Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11

Меня задел тон Хмелева. Маменькин сынок, подумал я. Он, конечно, торопился домой, в трехкомнатную квартиру, согретую теплом и заботой родителей. У него была любящая и нежная мать. Несмотря на болезнь, она никогда не засыпала, не дождавшись и не накормив сына. Да и отец Хмелева, суровый на вид мужчина, заместитель председателя одного из московских райисполкомов, был милейшим человеком. Это он однозначно решил проблему передвижения по городу сына и выложил на «Жигули» все свои сбережения, когда тот внушил ему, что передвижение и продвижение сыщика, особенно молодого, взаимосвязаны. Мне куда было торопиться? Ужин я сам готовил себе, квартиру согревал собственным теплом.

— Саша, ты хочешь стать хорошим сыщиком?

— Я им стану, обещаю. Только ночевать здесь не буду. Сколько лет ты потратил, чтобы войти в десятку лучших? Больше десяти. Я же на это потрачу четыре.

— Торопливость гневит бога и тешит дьявола, говорят на Востоке.

— Мы на Севере. Не двигаясь — замерзнешь. Давай работать. Меня девушка ждет.

…Мне не очень хотелось звонить Каневскому домой, но без его заключения я был как без рук.

— Марк Ильич? Бакурадзе вас беспокоит.

«Вас беспокоит» вырвалось у меня невзначай, и я сразу же пожалел об этом. Сейчас начнет меня отчитывать, подумал я. «Почему «беспокоит»? Вы же звоните мне по делу…» Но к моему удивлению Каневский сказал:

— Сергей Михайлович! Вы не сердитесь на меня, нет?

— Конечно нет, Марк Ильич, — сказал я, немного кривя душой. Конечно же было неприятно его замечание в дверях квартиры Игнатова: «В начале каждого расследования вы проявляете какую-нибудь бестактность». Может быть, это действительно так и было. В начале расследования мною овладевал страх неведения, страх, что мне не удастся разгадать тайну и найти убийцу. С годами я научился управлять своими чувствами, но по-прежнему боялся, что не справлюсь с порученным делом. Может быть, свою беспомощность я прикрывал бравадой?

— Вы что, боитесь не справиться?

— Боюсь, Марк Ильич.

— Между прочим, пора не бояться. Второй десяток все-таки. У меня, кстати, между прочим, этот страх прошел на седьмом году. Вас, конечно, интересуют отпечатки пальцев.

— Конечно.

— Завтра утром спецотдел даст конкретное заключение по всем представленным нами образцам. Преступников было, по крайней мере, двое. В предварительном порядке могу сообщить, что на дверце шкафа обнаружены отпечатки пальцев некоего Кобылина. Кличка Картуз. Дважды судим. Статьи сто сорок четвертая и сто сорок шестая.

В одно мгновение рухнула выстроенная мною версия об убийстве Игнатова его знакомыми. Не мог Игнатов знаться с рецидивистом. Но почему Игнатов впустил преступников? Они не только вошли в квартиру. Они без борьбы прошли через коридор в гостиную… И эти статьи Уголовного кодекса: 144-я — кража, 146-я — разбой.

— В какой последовательности он привлекался?

— Сначала по сто сорок шестой.

Кто же звонил автомеханику Коробову?

— Марк Ильич, а отпечатки на телефонном аппарате? — осторожно спросил я.

— Идентичны с отпечатками пальцев Игнатова.

— Ну и дела! — только и мог произнести я.

— Между прочим, наши дела всегда такие. Вы со мной не согласны, нет?

— Согласен, Марк Ильич, согласен.

— Как говорит мой младший сын, не боись.

ГЛАВА 3

Галина Ивановна Прохорова, жена Игнатова, против моего ожидания, не рвала на себе волосы и не плакала.

Миронова отговаривала меня от этого визита, чтобы не разрушать торжественного настроения после вручения мне ордена. Но, заехав домой и переодевшись, я отправился к Галине Ивановне, внутренне готовый увидеть слезы, в общем-то объяснимые в такой ситуации.

Выдержки ей было не занимать. Лишь нервно подергивающийся подбородок выдавал состояние Галины Ивановны. Рядом с ней на диване сидела ее с Игнатовым дочь Лида. Девочка трогательно держала руку матери в своей. Они были похожи друг на друга — некрасивые, склонные к полноте, с короткими шеями и прямыми плечами.

У окна, как молчаливый свидетель, стоял друг Игнатова — Игорь Николаевич Стокроцкий, школьный учитель, высокий молодой человек в очках, с симпатичным лицом.

— Как я уже говорила, мы с мужем решили, что Лиде необходимо провести каникулы в Ленинграде, — сказала Галина Ивановна.

— У бабушки? — спросила Миронова.

До моего прихода, а я опоздал минут на сорок, они, очевидно, о многом поговорили.

— Дело не столько в бабушке, сколько в самом Ленинграде. Мы хотели, чтобы Лида побывала в Смольном, Зимнем, на «Авроре», увидела паровоз, на котором Владимир Ильич Ленин возвратился в Россию, чтобы она прониклась историзмом, уважением к колыбели революции. Октябрьская революция для современных молодых людей только слова. Мы хотели, чтобы эти слова обрели для Лиды плоть. Лиде через месяц четырнадцать. Ей вступать в комсомол. Надо не просто состоять в комсомоле, как в ДОСААФе, и платить членские взносы. Не неизбежная необходимость, а потребность души быть в комсомоле. Я хорошо помню, с каким восторгом мой покойный отец рассказывал о своей комсомольской жизни. Мама считает комсомольский период лучшим за все свои долгие годы. У меня и у мужа, к сожалению, все было иначе. Мы оба страдали душевной индифферентностью. Радость жизни в юношеские годы в безграничной вере. Молодой человек должен верить. От этого зависит, каким он будет в зрелом возрасте.

Галина Ивановна замолчала.

Утром на совещании у Самарина, когда обсуждался вопрос, откуда у Игнатова могли быть ценности, мы решили выяснить, в частности, не был ли убитый связан с коллекционерами. Поэтому я спросил Галину Ивановну:

— У Олега Григорьевича были какие-нибудь увлечения?

— Нет. Одно время он увлекался книгами по истории России, собрал небольшую библиотеку… Потом остыл. При нынешнем дефиците книг и спекуляции хлопотное это занятие.

— А связи с коллекционерами остались?

— Нет. Они оборвались сразу. Муж вообще мало с кем общался.

— Его записная книжка довольно пухлая.

— Это ничего не значит. Многих муж и вспомнить не мог. Записывал всех подряд. Он был из тех, кто быстро загорался и так же быстро остывал. Помнится, однажды поздним вечером он привел какого-то Юлика и сказал, что Юлику негде ночевать и что Юлик останется у нас. В течение двух часов я только и слышала: Юлик, Юлик, Юлик. Мне этот Юлик не понравился. Типичный хорек. Но я ничего не сказала, решив, что Юлик давнишний приятель мужа. Я могла и не слышать о нем. Мы только поженились. Когда мы легли спать, я спросила мужа, кто такой Юлик и чем он занимается. Мой муж ничего о Юлике не знал. Он с ним познакомился в тот же вечер в книжном магазине.

— Наверно, после книжного магазина они зашли в кафе…

— Вы правы, в кафе. Тогда еще муж позволял себе выпить.

— А в последнее время?

— Разве что рюмку-другую. У него было больное сердце.

— Как он относился к сладкому?

— Отрицательно. Почему вы об этом спрашиваете?

— Галина Ивановна, уезжая в Ленинград, вы оставили мужу обед? — спросила Миронова.

— Да, конечно, — растерянно ответила Галина Ивановна. — Суп и котлеты. Даже торт купила. «Прагу».