Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
— Пхакадзе, — ответил капитан Абулава. — Директора продовольственного ларька, точнее, бывшего директора.
— Один из тех, кому Элиава дал по рукам?
— Из тех. Только те в тюрьме, а этот в бегах. Упустили его наши парни из ОБХСС.
— Упустили или отпустили?
— В ОБХСС штат очень скромный. С приходом Элиавы люди там зашиваются.
— Странно. Одни и те же люди сначала допустили, что директор ларька построил себе дворец, а потом стали его ловить?
Мы возвращались к гостинице. Абулава повел меня незнакомыми мне улицами. На одной из них он перешел с теневой на солнечную сторону и замедлил шаг, глядя на причудливый деревянный дом за высоким штакетником. Левая половина дома стояла
— Красивый дом, правда? — сказал Абулава.
— Здесь живет художник? — спросил я.
— Народный художник Иосиф Заридзе, — ответил Абулава.
В саду кто-то работал. Курчавая голова то исчезала, то появлялась над аккуратно подстриженными кустами. Я пригляделся. В саду работал Мамаладзе. Я посмотрел на капитана. По его лицу нельзя было понять, что он хотел показать мне — дом или Мамаладзе.
— А здесь живет Роберт Георгиевич Заридзе, — сказал он.
Справа от сада за металлической сеткой стоял двухэтажный дом из силикатного кирпича. Он был под стать хозяину: массивный, ухоженный, сверкающий — на втором этаже я насчитал восемь окон, — но по возрасту значительно моложе. В глубине двора лежали битые кирпичи и прочий строительный хлам — видно, не успели убрать.
— Хотели бы иметь такой дом? — спросил я.
— Мне больше нравится дом художника Заридзе, — ответил Абулава.
— У вас неплохой вкус.
Он усмехнулся.
Я хотел сказать, что, наверное, дело не во вкусе, но Абулава опередил меня:
— Вы уверены, что Багирян не виновен?
Я удивленно воззрился на капитана.
— По-вашему, я говорю одно, а думаю другое?! Конечно, уверен.
— Извините, я хотел услышать правду.
— Услышали, дальше что?
— Ничего. Услышал то, что хотел.
— А сюда зачем вы меня привели?
— Для общего образования. Вы же наш город совсем не знаете.
В гостинице администратор сказал, что час назад мне звонил из Тбилиси Габелия. Я поднялся в номер. Не успел я закрыть дверь, как раздался телефонный звонок. Я схватил трубку и услышал голос подполковника Габелия.
— Ты уж прости, Серго, никак не можем выйти на этого типа. Придется тебе потерпеть.
— Что мне остается делать?
— Ничего, — засмеялся Габелия. — Жди.
Я распахнул окно, разделся и залез под холодный душ.
После душа я собирался прилечь, чтобы поразмыслить над сведениями, которыми располагал. Лежа мне думается лучше. Видно, моему мозгу требуется особое положение, чтобы функционировать активно. У меня был будильник, наверное, самый быстроходный в мире. В нормальном положении он лениво отсчитывал минуты и, быстро утомившись, засыпал. Стоило его положить, он работал, обгоняя время. Мне было над чем поломать голову. Противоречивые сведения следовало хотя бы в какой-то мере систематизировать.
Я вышел из ванной и вздрогнул. На стуле сидел мужчина средних лет и беззвучно барабанил длинными нервными пальцами по столу. Дверь в номер была распахнута.
Мужчина встал.
— Давиташвили Михаил Шалвович, главный врач больницы, — сказал он. — Извините, но дверь была открыта. Я стучался.
По комнате гулял сквозняк, я закрыл дверь.
— Слушаю вас.
— Вы, очевидно, догадываетесь, что я здесь по поводу этого загадочного убийства.
— Догадываюсь. Вы хорошо знали Долидзе?
— Весьма.
Я хотел спросить, почему он раньше не пришел ко мне или в милицию, но не стал этого делать. Я решил сначала послушать его.
— Нет-нет, друзьями мы не были и не могли быть. Мы разного интеллектуального уровня, мироощущения, вкусов, нравственных взглядов, одним словом, разного круга люди, — сказал Давиташвили и задумчиво погладил полуседые усы. — Видите ли, мы были партнерами
по преферансу.Я бы стал считать себя скверным психологом, если бы обнаружилось, что Давиташвили не должен денег Долидзе.
— Часто собирались?
— Видите ли, в этом городе некуда себя девать. Уж лучше играть в интеллектуальные игры, нежели убивать время в застольях.
— Где играли?
— В последнее время здесь, в гостинице, в седьмом номере.
В седьмом номере жила любовница Сирадзе. Значит, любовники тоже играли в карты.
— Эта дама из седьмого номера тоже играет в преферанс?
— Вера Васильевна? Она играет лучше нас. У нее мужской интеллект, аналитический ум с математическим уклоном, хотя она и тренер по гимнастике всего-навсего.
— Долидзе тоже хорошо играл?
— Видите ли, он слишком любил выигрывать. Из всех страстей эта страсть у него была самой сильной. Я бы сказал, самой губительной. Он стремился выиграть во что бы то ни стало. Радовался как ребенок, когда выигрывал даже пять рублей. Но… — Давиташвили развел руками и цокнул языком. — Видите ли, тот, кто болезненно стремится к выигрышу, чаще всего проигрывает. О, как он не любил проигрывать!
— Вы знаете человека, который любил бы проигрывать?
— Видите ли, проигрывать надо уметь. Губительна не сама игра, а стремление отыграться.
— Но Долидзе все-таки выигрывал у вас?
— У меня лично?
— Это имеет значение?
— Колоссальное!
— Почему?
— С моей стороны было бы неэтично обсуждать чужие дела, особенно финансовые. Мы с вами интеллигентные люди, и вы должны меня понять.
— Но мы же с вами не светскую беседу ведем.
— Тем не менее. Я буду говорить исключительно о своих делах. Стало быть, вас интересует, выигрывал ли Долидзе. Да. Однажды даже выиграл крупную сумму. Весной, в марте. Всю зиму он проигрывал и решил одним махом возвратить потерянное. По моим подсчетам, около пятисот рублей. Предложил очень высокие ставки. Я согласился. Очевидно, весна ударила мне в голову. Наши партнеры тоже согласились. Проиграл я один. Крупную сумму. Две тысячи рублей с копейками. В наше время никто не стреляется из-за проигрыша, но мне впору было застрелиться. Видите ли, для меня карточный долг остался долгом чести. Выплатить такую сумму единовременно я не мог. Частями тоже. Для этого понадобилось бы лет двадцать. Так что пришлось играть и дальше, хотя у меня возникло желание покончить с этим. В мире так много прекрасного, интересного. Например, книги. Я люблю читать. У меня отличная библиотека. Долидзе пошел мне навстречу. Все, что отныне я выигрывал, тут же отдавал ему. В счет долга. Но после того выигрыша он был осторожен и соглашался лишь на мизерные ставки. Так что выплатил я в лучшем случае рублей сто. Когда утром я узнал об убийстве Долидзе, утром пятнадцатого октября, я подумал, что подозрение может пасть на меня. Два дня я безвыходно просидел дома. Я чувствовал себя скверно. Я ждал вызова в милицию.
— Ваш долг широко известен?
— В этом городе все знают всё.
— Почему именно сегодня вы пришли ко мне, причем в гостиницу, а не в милицию?
— По принципу Магомета и горы. Что касается гостиницы, то, видите ли, я не хочу, чтобы меня видели входящим в милицию. Здесь живут люди хорошие, но злые на язык. А мне их лечить.
— Когда в последний раз вы видели Долидзе?
— Четырнадцатого. Он приехал ко мне в больницу и пытался уговорить меня дать липовую справку о том, что его младший сын работает санитаром. Этот оболтус исключен из медицинского института за драку. Долидзе хотел добиться его восстановления. В справке я отказал. Долидзе собрался уходить, когда позвонил Сирадзе, директор ресторана, и предложил сколотить пульку. Мы договорились собраться в седьмом номере в половине двенадцатого.