Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
— Похоже, ценности действительно были. Может быть, наследство? Но скажите на милость, зачем его повесили?
Я пожал плечами.
— Этого я не знаю и понять не могу.
Мы вернулись в гостиную. Труп увезли, уехал и доктор Никитин. Я открыл бар в «стенке», но вместо бутылок увидел книги и коробку с лекарствами. Я перебрал лекарства — панангин, резерпин, курантил, дигоскин, адельфан, этмозин, гемитон. Две группы средств: гипотензивные и сердечно-сосудистые. Кто же в доме страдал повышенным артериальным давлением и болезнью сердца? Игнатов или его жена?
Расположившись за журнальным столом, Миронова листала документы Игнатова. Я показал ей коробку с лекарствами. Она молча кивнула, дескать, видела, и протянула листок бумаги с адресом — «Архангельская область,
По корешкам книг нетрудно было определить, что они изданы до революции. Я вытащил «Русскую историю» профессора Ключевского. Если Игнатов держал в баре книги, бутылки в холодильнике тем более представляли интерес…
В комнате было тихо. Каждый занимался своим делом. Миронова продолжала листать документы Игнатова. Каневский еще раз обследовал «стенку», теперь сантиметр за сантиметром…
Вдруг в тишину ворвался милицейский свисток — зазвонил телефон.
Каневский недоуменно обернулся.
— Что такое?
Это был не привычный телефонный звонок. Телефон заливался трелью. Миронова подняла трубку.
— С телефона сняли отпечатки? — спросил я Каневского.
— Конечно, — ответил он.
— Алло! Говорите, пожалуйста. — Мироновой не ответили. — Повесили трубку. Сергей Михайлович, надо проверить…
Я пошел к соседям Игнатова и, пока ждал по телефону ответа, думал о том, кто звонил Игнатову. Очевидно, женщина, близкая Игнатову женщина, которая не ожидала услышать женского голоса — ведь Галина Ивановна была в отъезде, и та знала об этом…
— Звонили из вестибюля станции метро «Баррикадная», — ответили мне.
Миронову не удивил результат проверки.
— Следовало ожидать, — сказала она. — Слышен был посторонний шум.
Я взял с аппарата трубку и нажал на кнопку повторного вызова. Длинным безразличным гудкам не было конца. Я разочарованно положил трубку. Но я не терял надежды, а точнее, утешал себя надеждой, что, скорее всего, Игнатов звонил вечером, домой кому-то, а не на работу. Сейчас же был самый разгар рабочего дня.
Рядом с документами на журнальном столе лежала толстая записная книжка Игнатова. Я полистал ее. Книжка ввергла меня в уныние из-за обилия имен и номеров телефонов. Надо же иметь столько знакомых, удрученно подумал я. Кому из них звонил Игнатов перед смертью? Может быть, Игорю Николаевичу? Я открыл книжку на букву «И», но не обнаружил ни одного Игоря. Скорее всего, Игорь Николаевич был записан на фамилию. Фамилии мы не знали. Может быть, Маркелу? Маркел. Странное в наше время имя. Не производное ли от фамилии? В школах ребята любят сокращать и переиначивать фамилии. Меня, например, товарищи называли не Серго и не Бакурадзе, а Баку. С того блаженного времени прошло сто лет, позабылись фамилии и имена одноклассников, однако память хранила их клички — Чебурек (кажется, Чебурданидзе), Борода (кажется, Бородянский), Шам (Шаумян)… Но знал ли Игнатов Маркела со школьной скамьи? Я открыл книжку на «М» и на первой же строке увидел: Маркел, а рядом — два телефонных номера…
Вошел Хмелев.
— Ни одной зацепки, — сказал он, взял у меня книжку и пролистал. — Ну и связи! Сколько же человек придется пропустить через сито!
Хмелев любил щегольнуть терминологией, позаимствованной у опытных работников МУРа. Он был молодым инспектором, а хотел выглядеть старым.
— Идем, — сказал я ему и направился в кухню.
Початые бутылки спиртного в холодильнике казались сейчас важнее, чем Маркел или Игорь Николаевич. И водки и вина было выпито немного — по четверть бутылки. Вряд ли четверть бутылки сухого вина выпил мужчина. Это меньше двух бокалов — слишком много для непьющего и слишком мало для пьющего, особенно если другой одновременно пьет пять-шесть рюмок водки. А если бутылка водки была почата еще до того, как открыли «Гурджаани»? Возникали и другие вопросы, но мысль о присутствии женщины назойливо лезла в голову.
Мы вытащили из холодильника почти все — кастрюлю с супом, кастрюлю с жарким, открытые банки шпрот и паштета, завернутые в фольгу, коробку с половинкой торта «Прага», тарелку с сыром, накрытую эмалированной миской… О присутствии женщины говорило все или ничего не говорило. Игнатов мог сам приготовить обед, быть аккуратным и любить «Прагу». На коробке стояло число — 30
декабря. За четыре дня, даже за три, можно съесть весь торт…— При условии нежного отношения к сластям, — сказал Хмелев.
— Считаешь, женщина была? — спросил я, водворяя коробку на место.
Хмелев криво усмехнулся. Эта противная усмешка появлялась на его лице, когда он хотел выразить сомнение или недоверие.
— Шерше ля фам? Женщина-убийца или женщина-наводчица?
— Уж скорее наводчица. Так как, по-твоему, была женщина?
— Фифти-фифти. Торты едят не только женщины. Я не ем сладкого, но когда на меня нападет стих, съедаю половину торта — враз. С равным успехом мог быть мужчина.
— Пожалуй. Да и с обедом не клеится. В конце концов, обед могла приготовить жена перед отъездом. — Я поставил в холодильник кастрюлю. — И все-таки женщина была.
— Интуиция — великое дело в сыске, — усмехнулся Хмелев.
— Займись-ка лучше соседями, — сказал я, направляясь к выходу.
— А ты куда?
— В ДЭЗ, узнать место работы Игнатова.
— Давай я схожу, ты что-то бледен сегодня.
— Спасибо. Заодно проветрюсь.
В дирекции по эксплуатации зданий молодая женщина со стрижкой под Мирей Матье бросила взгляд на мое удостоверение, покопалась в бумагах и, найдя справку с места работы Игнатова, сказала:
— Всесоюзный научно-исследовательский институт лесоводства и механизации лесного хозяйства — ВНИИЛМ, должность — научный сотрудник.
Институт находился в г. Пушкино, и хотя это ровно в тридцати километрах от Москвы и туда через каждые десять — пятнадцать минут ходят электрички, я с сожалением подумал, что на поездку уйдет полдня.
Закончив осмотр места происшествия, Миронова отпустила понятых и опечатала квартиру. Мы с Хмелевым поехали на Петровку. После короткого совещания в отделе — более серьезное предстояло наутро у Самарина, где мне необходимо было выступить с оперативно-розыскным планом, я отправился в Пушкино. Хмелев неодобрительно отнесся к моей поездке, считая, что она может состояться без ущерба для дела и завтра и послезавтра, а куда разумнее обсудить с ним картину убийства и как следствие план, который выдержал бы атаку ведущих работников управления. Ведь Самарин пригласил на совещание не только нас, непосредственных исполнителей, но и самых опытных муровцев. Конечно, разумнее было бы заняться планом, тем более что на вечер я договорился встретиться с Мироновой в квартире Игнатова в надежде дозвониться до человека, с которым покойный разговаривал перед смертью. Времени, на разработку плана оставалось совсем немного. Однако я рассчитывал компенсировать потерю нескольких часов информацией. Мы почти ничего не знали об Игнатове.
Я ехал в электричке и думал о том, почему Игнатова повесили. Если убийца или убийцы хотели инсценировать самоубийство, то, во-первых, они не нанесли бы сильного удара по голове, во-вторых, не забыли бы о подставке под ногами повешенного, в-третьих, не оставили бы откровенных следов ограбления квартиры. Они даже не задвинули ящики, не закрыли дверцы шкафов. Несомненно, убийца или убийцы вошли в квартиру без препятствий. Они не взламывали дверь, не пользовались отмычками. Игнатов сам открыл им дверь, очевидно на звонок. Значит, пришедший или пришедшие были его знакомые или знакомые его знакомых. Так или иначе получалось, что убийство Игнатова связано с кругом его знакомых. По крайней мере, никто из посторонних не мог знать, что он остался один дома. А соседи? Этим занимался Хмелев… Почему Игнатова повесили? Из садистских наклонностей? Потому что он оказал сопротивление? Вряд ли. Преступники всегда торопятся. И эти торопились, даже не задернули штору на окне. Правда, они могли и не знать, просматривается ли комната из дома напротив. При этой предпосылке выходило, что преступники не бывали раньше в квартире Игнатова или бывали, но не часто. Нет, сказал я себе. Они слишком хорошо ориентировались в квартире, не тронули ни спальню, ни кухню, знали, что и где искать. Как-то само собой получилось, что в моем воображении возникли и существовали два преступника. С Игнатовым мог справиться и один, но маловероятно было, что все от начала до конца проделал один. Прав я или нет, покажет дактилоскопическая экспертиза, а покуда надо искать ответ на вопрос, почему Игнатова повесили, подумал я. Ни одна экспертиза не могла дать на это ответа.