Авантюристы гражданской войны
Шрифт:
С первого же дня своего «вступления во власть» Сорокин стал практиковать такой террор, до которого Дзержинский и Лацис дошли лишь значительно позже. В июне 1918 на разъезде «Индюк» Армавир-Туапсинской ж. д. он собственноручно зарубил своих бывших начальников — генерала и полк. Труфановых, полковника Геричева и др. А в это же время в его столице — Ставрополе — местный садист, главный палач Чека, бывший псаломщик Ашихин, вывел в расход около 200 офицеров. Он работал исключительно топором и каждой жертве уделял по полчаса, по часу, устраивая перерывы, покуривая папироску.
В те месяцы головы рубились на всем Северном Кавказе. На Минеральных Водах — в единственном районе, где держались комиссары, утвержденные центром, диктаторствовал Анджиевский [225] , которого дни 18–19 октября 1918 г. в ряду мировых палачей поставили впереди Марата, Сен-Жюста [226] , Саенко {15} [227] .
225
6 сентября 1921 г. в газете «Общее Дело» был опубликован очерк Н. М-ова «Бандиты», в котором утверждалось, что массовая казнь заложников в Пятигорске была осуществлена по предписанию окружной чрезвычайной следственной комиссии для борьбы с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем на Северном Кавказе, председателем которой являлся Атарбеков (по утверждению автора, в 1910-е гг. бывший студентом юридического факультета Московского университета): «Из Екатеринодара перешла (комиссия — Д. Н.) в Ставрополь, затем в Пятигорск, где казнила девяносто пять ни в чем не повинных заложников, в числе которых были ген. Радко-Дмитриев, министры Рухлов, Добровольский и др. Они погибли по приказу Атарбекова и Стельмаховича — этих двух зверей, принявших человеческий облик» (№ 416. — С. 2).
226
Сен-Жюст Луи (1767–1794) — якобинец, член Комитета общественного спасения, был казнен термидорианцами.
227
Саенко — глава Харьковской ЧК; см., например, в газете «Юг»: «Саенко стоял во главе харьковской чрезвычайки и приобрел „известность“ невероятными зверствами» (1919. — № 13. — 9 августа. — С. 2); о судьбе Саенко в белой прессе появлялись противоречивые сведения: сначала сообщалось о его аресте после взятия Харькова в 1919 г., затем, в 1920 г., о том, что «знаменитый советский палач Саенко заболел сыпным тифом и после болезни сошел с ума» (Юг России. — № 67(260). — 19 июня. — C. 2). См. о нем: Г. Линский. В плену у большевиков: Рассказ Харьковского студента о своем пребывании в большевистском плену. — Харьков, 1919.
Среди тысячной обезумевшей толпы, сопровождавшей казнь улюлюканьем, свистом, возгласами, слетели головы 155 генералов, сенаторов, б. министров, местных домовладельцев. На исходе первого дня из подвала вывели двух — одного худого, седого, согбенного, в золотых очках и френче без погон; неуверенной походкой подошел он к плахе и, дрожа, стал опускаться на колени. Тогда толпа, как один разъяренный зверь, навалилась ближе и кто-то заревел: «Русский! голову ровней, снимай очки…»
Минута — и к плахе направился второй, сумрачный, бледный, смотря прямо в лицо Анджиевскому. Радко-Дмитриев не задрожал и пред топором. Анджиевский показал его голову толпе и громко сказал: «Так будет со всеми империалистами».
Через десять месяцев, в том же самом Пятигорске, военно-полевой суд Добровольческой Армии слушал дело о «рядовом из мещан, католического вероисповедания, 24 лет, Анджиевском». Его поймали в Баку, в тот момент, когда он садился на пароход, отходивший в Энзели. Английская контрразведка выслеживала его в продолжение двух недель. В синих очках, с фальшивой бородой, Анджиевский кутил в шантанах, метал банк в Казино, покупал ковры и валюту, а круг все суживался…
В своем показании Анджиевский утверждал, что был всегда «поклонником Шингарева [228] и народником». На эшафоте силы оставили Анджиевского, и его повесили в полубессознательном состоянии.
228
Шингарев Андрей Иванович (1869–1918) — земский деятель, один из лидеров партии кадетов; депутат Государственной Думы II–IV созывов; входил во Временное правительство сначала в качестве министра земледелия, а с 5 мая 1917 г. в качестве министра финансов; вышел из правительства 2 июля; был арестован 28 ноября 1917 г. в день предполагавшегося открытия Учредительного собрания, заключен в Петропавловскую крепость; убит красногвардейцами в ночь с 6 на 7 января 1918 г. в Мариинской тюремной больнице.
II
Сражения — друг с другом, порой с большевиками, порой с добровольцами, — бесконечные взаимные ниспровержения наполняли жизнь кавказских диктаторов.
После сожжения Тройского положение обострилось; стало ясно, что двум главнокомандующим нет места в казачьих областях. Не решаясь вступить в последнюю схватку, пока что они ограничивались бранью по прямому проводу, ходили вокруг да около и накапливали силы…
При всей определенности окружающего и фатальности исхода Автономов сохранил свою гимназическую склонность к фразерству и позированию. Примадонну он одаривал какими-то особенными голубой воды солитерами [229] , а сам носил кольцо с трагической надписью «too late [230] », и на столике его салона лежала
книга Барбэ д'Оревилльи [231] «О дэндизме». Грабеж свой он яростно утверждал и логически обосновывал.229
Солитер — крупный брильянт.
230
Слишком поздно.
231
Барбе д'Оревильи Жюль Амедей (1808–1889) — французский писатель-романтик, автор нашумевшей книги «Дьявольские Лики» (1874), в 1912 г. в переводе М. Петровского и с предисловием М. Кузмина в Москве в издательстве «Альциона» вышла его книга «Дендизм и Джордж Брэммель».
«Я играю, — гордо заявил он собранной для обложения буржуазии Екатеринодара, — я ставлю голову, вы деньги, дома, может быть, жен. Обе ставки равноценны… Пусть неудачник плачет. Деньги же я люблю за их способность делать человека джентльменом…»
Однажды после кутежа в Кисловодском курзале ресторатор подал намеренно маленький счет. Автономов устроил грандиозный скандал, перебил зеркала, посуду и… заплатил и за съеденное, и за разбитое, и за выпитое.
О большевиках он публично отзывался: «Этой сволочью пушки заряжаю и на порог к себе не пускаю…»
И действительно, во всей свите Автономова не было ни одного большевика. Начальником его штаба отрекомендовывался французский сержант-дезертир, большой коллекционер изящных золотых портсигаров. Летом 1918 г., когда союзники окончательно потеряли голову и запутались в кавказских делах, начальник штаба предложил союзным миссиям «выбить немцев из Ростова и взорвать Владикавказский мост». Англичане заинтересовались и доставили в его распоряжение ящики с оружием и николаевскими деньгами. Мост взорван не был.
На ролях штаб-офицера для поручений крутился иностранец невыясненной национальности, розовощекий, кудрявый, жирный. Он выдавал себя за голландского журналиста, и на умопомрачительном платдейтше [232] повествовал о смерти авиатора Латама, с которым якобы вместе охотился на буйволов. Выходило так, что Латама буйволы не растерзали, а он сам распустил этот слух, желая остаться жить на лоне природы.
При попытке опровержений голландец моментально переводил разговор на попугая, которого он привез в подарок королеве Вильгельмине и который за время переезда научился трехэтажной брани.
232
Plattdeutsche — нижненемецкое наречие.
«Ио, ио, ам шип им хат ам аллерляй дуп тюгес лерт», — что на его изумительном языке обозначало: «Да, да, на корабле его научили разным глупостям».
Обычно после этого второго рассказа Автономов лениво швырял в голландца подушкой, и он мгновенно умолкал.
Переводчиком при французе и голландце, личным секретарем, министром финансов и комендантом занимаемых местностей являлся кривоногий, злобный американский эмигрант Макс Шнейдер, высланный из Соединенных Штатов за противоестественные наклонности. Он говорил одинаково плохо на всех языках, но тем не менее составлял воззвания к населению и выступал на митингах.
Однажды, в холодную дождливую ночь, Автономов не захотел выйти к вызывавшим его эшелонам и выслал вместо себя Макса, наряженного в черкеску. Обман не удался. Макса узнали, повалили на землю и стали жестоко избивать. Тогда из вагона выскочил Автономов и крикнул:
«Товарищи! Тщетно враги народа пытаются скрыть меня от вас. Я всегда с вами!»
Наутро Макс выместил свои обиды на взятых заложниках: женщины были жестоко высечены в его присутствии; мужчин расстреляли в его отсутствие: он не переносил вида крови и от трупного запаха терял сознание. В Грозном Макс обзавелся молодым персианином и окружил его знаками нежного внимания. Голландец рассказал и персианину о капризе Латама…
Шесть месяцев подряд отряд главковерхов ходил по Северному Кавказу (на Южном шла борьба меж турками и партизанскими частями Бичерахова [233] ). И богатейший край обращался в пустыню. На месте вокзалов чернели обгорелые остовы, на железнодорожном полотне буйно росла трава. Шпалы были выворочены и утащены в аулы для подпорки крыш и для избавления от нежелательных броневизитов. Туда, где оставался хоть клочок пути, немедленно являлся чей-нибудь (белый, красный или зеленый) бронепоезд и на десять верст вокруг сносил с лица земли горские поселения. Уходил бронепоезд, и горцы спускались в долину, вырезая людей, сжигая дома…
233
Бичерахов Лазарь Федорович (1882 — после 1934) — полковник Терского казачьего войска (1917), командир отряда, находившегося в начале 1918 г. в Иране, заявил в июне о переходе на сторону большевиков, высадившись в Баку, 10 июля вступил с отрядом в Красную армию, но 30 июля открыл фронт и, двинувшись в Дагестан и заняв Петровск, объявил о формировании Кавказско-Каспийского правительства; его брат Георгий Федорович, подняв летом 1918 г. мятеж на Тереке, стоял во главе Терского казачье-крестьянского совета и Временного народного правительства Терского края; потерпев поражение в ноябре 1918 г., ушел в Петровск к брату.