Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Подкатило еще несколько черных и длинных, со шторками на окнах, лимузинов. Из них вышли жандармы в мундирах, жандармы без оных - детективы в штатском. Майор угодливо бросился к ним навстречу. Что-то отрапортовал приглушённым голосом.
Ермаков подождал, пока важные турецкие чины подойдут ближе, под крыло Ан-24. Тут он встал поперек их дороги и медленно, внятно сказал по-турецки:
– Господа! Пассажиры самолета, угнанного бандитами, уполномочили меня обратиться к властям Трабзона с просьбой помочь нам связаться с советским посольством в Анкаре.
Ему ответил военный с тремя большими звёздами на узких погонах:
– Ваше посольство,
– Да, господин полковник.
– Я вас слушаю.
– Надо немедленно отправить в госпиталь тяжелораненых членов экипажа.
Полковник кивнул и строго взглянул на майора с толстой шеей:
– Отправьте!
Белая санитарная машина была рассчитана на два места. На первые носилки положили Сашу Филиппова, на вторые - Джемала Петриашвили. Оба лежали с закрытыми глазами. Бортмеханик беспамятно стонал, а первый пилот только скрипел зубами.
Ангелина Ефимовна взяла Ермакова за руку:
– Раненых нельзя оставлять без врача. Я должна поехать с ними. Втолкуйте им это, товарищ... простите, не знаю, как вас величают.
– Меня зовут Вано. А вас?
– Ангелина Ефимовна. Просто - Ангелина. Скажите им, что нам без переводчика нельзя ехать в госпиталь. Вы поедете с нами, Вано!
Он молча посмотрел на товарищей по несчастью, в своем большинстве безымянных, но уже близкиз, навек дорогих. Ангелина Ефимовна поняла его взгляд.
Ничего, не беспокойтесь, все будет в порядке. Самое худшее, надеюсь, позади. Теперь за каждого советского человека отвечает турецкое правительство.
– Да, вы правы. А как же она?
– Кто?
– переспросила Ангелина Ефимовна. И сейчас же она густо, до слез, плкраснела и сказала: - Ей мы уже ничем не сможем помочь. И за неё отвечают здешние власти. Пусть её тоже доставят в госпиталь. Для вскрытия. Скажите им и это.
Турки вежливо ждали, пока непрошеные советские гости закончат свои важные, как они догадывались, переговоры. Ермаков дословно перевел им то, что сказала ему Ангелина Ефимовна. Полковник кивнул головой:
– О'кей!
Это американское словечко "о'кей" за многие годы тесного общения с американцами так въелось в турецкого офицера, что оно употреблялось уже автоматически, где надо и не надо.
В переднюю кабину, рядом с шофёром, втиснулись два жандарма. Ермаков и Ангелина Ефимовна расместились около раненых. Она всё время не отнимала руки от раны Саши. Ехали быстро, с непрерывным воем сирены. Берегом моря. Мимо порта с его фелюгами и единственным корабликом каботажного плавания. Мимо лавочек, небогатый товар которых был выставлен и выложен прямо на тротуар или подвешен над тротуаром. Поднимались на крутые горы. Петляли. Море уходило всё ниже и ниже, а горный хребет, нависший над Трабзоном, приближался.
Минут через десять-двенадцать остановились перед приземистым, с плоской крышей зданием.
Медперсонал госпиталя был предупрежден по телефону о том, что к ним доставят раненых советских летчиков. Десятки людей в белых халатах встретили карету "скорой помощи". Выражение лиц доброжелательное, в глазах явное сочувствие.
Выдвинули носилки. Командир корабля Джемал пришел в себя. Ясно, осмысленно посмотрел на врача, тихо спросил:
– Где мы?
– Приехали в госпиталь. Джемал, обнимите меня правой рукой.
Изо всех сил. Вот так! Поднимайтесь! Осторожно. Вот так! Теперь пошли.А Ермаков взял Сашу Филиппова на руки и понёс в госпиталь. Откуда и силы взялись!
Бортмеханик Саша Филиппов был очень плох. Скоро его не станет. Истек кровью. Вано Ермаков положил его в приёмном покое на кушетку, обтянутую белой, в двух местах разорванной клеенкой, и поцеловал в холодеющие губы.
Ангелина Ефимовна тоже, мысленно, прощалась с Сашей, но в то же время и делала все возможное, чтобы спасти его.
– Пневмоторакс! Пневмоторакс!
– энергично сказала она, глядя на турецких врачей.
Обоих раненых, пилота и бортмеханика, на каталках доставили в реанимацию. И тут Ангелина Ефимовна, увидевшая хорошо оборудованный кабинет и аппаратуру, предназначенную для оживления людей, находящихся на пороге смерти, вдруг поверила, что Сашу еще можно спасти. Будет жить парень. И еще налетает не одну тясячу километров.
Когда его раздевали, из раны снова ударила тугая струя крови. Теперь её не пришлось закрывать ладонью: врачи сделали все, что надо.
– Раненому необходимо сделать переливание крови, - сказала Ангелина Ефимовна и показала на шприц с иглой и на свою руку.
– У меня первая группа. Подходит для всех. Айне группа. Тоталь!
Высокий, худощавый, с седой головой, с белой щеточкой усов врач, которого все называли Тафиком, видимо старший в госпитале, внимательно её слушал и пристально разглядывал. Смотрел-смотрел и вдруг сказал на отличном русском:
– Мадам, ваша кровь...
– Я не мадам, а врач с двадцатилетним стажем. И пусть моя кровь не беспокоит вас. Я уже вам сказала, что моя группа первая. То, что требуется.
– Я вас отлично понял, коллега. Не группа вашей крови беспокоит меня. Ваше состояние. Вы потрясены. Еле держитесь на ногах. Сейчас для вас каждая потерянная капля крови - большой, может быть, смертельный риск. Я предпочёл бы взять кровь у вашего спутника.
– И он перевёл взгляд на Ермакова.
– Пожалуйста, я готов!
– сказал Ермаков.
– Берите мою! Мой спутник не знает группу своей крови, а я знаю. Первая группа! Пригодна для всех. Берите, прошу вас!
– И она вновь протянула турецкому врачу оголённую до локтя, сильно загорелую левую руку.
Взяли у неё пол-литра, гораздо больше, чем требовалось. Про запас.
Каждый донор, отдав свою кровь, какое-то время, по настоянию врачей, обязательно отдыхает. Приходит в себя. Ангелина Ефимовна отлично знала про строгое правило, но сейчас забыла о нём. Она была на ногах, деятельная, энергичная. Стояла перед операционным столом, на котором лежал Саша, и смотрела, как работают турецкие хирурги, и радовалась, что всё идет хорошо. Её выдавало лишь лицо: сквозь сильный южный загар отчетливо проступала нездоровая бледность. Турецкие врачи, глядя на неё, удивлялись её стойкости и мужеству.
– Прилягте, коллега, отдохните!
– сказал ей седой Тафик.
– Ничего, доктор, ничего, не беспокойтесь.
– Вы беспощадны к себе, коллега. Вы ведь отлично знаете, что вам сейчас следует набираться сил.
– Ах, доктор!... Я отлично знаю, что мне сейчас надо быть не в вашем Трабзоне, а в своей родной Москве, на аэродроме, пересаживаться на самолет, улетающий в Белоруссию. Но я попала сюда.
– Коллега, извините, я должен вам напомнить, что в ваших жилах течет обедненная кровь. Её стало меньше на целых пятьсот граммов.