Авантюристы гражданской войны
Шрифт:
…Когда в конце осени миссис Шеридан вернулась в Лондон, на Виктория-вокзале дюжие носильщики едва вынесли за ней огромные ящики, содержавшие отлитые в бронзу советские бюсты. Вечером они уже находились в ее ателье, и мистер Уинстон Черчилль в молчаливом недоумении рассматривал Дзержинского, дважды переспросив, тот ли это самый, который и т. д.
С мечтательными глубокими глазами, нервной тощей бородкой, опершись на исхудавшую руку — такую горячую и сухую в пожатии, — председатель всероссийской чека, издерганный, морщинистый, под тяжестью необъятного бремени смотрел чрез ателье в гостиную, где четырехлетний кудрявый Шеридан разбросал открытки с русскими видами, присланные ему в подарок от питомцев Дзержинского.
А еще через день пришел сотрудник «Дейли Телеграф» и с иронической почтительностью занес в блокнот, что Дзержинский страшно одинок и безмерно устал от своей работы по исправлению скверных душ…
II {16}
На каторге Дзержинский пробыл двенадцать лет [264] . Большую часть этого времени он был закован, работал
264
На каторге, в тюрьмах и ссылках Дзержинский провел в общей сложности одиннадцать лет.
За двенадцать лет к каторге привыкают, как к отсутствию одного глаза, как к протезу, как к жизни в изгнании. Заводятся мелкие утешения — толки об амнистии; повседневные радости — более мягкий надзиратель, приезд прокурора, снятие кандалов; нищенский убогий комфорт: собственная ложка, собственная кружка, чистая койка, улучшение пищи.
Ничего этого не случилось с Дзержинским: за двенадцать лет Дзержинский едва ли разговаривал двенадцать раз. Чуждый и страшный товарищам, ненавидимый начальством, забытый партией, лишенный родни, день — остававшийся от работ — и бесконечную северную ночь он сидел в одной и той же позе; не отвечал на вопросы, и на второй год к нему привыкли, как к мрачному остову былого здания, и перестали о чем-либо спрашивать, перестали считать живым человеком. Изредка, когда ему хотелось пить, он срывался с койки, безмолвно и грозно брал первую попавшуюся кружку… Изредка, когда его вдруг схватывал аппетит, — он мог голодать неделями, — он съедал хлеб, лежавший на столе, не интересуясь недовольством владельца.
Однажды только что прибывший молодой эсер попробовал протестовать. Дзержинский, не смотря на него, поднял тяжелую скамейку, но через момент, прежде чем кинулись к нему товарищи, он уже поставил ее на место и, ковыляя, направился к койке. Ночь напролет вновь прибывший не мог заснуть, чувствуя устремленный на него взгляд Дзержинского. На следующий день он попросил о переводе в камеру уголовных.
Приходили торжественные годовщины; царь справлял именины свои и своих детей, Романовы праздновали трехсотлетие [265] , Москва и Россия вспоминали освобождение от польского ига. Кануны славных побед, чудесных освобождений, думские запросы. Но для Дзержинского не было амнистии. Он был тяжкий государственный преступник, усугублявший свою вину польским происхождением; он был неприятный, ненавистный человек, и для него режим не смягчался. Позже всех сотоварищей с него сняли кандалы; ему давали самую тяжкую работу, наиболее придирались и требовали. Свои двенадцать раз двенадцать месяцев Дзержинский испил до последней капли, занеся в молчащую память троекратное телесное наказание и многократный карцер.
265
Трехсотлетие царствования дома Романовых отмечалось в 1913 г.; к этой дате была объявлена широкомасштабная амнистия, позволившая, в частности, вернуться в страну многим политическим эмигрантам.
О чем думал он в этом безысходном одиночестве сырых стен, во мраке и холоде грязных вонючих клеток?… Были так ясны его думы, так грозно его молчание, что для Ленина не было колебаний в выборе председателя «Чека». 7 декабря 1917 года — в день официального утверждения положения о всероссийской чрезвычайной комиссии [266] в «составе товарищей: Дзержинского, Петерсона [267] , Ксенофонтова [268] , Аверина, Петерса [269] , Юрьева, Трифонова [270] » — и его товарищи по каторге, и знавшие о его двенадцати годах поняли, о чем мечтал Дзержинский.
266
В оригинале опечатка: «1918 года». Совнарком утвердил положение «О Всероссийской Чрезвычайной комиссии» и назначил ее председателем Дзержинского 7 декабря 1917 г.; в 1922 г. ВЧК была реорганизована в Государственное политическое управление (ГПУ); А. Ветлугин ошибочно сдвигает дату организации ВЧК на год, ориентируясь, по-видимому, на газетную публикацию в ростовской газете «Жизнь» (см. выше).
267
Петерсон Карл Андреевич (1877–1926) — с 1898 г. член Рижского комитета РСДРП, в 1917 г. член Исколастрела, член Петроградского ВРК, член ВЦИК, в 1918 г. был комиссаром латышской стрелковой дивизии, в 1920 г. военком Енисейской губернии, с ноября 1920 г. по январь 1921 г. член РВС 5-й армии, в 1921 г. уполномоченный наркоминдела в Новороссийске.
268
Ксенофонтов Иван Ксенофонтович (1884–1926) — член РСДРП с 1903 г.; делегат прошедшего в июне 1917 г. в Петрограде Первого Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, в конце ноября поступил в распоряжение председателя ВЦИК Я. М. Свердлова, вошел в Президиум ВЧК в качестве секретаря; в июне 1918 г. был одним из руководителей Первой Всероссийской конференции ЧК; в 1919–1921 гг. — заместитель председателя ВЧК и представитель ВЧК в Верховном революционном трибунале при ВЦИК.
269
Петерс Яков Христофорович (1886–1938) — член ЛСДРП с 1904 г.; в октябре 1917 г. — член Петроградского ВРК, с декабря 1917 г. — член коллегии ВЧК, затем зам. председателя ВЧК. В июле-августе 1918 г. — председатель ВЧК. С 1920 г. — полномочный представитель ВЧК в Туркестане. В 1922–1928 гг. — член коллегии ГПУ и начальник Восточного отдела ГПУ.
270
Трифонов Валентин Андреевич (1888–1938) — член РСДРП с 1904 г., после Февральской революции секретарь большевистской фракции Петроградского совета, с августа 1917 г. секретарь Центральной
комендатуры и с октября член Главного штаба Красной гвардии, в декабре 1917 г. — апреле 1918 г. член коллегии Наркомвоена, Всероссийской коллегии по организации и формированию Красной армии, затем член РВС 3-й армии, командующий Донским экспедиционным корпусом, член РВС Особой группы Южного, Юго-Восточного и Кавказского фронтов, в 1923–1925 гг. председатель Военной коллегии Верховного суда СССР.«Наша борьба, — написал он в своем знаменитом credo, — с очевидной ясностью доказала, что нет уже отдельных контрреволюционных личностей, а есть целые контрреволюционные классы; восходящему классу пролетариата поперек дороги стояла буржуазия; был поставлен вопрос об ее существовании, а в этой общей опасности нашли общий язык с буржуазией и бывший бюрократ, и помещик, и купец, и фабрикант, и домовладелец, и торговец, и кулак, и вчерашний либерал, и черносотенец. Контрреволюция таится и в среде мелкой буржуазии: юнкера, офицеры, учителя, студенты, вся учащаяся молодежь — все это в своем громадном большинстве — мелкобуржуазный элемент, а они-то и составляют боевую силу противника, из них-то и составляются белогвардейские полки…»
Короче, всю почти говорившую, двигавшуюся Россию заносил ничего никому не пропустивший Дзержинский в разряд контрреволюционеров. Что делать с ними? Судить — отнюдь: они всегда смогут оправдаться, высылать — они будут вредить извне. И тем же тоном маньяка, отрешившегося от всего личного, внутреннего, умеряющего, Дзержинский писал: «Чрезвычайная комиссия есть боевой орган коммунистической партии, несущий красное знамя коммунизма; в качестве такового она не судит, не милует, а испепеляет всякого, кто по ту сторону баррикад; в отчаянной схватке двух миров нет третьего пути; кто не с нами, тот против нас…»
С тех пор, как человечество научилась говорить, ниспровергать, угрожать, никакие формулы еще не были исполнены настолько дословно, настолько неумолимо, насколько это сделал Дзержинский.
Где-то в далеких Ставрополе, Пятигорске, Харькове палачи-садисты Саенко, Яковлев, Анджиевский, Атабеков убивали из-за извращения своей натуры, для получения сладострастных наслаждений; в Троцком была жестокость, потому что слово «террор» звучит со страшной красотой, потому что, требуя голов, он в сущности никогда не слышал, что говорит, никогда не сознавал во всех реальных деталях последствий своих слов; в Ленине, в его холодной, прокуренной всеми цинизмами душе тлеет юная ненависть, неутолимая месть за его родного брата, повешенного при Александре III; Бухарин ненавидит вообще всех, желает гибели всем: одному за уменье говорить, другому за женскую любовь, третьему за красоту, четвертому за писательский талант.
Дзержинский — не садист; слова его — лишь слабый отблеск осознания необходимости крови, речь его скупа, бедна, взвешена; из каторги он вынес главным образом методы воздействия, способы обращения.
«К нашему делу, — говорит он со всей нежной мечтательностью, — нельзя подходить с грубой душой…» Душа должна быть нежная, т. е. должна уметь ощущать силу и степень наносимых страданий; только тогда «работа чека будет соответствовать преступлениям против революции…»
Работник-чекист, как только он потерял эту чуткость, должен быть смещен. И Дзержинский в своем «Положении» дает следующее изумительное наставление: «Одно условие необходимо соблюсти в чрезвычайных комиссиях — это смена работников, перевод их после определенного срока на другую должность, в другую профессию; каким бы хрустальным сердцем ни обладал человек, работа в чрезвычайной комиссии, протекающая в условиях исключительно действующих на нервную систему и притупляющих чувство, дает себя знать. Только редкие сотрудники остаются вне влияния этих условий работы; и ее успешность зависит прежде всего от того — будет ли предоставлена сотруднику возможность освежиться в другой работе; надо только сохранять деятельность аппарата, перемещая не всех сразу, а постепенно…»
Хрустальные сердца у немногих: убийца Мирбаха Блюмкин [271] был любимый ученик Дзержинского ввиду его тонкой организации. Истязая свои жертвы на допросе, он сам страдал и переживал их страдания… Хрустальные сердца у всем известных: Лациса, Петерса, Аверина, Трифонова. И Дзержинский сплошь и рядом выдает им провинциальные командировки, цель которых освежить их души. Иначе они загрубеют, и при допросах, при всей работе потеряют свой камертон, звучащий в унисон с камертонами объектов.
271
Блюмкин Яков Григорьевич (1898–1929) — член партии левых эсеров, с мая 1918 г. начальник отделения военного шпионажа (контрразведки) ВЧК; убив 5 июля германского посла графа Мирбаха, скрылся, в апреле 1919 г. был амнистирован, вступил в Союз максималистов, а затем в РКП(б); участвовал в гражданской войне в качестве начальника штаба и командира бригады на Южном фронте, был комиссаром штаба Красной армии Иранской советской республики; учился в Военной Академии, работал в секретариате Л. Троцкого, с 1923 г. в иностранном отделе ОГПУ на разведывательной работе.
«Лирическая музыка, не усложненная трудными, напрягающими, теоретическими ходами, радостная живопись, общение с тонкими организациями детей — все это необходимо в повседневной жизни работника высшего органа советской республики». И сам Дзержинский, и его помощники честно выполняют и этот пункт программы.
Попечительство в детских приютах, Шаляпин на вечерах Московской чека [272] , Собинов [273] на вечерах Киевской, камерные квартеты воскресными днями в третьем этаже того дома, где в подвалах горы живых обреченных трупов.
272
Ср. с фрагментом очерка «Артисты и большевики», опубликованного в ростовской газете «Жизнь», где сотрудничал А. Ветлугин: «Шаляпин неразлучен с Луначарским, разъезжает в автомобиле с председателем северной коммуны Апфельбаумом-Зиновьевым, чествует обедом самого Бронштейна-Троцкого, произнося тост за „драгоценное здоровье“ „апостола интернационала“, и кто знает, может быть, теперь уже разгуливает с красной звездой» (1919. — № 170.— 17(30) ноября. — С.2).
273
Собинов Леонид Витальевич (1872–1934) — русский оперный певец.