Арнайр
Шрифт:
Маркус сидел на жесткой дубовой скамье, вросшей в пол, у койки Берты. Казалось, сама скамья впитывала усталость и тревогу всех, кто на ней сидел. Берта… Ее мощная фигура, обычно излучавшая неукротимую силу, сейчас казалась прикованной и уязвимой. Правая рука, та самая, что держала булаву, превращенную в орудие апокалипсиса, была закована от локтя до кончиков пальцев в сложную конструкцию из полированного дерева и гибких металлических шин. Лубки напоминали кандалы или, что было страшнее, экзоскелет какого-то сломанного механизма. Пальцы, способные сжать рукоять до хруста дерева, теперь были зафиксированы в неестественном полураскрытом положении, обернуты бинтами, пропитанными мазью с запахом ментола и арники. Лицо Берты было землистым, покрытым липкой испариной, которая не высыхала даже в прохладе лазарета. Губы были сжаты в тонкую белую линию, сдерживая стоны. Но глаза… Глаза, запавшие от боли
«Видела его?.. Элдина?» – выдохнула она, голос хриплый, как скрежет камней под прессом. Она попыталась приподняться на локте левой, здоровой руки, мышцы напряглись, как канаты. «После… как его туша… Боргард… Лежал… как мешок с мокрым песком… Ха!» Хриплый, торжествующий смех оборвался, перейдя в приступ сухого, мучительного кашля, сотрясавшего все ее тело. Она схватилась за перевязанную грудь, лицо исказила гримаса.
Лекарь, осторожно менявший пропитавшуюся кровью повязку на глубоких порезах Тормунда на соседней койке, бросил на нее быстрый, неодобрительный взгляд. Его пальцы, ловкие и уверенные, продолжали работу, но напряжение в его спине выдавало раздражение.
«Лежи, Берта, – пробурчал Тормунд, не поворачивая головы. Его могучий торс был перетянут широкими полосами грубого, но чистейшего льна, крест-накрест. На плече и боку проступали темные, влажные пятна – кровь сочилась сквозь слои бинтов, несмотря на магию и прижигающие припарки. Лицо «титана» осунулось, черты заострились, придавая ему сходство с высеченной из скалы маской скорби. Но глаза… Глаза, серые и пронзительные, как горные кристаллы, сохраняли свою остроту, свой безжалостный фокус. Они смотрели куда-то внутрь себя или сквозь стену, оценивая урон, подсчитывая шансы. – Побереги дыхание. Кость – не шутка. А сухожилия…» Он не договорил, резко сжал челюсть, заставив шрамы на щеке напрячься. Маркус понял без слов. Даже при всем искусстве клановых лекарей, даже при магии, ускоряющей срастание плоти и кости, Берта не скоро вернет своей правой руке ту чудовищную, сокрушающую силу. Рука, возможно, останется. Но прежней – никогда. Цена катастрофического резонанса была предъявлена в полной мере.
«Стоило того!» – выдохнула Берта, откидываясь на жесткую подушку, смочив пересохшие губы языком. Пот стекал по вискам, оставляя темные дорожки на пыльной коже. «Стоило… каждую проклятую косточку… Видеть эту спесь… разбитой в пыль… Эту барскую рожу…» Она перевела тяжелый, воспаленный взгляд на Маркуса. Ее глаза искали подтверждения, одобрения. «Твоя штука… твое поле… Оно… это было как удар самого Громача! Чувствовала… как сила копится… как пружина внутри пружины… туго-туго… и потом – БАМ!» Она снова попыталась инстинктивно сжать правый кулак, доказать свою мощь, но только глухой стон вырвался из горла, а лицо побелело от внезапной, режущей боли. Слезы выступили на глазах, но она тут же яростно их смахнула здоровой рукой. «Драйя… колдунья стервозная… но руны ее… они работают. Работают, черт возьми!»
Маркус молча кивнул. Кивок был тяжелым, как будто голова была отлита из свинца. Он видел этот восторг, эту дикую радость от содеянного разрушения в глазах Берты. Но он также видел искаженное болью лицо, сломанные кости, закованные в беспомощный деревянный ошейник. Видел глубокие, зияющие порезы на торсе Тормунда – шрамы, которые он получил, бросившись в самоубийственную атаку на Элдина, чтобы прикрыть его, Маркуса, в тот миг после рокового удара, когда мир взорвался, и все было хаосом. Видел, как огромное, непобедимое тело Боргарда уносили с Арены – не просто побежденного, а сокрушенного, разбитого изнутри, как глиняный кувшин, брошенный с высоты. Возможно, навсегда. Его дар… его островок стабильности, его спасение… он превратил его в кузницу разрушения невиданной мощи. И заплатили за это кровью и костями другие. Тяжелый камень вины, холодный и шершавый, лег ему на душу, мешая дышать.
«Ты сделал что должен был, – прозвучал хриплый, усталый, но твердый голос Тормунда. Он говорил, глядя в потолок, но слова были адресованы Маркусу. – Война. Этот Турнир – ее маленькое, кривое зеркало. Элдин играл грязно с самого начала. С клятвы. С цепей. С Торвина. Ты ответил. Жестко. По-арнайровски. Теперь он знает цену.» Он помолчал, тяжело переводя дыхание. «Но теперь… ты будешь один. Его слова там, на песке… они не пустой ветер. Он выцелит тебя. Без Берты. Без меня. Без команды. Будь готов. Острее, чем когда-либо.»
Дверь лазарета скрипнула, пропуская полосу резкого света из коридора, и вошла Веландра. Она несла с собой не просто холод – целую арктическую ауру. Но сегодня ее обычно ледяное, бесстрастное лицо светилось. Нет, не
теплом. Оно светилось странным, нездоровым румянцем интеллектуального возбуждения, как у алхимика, нашедшего философский камень. Ее шаги были быстрыми, целенаправленными. Она прошла мимо рядов коек, не скользнув взглядом ни на одного из раненых, будто они были неодушевленными предметами, мебелью. Ее взгляд, острый и ненасытный, был прикован к Маркусу. В руках она сжимала кристаллическую табличку, на которой плясали, переплетаясь и взлетая до невиданных высот, сложные, разноцветные графики.«Феноменально, – начала она без предисловий, голос звучал выше, резче обычного, в нем звенела неподдельная страсть. Она протянула табличку, тыкая тонким пальцем в пики и впадины светящихся линий. – Смотри! Энергетический выброс… он превысил все мои прогнозы. Все модели Драйи! На порядок! Твое поле… оно не просто сжало кинетическую энергию замаха Берты. Оно резонировало с ее руническим усилением! Создало синергию! Пиковые значения здесь, – палец вонзился в особенно высокий пик на графике, – в момент высвобождения! Это… это прорыв! Качественно новый уровень взаимодействия органического резонансного поля и искусственного рунического контура! Данные…» Она вдруг замолчала, вдохнула полной грудью, как будто воздух лазарета был напоен нектаром. «Данные бесценны! Представь применение против Горнов! Один такой удар…»
«Люди пострадали, Веландра, – резко, почти грубо, перебил ее Маркус. Его собственный голос прозвучал чужим, пересохшим от гнева и усталости. Он не видел графиков. Он видел лицо Берты, искаженное болью. Видел кровь на бинтах Тормунда. – Берта сломала руку. Возможно, навсегда искалечена. Тормунд едва жив. Боргард… неизвестно, выживет ли он после этого. Лекари молчат.»
Веландра на мгновение замолчала, ее тонкие брови чуть приподнялись, словно он произнес нечто неожиданное и слегка несуразное. «Риск был просчитан. Допущенная погрешность в расчете отдачи не отменяет факта успеха методологии. Прогресс познания неизбежно требует ресурсов. Их травмы…» Она наконец скользнула взглядом по перевязанной руке Берты, но не с сочувствием, а с холодным, аналитическим интересом, как ученый рассматривает поврежденный, но информативный образец. «…предоставляют уникальные данные о пределе прочности биологического интерфейса при экстремальном энергетическом воздействии. Для улучшения методики. Для снижения отдачи в будущих итерациях. Для…» Она снова посмотрела на Маркус, ее глаза горели. «…оптимизации симбиоза носителя и орудия. Это ключ к контролируемому применению!»
Берта фыркнула, но не стала тратить силы на спор. Она закрыла глаза, отвернувшись к стене. Веландра была из другой вселенной, где боль была лишь цифрой на графике.
«Элдин, – продолжила Веландра, переключившись мгновенно, как выключатель. Ее голос снова стал ровным, деловым. – Он потребовал немедленного поединка с тобой. Один на один. Совет Старейшин… колеблется.» Она сделала паузу, оценивая реакцию Маркуса. «Боргун и его сторонники категорически против. Они считают твою силу после демонстрации с Бертой…» – она слегка запнулась, подбирая слово, – «…чрезмерно дестабилизирующей. Опасной для целостности Арены. Для зрителей. Для самого фундамента клановой иерархии. Сигурд и Джармод… еще не высказались. Решение будет трудным.» Она шагнула ближе, ее ледяной взгляд впился в Маркуса. «Твой дар эволюционирует с экспоненциальной скоростью, Маркус. Но твой контроль… он отстает. Элдин – не Боргард. Он не полезет в лоб. Он мастер тонких, психоэфирных атак и прецизионного разрушения изнутри. Он не будет бить в твой щит. Он будет бить в тебя. В твой разум. В самый источник твоей гармонии. Будь готов к боли, какой ты не знал. К ментальному опустошению, которое может разорвать душу.» В ее глазах не было ни капли сочувствия, только суровое предупреждение хранителя уникального, но хрупкого артефакта. «Если Совет даст согласие… этот поединок станет твоей последней битвой на этом Турнире. Или абсолютным триумфом. Или… концом всего, что ты есть.»
Она резко развернулась, плащь взметнулся, и вышла, унося с собой запах холодного камня и нечеловеческого любопытства, оставляя после себя гнетущую тишину, нарушаемую лишь тяжелым дыханием Берты и Тормунда.
«Стерва… – прошипела Берта сквозь зубы, не открывая глаз. – Как про сломанный инструмент…»
«Она права в главном, – сказал Тормунд, осторожно пытаясь пошевелить пальцами на травмированной руке. Лицо его исказила гримаса боли. – Элдин будет бить по голове, новичок. Не по броне. Не по щиту. По тому, что внутри. И бить будет грязно, как гадюка. Помни, что он сделал с Каэланом. Помни, что обещал тебе на песке. Его слово – закон для него самого в мести.»