Апельсиновый вереск. Дорога возврата

Остановившись напротив дверей, ведущих в покои, Этери выровняла дыхание. Взялась за ручку, которая, казалось, раскалилась и обжигала кожу, и, распахнув дверь, сделала шаг.

Тишина в гостиной оглушила девушку. Несколько мгновений она привыкала к полутьме, а затем быстро осмотрелась. За прошедший день в покоях ничего не изменилось. Разве что один всадник с завораживающим голосом спал на диване. Иэн Кадоган лежал на спине, закинув одну руку за голову. Его сон был беспокойным. Он хрипло и тяжело дышал. На его лице выступили капельки пота. Губы сомкнулись в тонкую бескровную нить.

Этери приблизилась. Присела около дивана на корточки. Она хотела протянуть руку и коснуться его волос, редко цвета февральского снега. Хотела ощутить холод его кожи и тепло объятий. Руку свело болезненной судорогой от невозможности всего этого. Она так желала быть с ним, что чувствовала физическую боль и без прикосновений.

Ее пальцы остановились рядом с его щекой. Настолько близко, что она ощутила тепло. Однако мимолетное касание обратилось в пламя. Болезненное, обжигающее, неудержимое. И они сгорят вдвоем. Этери не хотела причинять ему боль. Теперь она понимала, почему Иэн пошел на обман. Ведь даже сейчас от прикосновения ее останавливает лишь осознание, какие страдания оно принесет всаднику.

Иэна Кадогана прозвали Пожирателем Душ. Раньше Этери казалось странным это прозвище. Она не понимала, почему на мужчину, который так отчаянно жаждет свободы, повесили это клеймо. Но теперь… Он забрал ее душу с собой. Поглотил вместе с ее сердцем.

Стало быть, ее мысли были слишком громкими, иначе Иэн не проснулся бы. Но он открыл глаза. Несколько мгновений он всматривался в побеленный потолок, а потом повернул голову к ней. В темноте Этери не смогла детально рассмотреть выражение его лица, но она догадывалась, что зрачки мужчины расширились, а глаза широко распахнулись. Первым его порывом, как и ее, было протянуть руку и коснуться лица. Иэн вовремя остановил себя, тихо выругавшись.

— Этери, — прошептал он, садясь. — Тебя отпустили?

— Да, — заворожено пробормотала она, следя за его ленивыми и в то же время грациозными движениями.

Они замолчали, с головой погрузившись в тишину и не сводя друг с друга пристальных взглядов. Иэн не выдержал первым. Он взлохматил свои короткие волосы и с отчаянием произнес:

— Как избавиться от этого? Это сущая пытка — видеть тебя и не иметь возможности прикоснуться. Я хочу тебя, Этери. Хочу, чтобы ты была моей, понимаешь? Обнимать тебя, когда тебе страшно. Целовать до головокружения. Ты нужна мне вся. Я не хочу потерять тебя… И не хочу причинять боль. Никогда. Больше никогда.

Тьма скрыла румянец на щеках Этери. В то мгновение она ощутила не только громкое, учащенное биение своего сердца, но и звон хрусталя. Тот звон был не таким, как прежде. Он не разрушал, а, напротив, собирал по кусочком то, что было разрушено. Колба — сосуд, в который Этери столько лет по крупицам сцеживала чувства, оказалась склеена. И в ней плескалась любовь. Вместо засохшей белой розы Этери обнаружила в колбе букет из огненно-красных маков. Их было так много, что они с трудом помещались в узкое горлышко. Их аромат одурманивал сладостью.

Иэн протянул руку, но не для того, чтобы коснуться ее. Он выставил ее ладонью вперед. Этери повторила его жест. Так близко и так далеко. Она чувствовала, как покалывает кожу от желаемого прикосновения. Но они не могли пойти на это. Не он, не она.

Метка на предплечье горела. Чем ближе они приближались друг к другу, тем сильнее жалил мифический огонь.

Этери отняла руку. Достала кулон, изначально предназначавшийся ему. И, дождавшись, пока мужчина перевернет ладонь, положила на нее подарок. Эта вещь всецело и полностью принадлежит Иэну Кадогану. Так же, как и ее сердце.

— Ты стал моим наваждением, — прошептала она. В уголках глаз выступили слезы.

Они оба знали ответ на его вопрос. От проклятия не избавиться. Божественные чары не снять. Ареморика продолжает издеваться над ними. Шутить в угоду собственному веселью. Дану давно покинула этот мир. И теперь им никто не поможет.

— Ты стала моей звездой, — так тихо, что не расслышали даже стены, произнес он.

Авалона

“Невиновность Этери доказала”,— именно эта радостная мысль бабочкой порхала в ее голове. Авалона привалилась спиной к холодной стене и прикрыла глаза, чувствуя внезапно нахлынувшее облегчение. Всаднице не давала покоя собственная беспомощность. Она была самым большим страхом в ее жизни. Когда отчаянно, всем сердцем стремишься помочь родным и близким, но не можешь. Благодаря Брэму Гасперсу правда вскрылась и без их участия. Совсем скоро Этери выпустят. Все будет как прежде.

Авалона резко подняла голову. Как прежде? Одна проблема разрешилась сама собой, но остальные ведь остались. Они до сих пор не знали, как спасти жизнь Верховному Владыке. Но одно Авалона знала наверняка. Она сделает все, что угодно, лишь бы не дать Фонзи осуществить свои планы по захвату власти.

Всадница решительно отбросила безрадостные мысли, решив, что выход из ситуации они найдут вместе. Она и всадники. Ну и, может быть, Лейн Эверт, когда он будет готов открыть свою тайну. Девушка прошлась по спальне Его Высочества, в очередной раз убедившись в дурном вкусе того, кто ее обставлял. От обилия белого и золота голова уже не болела, а кружилась. Алый цвет, так или иначе присутствующий в интерьере, вызывал тошноту. Прошло три года с тех пор, как она покинула Империю Сион, однако избавиться от ужасающей ассоциации застывшей крови хэлла никак не могла.

Спальня Лейна была огромной. Пол устилали несколько мягких ковров, переходящих один в другой. По правую сторону расположился отделанный искусной лепниной камин. По левую были раскиданы диванчики и кресла. А к самой дальней стене приставлена широкая кровать с полупрозрачным алым балдахином. Последний сильно впечатлил Авалону. Работа была тонкой и невероятно красивой.

Глядя на дорогое убранство, Авалона усмехнулась. В ее голове не укладывалось, что Лейн Эверт может жить в таких условиях. Лейн не типичный принц. Как минимум потому, что он никогда не боялся замараться. Сначала он хотел стать всадником культа Пресвятой Морриган, но когда у него не вышло, то нашел себе другое, не менее занимательное занятие. На прикроватной тумбочке были свалены в кучу всевозможные стеклянные пробирки, запутанные трубки и…

Авалона замерла, заметив розыскную листовку. На ней неумелой рукой художника была изображена она. Всаднице никогда не нравилось, как ее изображают. Взгляд, полный жестокости, саркастичная усмешка. Да, быть может, первое время в Часовых Городках она и пыталась казаться такой. Но надолго ли ее хватило? Авалона была непреклонна во многом, но она никогда не была жестокой.

Девушка взяла в руки шершавую бумагу. Почему Лейн держит ее у себя в спальне? Точно такую же всадница нашла у него в лавке. Но тогда в книге находился еще один портрет.

Ей всегда казалось, что ее сердце выпилили из грубого камня. Что она не способна на сильные чувства и уж тем более на любовь. В который раз она убедилась в этом, когда Фонзи рассказал ей о своих переживаниях. Она хорошо относилась к всаднику, но только как к другу. Сейчас она понимала, почему никогда не могла ответить на его чувства взаимностью. Подсознательно Авалона знала, каким человеком является Фонзи. И не могла себе позволить полюбить его. А что случилось потом? Почему каменное сердце затрещало и начало, наконец, биться?