Асмодей

– Вы молчите, но почему же? Неужели у Вас не хватает духу признать собственную неправоту? Неужели вы в своей слепой вере в человечество откажитесь признать единственно возможную истину? – вопрошал их Люцифер. – Этот парень безропотно принял свою долю потому, что другой также терзался, мучился и ждал печального итога; потому, что другой должен был разделить его участь, более того, он должен был расстаться со своей головой раньше! Это утешало! Люди… жалкие создания, перед которыми я отказался склонить колени, жалкий оплот угасающей фантазии. Подумать только, брат, меня низвергли за то, что я с момента сотворения узрел их гнилое начало.

– Тебя заносит, мой брат, если ты не остановишься сейчас, я сам лично заставлю тебя замолчать.

– Остановиться, нет, брат. Узри совершеннейшее творение небес. Поведите закалывать двух овец, поведите двух коров на убой, затравите стаю волков на охоте, а потом дайте им надежду на то, что их собрат избежит печальной доли. Овца заблеет от счастья, корова замычит от радости, волк взвоет от благодарности, а вот люди… люди, созданные по образу и подобию Творца; люди, которым с сотворения времен была дана одна-единственная заповедь – любовь к ближнему своему; люди, которым был дарован язык, чтобы излагать свои размышления, люди, достигшие вершины творения… О, отец, – при этих слова Люцифер возвел руки к небесам. – Какова будет реакция человека, узнавшего, что тот, кто должен был разделить с ним смерть получил прощение? Проклятие. Отец мой, я готов покориться и преклонить колени перед этими созданиями. Хвала человеку, венцу природы, царю творения! – издевательски усмехнулся он.

Отвесив шуточный поклон, в том направлении, где продолжалась битва в кровавой жиже, князь Преисподней засмеялся, но смех этот быль столь страшен, по-дьявольски вызывающий, но в то же время наполнен горькой иронией и жалок. У Авроры даже сердце сдавило он необъяснимой печали, ибо так смеяться может лишь тот, кто перенес великое страдание.

Между тем помощники палача втащили, наконец, непокорного юношу на помост, уложив голову последнего на огромный камень, заляпанный кровью предыдущих жертв. Подняв голову, несчастный продолжал сыпать проклятиями, не давая палачам привязать свои руки к полу.

– Казнить, казнить! – кричала возбужденная этим противостоянием толпа. – Убейте его!

Аврора отвернулась, воззрившись на искусный кованый нагрудник Люцифера, но тот снова схватил ее за руку, заставив смотреть на устрашающую картину.

– Что с вами?
– спросил он девушку. – Неужели Вам все еще жаль его? Нечего сказать, уместная жалость! Если бы вы узнали, что под вашим окном бегает бешеная лисица или собака, что бы Вы сделали? Не задумываясь отдали бы распоряжение пристрелить их без всякого сожаления. О, бедное животное, которое в сущности только тем и виновато, что стало жертвой другой бешеной твари. А вы жалеете никчемного парня, которого никто не кусал, но который все равно убил, пусть и во благо. Но разве кто-то может сказать об этом теперь? И сейчас, когда он не может убивать, когда руки его скованны, он в безысходности своей требует казни своего товарища по камере! Нет уж, Аврора,смотрите, смотрите, не отворачиваясь!

Требование Люцифера было почти излишне: девушка не могла отвести взгляд от страшного зрелища. Палач встал справа от приговоренного, занеся топор над его головой; по его знаку помощники отошли. Осужденный хотел приподняться, бросить последнее обвинение несправедливому миру, но не сумел: топор с глухим стуком ударил его по шее; быстрая смерть, очень милосердная, без предсмертной агонии, судорог и посмертных издевательств над телом и все же страшная.

Аврора не могла дольше выдержать этого кровавого действа, в очередной раз лишившись чувств на руках у своего темного господина; Лионель увел в сторону глаза, вцепившись в перила; Михаил, не сумев сдержать вздох разочарования, с ужасом смотрел на отрубленную голову несчастного, которому не посчастливилось стать жертвой божественного спора, и лишь Люцифер, высоко подняв голову, торжественно восседал на вороном коне, словно гений зла. А толпа продолжала грохотать, за неимением пищи, требуя новых зрелищ.

Но вскоре все закончилось. Палач, словно охочий до падали стервятник, собирал скудный скарб осужденных, пытаясь в груде остывающих останков найти что-то ценное; городские зеваки начали постепенно разбредаться по прилегающим к площади улочкам; помощники палача, словно тюки с картофелем, сбрасывали тела несчастных на телегу смерти; священники отчитывали последнюю службу по заблудшим овцам, не сумевшим найти в жизни истинный путь. И только злополучный квартет, составляющий некую элиту трех миров молчаливо наблюдал за происходящим, пытаясь оценить глубину человеческой трагедии.

Михаил, вглядываясь в лицо каждого проходящего мимо человека, со скорбью отмечал правоту слов Люцифера. Воистину, не демоны превратили этот город в гнездовище преступности и порока – это сделали люди. Это они в жадности своей избрали грешные пути. И как ни грустно было архангелу от осознания истины, но он вынужден был признать, что битва за большие города небесами проиграна. Слишком глубоко порок въелся в души горожан.

Оглянувшись в недалекое прошлое, он предался воспоминаниям. За несколько месяцев два брата, ныне стоявшие по разные стороны божественных баррикад, проехали по всей Европе, оценивая свои долгосрочные активы, коими являлись человеческие души. С печалью в глазах предводитель ангельского воинства покидал людские владения, ибо всюду процветали насилие, воровство и распутство, те немногие бриллианты – чистые души, что встречались на его пути составляли малую часть в сравнении с грешниками. Пожалуй, исключения составляли лишь небольшие деревеньки, где набожный народ жил в относительной уединенности, практически не подвергаясь искушениям. Но долго ли это будет продолжаться? Война, ступающая по земле, как ненасытная гарпия будет требовать все новых жертв, и рано или поздно придет на непорочные земли. О, да, Люцифер был прав, ангелы слишком долго оставались в стороне, предоставив людям без ограничений пользоваться величайшим подарком – свободой воли. И что из этого вышло? Нет, ангелы должны спуститься на Землю, оставив свои небесные чертоги. Следующая битва меж Раем и Адом разразится на Земле, и небожители должны быть к ней готовы.

– Итак, Лионель, Вы что-то хотели мне сказать? – нарушив молчание, проговорил Люцифер, проводив взглядом уезжающую телегу, с которой грудой свешивались истекающие кровью тела. Отрубленная голова несчастного юноши с гримасой отчаяния, застывшей на лице, лежала поверх тел. Встретившись с ней взглядом, князь Преисподней горько усмехнулся. – Вот она ирония, Михаил. Сегодня здесь были убийцы, воры, распутники и преступники разного почина, но каждому из них наш Отец дает шанс на искупление. Но нам, нам – своим детям, первым творениям, он не прощает ничего. Меня ввергли в Ад за неповиновение, за то, что я отказался пред ними склониться, за то, что свет моей звезды стал затмевать сияние самого Творца.

– Тебя ввергли в Ад потому, что ты забыл о том, где твое место, брат, – спокойно произнес Михаил. – К тому же, Его Дьявольское Сиятельство, насколько мне известно, не раскаялся в собственном грехе. Напротив, мне кажется, что ты из кожи вон лезешь, чтобы доказать Отцу, сколь несовершенно оказалось его творение. Ведь этот спектакль сегодня разыгрывался не для нас, не для них, – он указал на Аврору и Лионеля, – ты хотел, чтобы Он увидел эту картину, чтобы Он признал, что тогда, тысячелетия назад совершил ошибку. Ты не меняешься, Люцифер, вместо того, чтобы склонив голову замаливать грех неповиновения, ты бросаешь вызов Отцу. Неужели ты полагаешь, что признав истинность твоих слов, он снова откроет для тебя райские врата?

– А вот это твоя главная ошибка, брат: ты считаешь, что меня снедает тоска по Раю, по его законам, по нашему рабству. О, нет! Мне хорошо и здесь! Оглянись кругом, я сам себе закон! Мне не нужны небеса, где меня ждет рабская доля, я лучше буду царствовать в Аду. А наш Отец, его власть недолговечна, может это буду не я, но найдется сила, которая свергнет его с небесного престола, и поверь, венец его творения – человек приложит к этому руку.

– Однажды я уже покарал тебя за такие речи, не заставляй меня делать это снова, – обнажив небольшой кинжал, засиявший в его руке будто солнце, предостерегающе прошипел Михаил, но Люцифер в ответ лишь растянулся в издевательской ухмылке. И если бы сильный толчок не сотряс землю, братья, не столь давно заключившие перемирие, наверняка сцепились бы в схватке, будто голодные псы. За первым толчком последовал еще один, а потом еще, – Что это? – взглянув на Люцифера, произнес предводитель небесного воинства.

– Должно быть детишки заигрались в мое отсутствие, – усмехнулся князь Преисподней.

– Мессир, позвольте, – осмелился вмешаться в разговор Лионель, протягивая ему кусок пожелтевшего пергамента, – боюсь ситуация куда серьезней, чем Вы описали.

Люцифер нахмурил брови, принимая из рук ведьмака пожелтевший конверт. Когда на площади он встретился взглядом с Авророй, некое предчувствие уже тогда взбаламутило его сознание, но в тот момент спор с Михаилом занимал его куда больше, чем судьба собственного королевства, но сейчас, когда азарт прошел, наступило некоторое беспокойство. Сорвав сигил Асмодея, служивший печатью к письму, падший архангел пробежал взглядом по посланию.