Авдотья, дочь купеческая

— В-всех? — спросила Глаша, заикаясь от неожиданности.

— Нет, полных сирот нас всего пятеро, — радостно сообщила вторая девочка. — У остальных по одному родителю имеется, просто живут далеко.

— Возьмём, Михайла? — спросила Глаша, глядя просительно на мужа.

Михайла Петрович посмотрел на девочек и ответил:

— Там, где два воспитанника, да ещё из лазутчиков, пять магичек в тягость не станут. Так что, будет у нас с тобой, сударушка, семь деток.

— Восемь, — поправила его Глаша, приложив руку к своему пока плоскому животу.

— Глашенька, счастье моё! — воскликнул Михайла Петрович, подхватив её на руки.

Вбежавшие в комнату дети, Николай Николаевич с невестой, прислуга, не отрывая глаз, смотрели, как купец первой гильдии Михайла Петрович Матвеевский лихо отплясывает барыню с любимой женой на руках.

Глава сорок вторая. Судьбы людские

Весна выдалась жаркая, почти как пять лет назад. Дуня подошла к окну рабочего кабинета и полностью распахнула приоткрытую створку. Она улыбнулась, вспомнив свою свадьбу и то, как она вместо подготовки к ней увлечённо читала книгу Николая Николаевича. Книга, изрядно потрёпанная и зачитанная до дыр занимала почётное место в шкафу.

Дуня немного постояла, любуясь нежно-зелёной только распустившейся листвой на деревьях, после чего вернулась к столу с бумагами. Она любила заниматься делами, пока сыновья-погодки трёх и двух лет сладко спали после обеда. Мальчишки росли спокойными и послушными, не то, что маленькая Дунина сестричка. Та в свои неполные четыре года умудрялась ускользнуть от папеньки, маменьки и кучи нянек. «Вся в меня», — с гордостью подумала Дуня и, решительно сдвинув в сторону отчёты дворецкого и список работников, нанятых на время посевной, притянула на их место письмо от папеньки. Захотелось прочесть ещё раз. На половине страницы Михайла Петрович кратко сообщал обо всех последних новостях, а на оставшихся полутора они, по очереди с Глашей, описывали проказы дочки.

За прошедшие годы Михайла Петрович не только восстановил уменьшившийся за время войны достаток, но и знатно увеличил свой капитал. Как и намеревался, он построил в Смоленской и Могилёвской губерниях несколько кирпичных заводов и парочку лесопилен, установив на кирпичи и доски допустимо низкую цену. Владельцы подобных заводов не раз пытались высказать ему претензии, что цену сбивает, на что получали неизменный ответ:

— Когда беда случается, не по-Божески с людей три шкуры драть. Им отстраивать надобно, что французы порушили.

В Ярославле Михайла Петрович, при участии своих братьев, открыл приют для сирот и при нём начальную школу. Заведовать ими он поставил Николая Николаевича и его жену, которых уговорил остаться и не возвращаться в Москву.

Опеку над юными магичками Михайле Петровичу и Глаше помогла получить начальница института благородных девиц. Она считала себя виноватой за то, что в трудное время не смогла быть рядом с подопечными, пусть даже и не по своей воле, плюс о благе своего института пеклась. Иметь в опекунах учениц Михайлу Петровича было довольно выгодно, правда ему пришлось выслушать мягкий упрёк, что он лучших преподавателей сманивает…

Дверь кабинета открылась и вплыла Аграфена с подносом в руках. На подносе стояло блюдо с выпечкой, запотевший кувшин, покрытый капельками воды и фарфоровая чайная пара.

— Ох, Матушка барыня, всё-то ты в делах, в заботах, — почти пропела кухарка. — На-ка отведай расстегайчиков с пылу, с жару, да компотик попей, только с ледника достали.

— Аграфена, тут еды столько, взвод егерей накормить можно, — сказала Дуня, сдвигая бумаги, чтобы освободить край стола.

— Ты кушай, кушай, хозяюшка, — приговаривала Аграфена, водружая поднос на стол, — двух деток выносила, а всё такая же тонкая-звонкая. Вон Глафира Васильевна после одной доченьки — кровь с молоком!

Дуня порадовалась, что подружка этой похвалы кухарки не слышит. Глаша очень переживала, что после родов поправилась. Хотя Михайла Петрович заверял, что ещё больше жену стал любить, приговаривая: «Этакая пышечка, так бы и съел».

— Как там Стеша? — спросила Дуня.

— Да обживается в этом вашем Ярославле, вот подарочек мне с муженьком выслали, — сказала Аграфена, поправив накинутый на плечи тонкий батистовый платок в голубенький цветочек. — Сманил ирод девку, а мне теперь новых помощниц обучай.

Иродом Аграфена называла Андрейку, бывшего лазутчика из отряда дядьки Михайлы. Михайла Петрович, после того, как вместе с остальными крепостными своего отряда выкупил Андрейку, устроил паренька на фабрику подручным ткача. Андрейка оказался сметливым, старательным, сумел до мастера дорасти. Домишко приобрёл и к Стеше свататься приехал. Аграфена выбором племянницы была довольна, а ворчала так, для порядка.

Кухарка, несмотря на грузную фигуру, двигаясь легко, вышла из кабинета. Дуня, соблазнённая запахом, взяла расстегай, откусила и даже зажмурила глаза от удовольствия. Да, у папеньки и в столичном особняке повара служили хорошие, но такое тесто, как у Аграфены не получалось ни у кого из них. Съев один пирожок, Дуня задумчиво оглядывала блюдо, взять ли ещё.

Дверь кабинета широко распахнулась и вошёл Платон. Он расслабил шейный платок и расстегнул сюртук светлого летнего костюма.

— Фух, духота какая, — произнёс он, подошёл к столу, налил в чашку компот из запотевшего кувшина и выпил в несколько глотков. После чего опустился в кресло, стоящее рядом со столом.

— Платоша, у тебя горло слабое, к чему залпом холодное пьёшь? Нужно поберечься, — сказала Дуня.

— Ты совсем как маменька, словно и не уехала она месяц назад. Везёт же ей, в столице не жарко и не скучно, — сказал Платон с недовольным выражением лица.

Он стянул с блюда расстегай и принялся его ожесточённо жевать. Дуня, знавшая, что муж ездил на мельницу и в кузню заряжать амулеты, подумала: «Ведь давал Оська слово Платошу не задирать, неужто не сдержал?»

— Платоша, ты же знаешь, нашим мальчикам противопоказан сырой воздух. Помнишь, как они в прошлый наш приезд в столицу болели? Доктор сказал, лучше пока в Санкт-Петербург их не возить, подождать, пока подрастут немного. Если скучно, на охоту съезди, сам говоришь, соседи звали, — посоветовала Дуня.

Сосед Савва Дормидонтович и его семейство после записки императора не только согласились продать обратно Алексеевку, но и стали всячески выказывать чете Матвеевских-Лыковых своё расположение.

То, что с предложением поохотиться она оплошала, Дуня поняла по лицу Платона, тот скривился, словно кислых щей отведал. Дуня, как и обещала купила мужу коня — гнедого дончака. Пришлось это сделать раньше, чем думала. Надеялась, пока она в тягости — тогда она первого сына носила, Платон на Громе поездит. Однако своенравный ахалтекинец, стоило ему увидеть хозяйку, Платона к себе больше не подпускал.