ не хватило на то, чтобы я в какой-то мере мог отблагодарить его. Я и здесь опоздал… — Сирадзе взглянул на часы. — Извините, закажу Москву. Может быть, Вера уже дома, в Москве. Если бы вы знали, какой благороднейший человек она. За пять лет ни в чем меня не упрекнула. Более того, не захотела, чтобы я бросил больную жену и сына. Были у меня порывы.

— Ваша жена больна?

— Да, больна серьезно, но скрывает это. Извините, закажу Москву.

Пока Сирадзе заказывал Москву, я смотрел в окно. Залитая солнцем улица напоминала красочную рекламу. На ней появился главный врач больницы Давиташвили. Он торопливо шел к гостинице.

— Натли красивый город, — сказал я.

— Эта красота меня давно не волнует. Вот моя красота! — Сирадзе постучал пальцем по стопе сколотых скрепками документов. — Все требуют, указывают, приказывают. И все «цито»! «Цито»! Не иначе!

«Цито» в переводе с латыни означает «срочно, быстро». Латынь в ресторане звучала несколько неожиданно. Я усмехнулся и отошел от окна.

— Вы хотите поговорить со мной. Я тоже, — сказал Сирадзе. — Если не возражаете, поговорим вечером.

— Если вы будете в состоянии говорить после поминок.

— Терпеть не могу поминок. К тому же я не пью.

Дверь распахнулась. На пороге стоял Давиташвили. Увидев меня, он побледнел.

— Входи, входи, — пригласил Сирадзе. — И познакомься с товарищем майором.

Давиташвили неуверенно перешагнул порог.

— Мы знакомы.

— Не буду вам мешать. — Я вышел из кабинета.

В горотделе творилось что-то невообразимое.

Сбежал Саркис Багирян.

Надо было спасать Бадридзе. Дежурный сказал мне, что тот находится на экзекуции у прокурора. Я открыл обитую дерматином дверь.

Перед негодующим прокурором стояли Бадридзе, сержант Гегечкори и капитан Абулава. Я не ожидал увидеть в кабинете Абулаву. Он не имел никакого отношения к побегу Багиряна. Кто имел отношение к нему, так это я.

— Роберт Георгиевич, они ни в чем не виноваты. Виноват я.

— О вашей вине мы поговорим отдельно, с вашего разрешения.

Сидя в коридоре, я думал о Багиряне. Куда этот ненормальный бежал и зачем? Перебрав варианты, я пришел к выводу, что он решил предупредить Ахмета Расулова. Он ведь опасался Расулова. Узнай Расулов, что Багирян навел на него милицию, Саркису действительно не сносить бы головы.

Из кабинета вышли Бадридзе, Абулава и сержант.

— Извините меня. Я не хотел доставлять вам неприятности, — сказал я Бадридзе.

Он был как в воду опущенный. Слабо махнув рукой, Бадридзе побрел к выходу.

Капитан Абулава набросился на сержанта:

— Во всем ты виноват!

— Что мне было делать?! Стрелять?

— Бегать лучше! Иди потренируйся.

Сержант обиженно ушел.

— Еще обижается! — воскликнул капитан. — Заридзе отстранил меня от расследования. Я при чем?!

— Выходит, не оправдали его надежд.

— Наломали вы дров, дорогой мой! — сказал Заридзе. — Помнится, я предупреждал вас, что Багирян сбежит.

Если бы он остановился на этом, я бы, скорее всего, признал вслух его правоту. Он действительно предупреждал меня, что Багирян сбежит при первой возможности. А Заридзе продолжал:

— К сожалению, вы не вняли моему голосу. Более того, способствовали побегу. Зачем? С какой целью? Создается впечатление, что вы нарочно ставите палки в колеса. За такой короткий срок наломать столько дров! Вы намерены действовать в том же духе?

— Имеется в виду расследование или дрова?

Он пристально посмотрел на меня и натянуто улыбнулся: