Арнайр

Он резко перевернулся на бок, лицом к холодной, шершавой стене. Камень неприятно холодил щеку даже через ткань. Одиночество, настоящее, леденящее душу одиночество, сжало горло тугой петлей. Берта… Ее яростный рывок на Арене, щит, подставленный под удар вместо его спины, хруст кости, отраженный в ее глазах не болью, а яростью… Он должен был к ней. Сейчас. Немедленно. Убедиться, что с ней все… насколько это возможно. Но ночной визит к сломанной союзнице? Под прицелом шпионов ? Это был бы подарок врагам – "доказательство" сговора, давления, подготовки нового удара. Тормунд ранен и, вероятно, под наблюдением. Драйя отринута и озлоблена. Ариэль – лишь тень с деловым предложением. Даже Торвин… Сам факт его освобождения уже приписали Маркусу, превратив в "доказательство" его связей с врагами клана или тайных амбиций.

Он был один. Абсолютно, беспросветно, леденяще один. Запертый в своей каменной башне-склепе, с бронзовыми цепями – новыми кандалами – на запястьях, и неподъемным грузом ожиданий, ненависти и страха на израненных плечах. Та искра упрямства, тот теплящийся огонек мальчишки из Внешнего Круга, который гнал его вперед сквозь Арену и унижения, теперь казался таким ничтожно малым, таким хрупким в этой огромной, враждебной, каменной тьме. Искрой, которую вот-вот задует ледяной ветер большой политики.

Внезапно – шорох.

Не скрип половицы за дверью. Не шаги на лестнице. Не ветер за окном.

Шорох внутри. В самом углу комнаты, там, где стены сходились в непроглядную воронку теней, там, где материализовалась Даниэль. Шорох влажный, словно кто-то полз по сырому камню, или… дышал слишком близко.

Маркус замер. Дыхание перехватило в горле, словно сдавила невидимая рука. Боль и усталость испарились, смытые ледяной волной адреналина. Рука инстинктивно рванулась к эфесу меча – и схватила пустоту. Оружия с ним не было. В его "крепости" он был беззащитен. Он медленно, мучительно медленно приподнялся на локте, мышцы спины и плеча пронзила острая боль, но он игнорировал ее, глаза впиваясь в густую, почти жидкую черноту угла.

"Кто здесь?" – голос прозвучал хрипло, но твердо, нарушая гнетущую тишину. Его собственный вопрос повис в воздухе, не получив ответа.

Тень зашевелилась. Не плавно, не как при появлении Ариэль. Судорожно. Как будто что-то пыталось вылезти из самой ткани мрака, но не могло. И тогда из чернильной пустоты выплыло не тело, а лишь лицо. Бледное, как лунный свет на могильной плите, почти фосфоресцирующее в полутьме. Лицо с огромными, неестественно широкими глазами, в которых не было ни белка, ни радужки – только бездонные, вороньи зрачки, поглощающие весь скудный свет. Знакомые глаза. Глаза, мелькнувшие в кристалле Веландры, глаза, которые нельзя забыть.

Торвин.

Образ мальчика был призрачным, нестабильным. Он мерцал, как мираж в пустыне, расплывался по краям, словно его тянет невидимое течение. Губы шевельнулись, пытаясь что-то сказать, но не последовало ни звука, ни шепота. Лишь ощущение – ледяное, липкое, как прикосновение гниющей водоросли, коснулось его сознания. Не слово, а чистый импульс ужаса, отчаяния, предупреждения, вколоченный прямо в мозг.

Опасность... Сестра... Смотри... ВОТ...

Образ вдруг дернулся, как марионетка, за которую дернули невидимой нитью. Темные, бездонные глаза расширились до невероятных пределов, уставившись не на Маркуса, а куда-то сквозь него, сквозь толщу камня башни, в самую сердцевину цитадели. В них отразился немой, всесокрушающий ужас. Затем – резкое, болезненное сжатие. Призрак будто схлопнулся сам в себе под давлением невидимой силы. Раздался едва уловимый хруст – не физический, а ментальный, словно ломались хрупкие кости разума. И – пустота. Угол поглотил тень, став просто углом, наполненным обычной, неодушевленной темнотой.

Маркус вскочил с кровати, сердце колотилось так, что, казалось, вырвется из груди. Холодный пот залил спину и лоб. Воздух в комнате стал тяжелым, насыщенным запахом озона и… чего-то сладковато-гнилостного, что тут же рассеялось. Это был не сон. Не галлюцинация от усталости. Это было предупреждение. Крик души, запертой в искаженном Элдином сознании Торвина? Или… изощренная провокация? Использование мальчика как приманки, как живого доказательства его "черной магии", чтобы выманить Маркуса на роковой шаг? Ужас призрака был слишком реален, слишком первобытен, чтобы быть подделкой. Но Вирр были мастерами иллюзий и манипуляций.

"Сестра..." Лира. Умная. Расчетливая. Мстительная. Уже стучащаяся в двери Патриарха с "закономным" требованием.

Он шагнул к окну, распахнул створки настежь. Ледяной ночной ветер, пахнущий снегом с далеких гор, ворвался в комнату, как удар хлыста. Он вдохнул его полной грудью, не для бодрости, а чтобы прочистить сознание от остатков леденящего ужаса. Его глаза, привыкшие к темноте, сканировали ночной пейзаж цитадели. Темные громады башен Внутреннего Круга высились, как спящие чудовища. В некоторых окнах горел свет – желтый, теплый в покоях мирных жителей, холодный, синеватый в лабораториях или кабинетах власти. Где-то там, в одной из самых неприступных башен, за толстыми стенами и заклятиями охраны, сидел Элдин – пустая оболочка, живое напоминание о цене победы и идеальное знамя для мести. А рядом, в кабинете, увешанном генеалогическими древами и картами сфер влияния, наверняка бодрствовала Лира. Обдумывала ходы. Готовила документы для "расследования". Шлифовала яд для следующих "шепотов".

Звон цепей на его запястьях смешался с завыванием ветра в бойницах. Тяжелый, монотонный, неумолимый. Это был не просто звук. Это был отсчет. Отсчет последних секунд звенящей тишины перед тем, как грянет настоящая буря.

Завтра. Завтра начнется война другого рода. Война без грохота стали и вспышек энергии. Война, где полем боя станут залы Совета, коридоры власти, страницы доносов. Где оружием будут слова – острые, как бритва, и ядовитые, как гадючий укус. Где щитом будет лишь его собственная воля, железная решимость и острый ум. А мечом – та самая дикая, непокорная сила, которую все жаждали либо укротить, либо уничтожить. Сила, отказаться от которой он уже не мог, но и контролировать в полной мере – не умел.

Он сжал кулаки до хруста в костяшках, ощущая холодный металл, впивающийся в кожу. Боль в плече, глубокая усталость, гложущий страх – все это никуда не делось. Но поверх них, как броня поверх израненного тела, легла новая, холодная и твердая, как сталь цитадельных стен, решимость. Он выстоял под безумием Элдина. Выстоял перед ледяным величием Сигурда. Выстоял перед алчью Драйи. Он выстоит и перед коварством Лиры. Перед интригами Совета. Перед соблазнами и угрозами Теней.

Он не был героем из баллад. Он был орудием, занесенным над шахматной доской кланов. Зверем в позолоченной клетке Внутреннего Круга. Мишенью с дорогой мишенью на спине. Но эта клетка была его тюрьмой. Этот груз – его крестом. Этот бой – его судьбой.

Маркус Арнайр сделал еще один глубокий вдох ледяного ночного воздуха, втягивая в легкие не покой, а саму грядущую грозу. И тихо, так тихо, что лишь ветер, цеплявшийся за каменные выступы, и звенящие на запястьях цепи могли расслышать, бросил вызов наступающей тьме:

"Пусть приходят. Я жду."

Глава 27 Слушание

Рассвет не принес облегчения. Он ворвался в каменную щель окна не золотым обещанием, а ледяным, серым клинком, разрезая остатки ночного кошмара, но не выжигая корень страха. Маркус не сомкнул глаз. Каждый стук его сердца, тяжелый и мерный, как удары кузнечного молота по наковальне, отдавался гулким эхом в пустоте каменного склепа-комнаты, сливаясь с тонким, неумолимым звоном бронзовых цепей на его запястьях. Воспоминание о призрачном лице Торвина – этой бледной маске ужаса с бездонными зрачками, впилось в сознание глубже любой физической раны, оставленной клинком или плетением. "Опасность... Сестра... Смотри... ВОТ..." Шепот разума или предсмертный хрип души? В цитадели Арнайр, где стены имели уши, а тени – зубы, разница между предупреждением и изощренной ловушкой часто стиралась в кровавой дымке.