Ашу Сирай

Это и в самом деле оказался небольшой город, окружённый широкой и почти везде осыпавшейся стеной. Всё здесь было цвета песка и сухой глины, и пахло так же. Под ногами лошадей и мулов пылила утоптанная земля, иногда под копытами Ласточки звонко отзывались камни главной улицы. Среди остатков домов кое-где росли кусты, похожие на шары из тонких веток, и высокая трава с узкими серебристыми листьями. В отличие от города в лесу, Локашан выглядел просто заброшенным и разрушенным от времени. Только ворота ещё сохранили свою арку, а не рассыпались на глиняные кирпичи, как всё остальное.

За городскими стенами я поняла, что Джастер снова сумел меня удивить.

До самого края земли, насколько хватало глаз, было ровное как стол, бескрайнее поле, бело-жёлтое от языков песка и той самой серебристой травы. Ветер прокатывал белые и серебряные волны, над песком воздух струился маревом от жары. Я еле сдержалась, чтобы не обернуться и не посмотреть на Локашан, но Джастер словно затылком почувствовал это и коротко бросил:

— Не отставай.

Я послушно приблизилась и поехала рядом.

Молчать пришлось до самого вечера.

Серебристое поле не кончалось. Через какое-то время я поймала себя на том, что от жары и скуки начинаю клевать носом под мерное побрякивание караванных колокольчиков. Никогда не думала, что в поле можно заблудиться, но я не понимала, как Джастер находит дорогу, когда вокруг сплошная трава и ни кустика, ни дерева.

Караван неспешно брёл по жаре, несколько раз мы останавливались на отдых для людей и животных. Оказалось, что мулы были навьючены не только тканями. Среди поклажи была вода и продукты. Джастеру невольники приносили лепёшки, вяленое мясо и фрукты. Мирам поил наших лошадей и кормил их овсом из наших запасов. Мулы жевали траву, чьи листья оказались серебристыми из-за множества мягких волосков. Только вот края листьев были жёсткими, и я едва не порезалась, когда на привале украдкой попыталась сорвать травинку.

Однако Джастер это заметил, и мне хватило одного взгляда белой маски, чтобы вспомнить, как себя вести, пока мы не одни.

Так как поговорить с ним я не могла даже во время отдыха — рядом постоянно был кто-то из невольников, то мне оставалось развлекать себя только размышлениями об увиденном.

Настоящая Сурайя оказалась совсем не такой, как я представляла по рассказам торговцев, которые любила слушать в трактирах, когда мы путешествовали с Холиссой. Они говорили о красоте городов и изобилии товаров, о роскоши и богатстве, но никто ни разу не упомянул о том, что здесь происходит на самом деле.

Тёмноокий Сурт — тёмный и грозный бог, которому тут поклонялись все.

Взывающие — служители этого самого Сурта, мастера смерти, которым ничего не стоило убить человека и захватить его душу.

Женщины, которые принадлежат мужчинам и в один миг могут стать живой вещью, если окажутся на улице без охраны.

Ширахатон, невольники. Люди, которых другие люди продают как скот.

Локашан, построенный из песка и глины…

Про наряды, которые тут носили мужчины и, особенно, женщины — даже говорить не стоит.

Вынужденная «тень» была тому причиной или нет, но я уже увидела и узнала столько, что в голове укладывалось с трудом.

Но самой главной неожиданностью для меня стал Ашу Сирай и его репутация.

Если Сафар не лгал, то имя Безликого было известно едва ли не каждому в Сурайе. И это имя пугало людей настолько, что только безумец или полностью уверенный в своей безнаказанности, как Сафар, мог осмелиться прийти в заброшенный и пустой Локашан.

Что скрывать, я сама напугалась едва не до смерти, когда увидела настоящий гнев Джастера. Его сила ошеломляла до бессильного ужаса, и, положа руку на сердце, я ему и в подмётки не годилась.

Да и кто из ведьм годился?

Холисса ему голову оторвёт, как же… Да она и рта раскрыть не успеет, если он рассердится.

Великие боги, да он при желании наверняка и эту Вахалу прихлопнет, как надоедливую муху.

Её смерть от его руки стоит горы золота… Ещё бы, с такой—то силой и славой руки просто так о какую-то ведьму марать… Чихал он на её демонов. Что они ему? Пальцами щёлкнул и пф! — нет никакого демона…

Это я буду руками размахивать и «изыди» на всё озеро орать, да от каждого болотника шарахаться… Ведьма-защитница… Эх…

Только вот зачем ему храм Сурта? Ведь его прокляли все Взывающие, да и сам Тёмноокий в гневе на Ашу Сирая. Что Джастер хочет делать?

И почему… почему он до сих пор возится со мной? Почему терпел все мои выходки, да ещё и учил глупую ведьму боевой магии против демонов? Это ведь не из-за моего глупого обещания помочь ему? Он же сразу знал, что у меня ничего не получится, но согласился на этот никчёмный договор. Согласился изображать «пса» при глупой деревенской ведьме, возомнившей себя госпожой Янигой…

Вернуть в мир магию и вернуть людям память…

Кто, если не мы? Ха… Сам же сказал, что не знает, как это сделать. Значит, и от меня в этом деле никакого прока нет.

Судьбы наши связаны… Ох, Янига, хоть сама себе, наконец, признайся, что как связались ваши судьбы, так и развяжутся в любой момент.

Он же сразу сказал, что я не его женщина.

Глупо надеяться на то, что он останется со мной.

Как он сказал? Дом там, где тебя любят и ждут, куда хочется возвращаться…

Пустой дом в заброшенном городе и в самом деле сложно назвать таким местом. Но ведь Джастера разные люди столько раз звали к себе! Саризула, Эрдорик, Сидро с женой… Даже Томил и Вольта не отказали бы ему в приюте, реши Джастер остаться! Но он отказывался. Всегда отказывался…

Теперь я понимала, почему.

Джастеру предлагали остаться как гостю или работнику, в благодарность за его добрые дела. А он мечтал о другом.

«Бродяжья у тебя душа, трубадур»…

«Такому коню только крыльев не достаёт»…

Я покачала головой. Нет, не правы были Томил и Даэ Нану. Может, Джастер и любил «бродяжить», но он мечтал о доме. О том месте, куда хочется возвращаться. Где тебя любят и ждут.

Только в его мечтах не было меня. Хотя я его люблю и жду, даже когда он отдаляется, как сейчас.

Ох, Янига, сама ведьма бездомная, а туда же…

Хотя нет, в Кронтуше меня ждут Холисса и Михай, а значит, у меня будет и дом, в который я буду возвращаться каждую осень. Может, он мне даже понравится, и я его полюблю.