Авдотья, дочь купеческая

Маменька и тётушка встретили Платона радостно.

— Платоша, мон ами, что же ты весточку не послал, что приедешь?! — воскликнула маменька. — Мы через два дня на воды отправляемся, в Пятигорск, а ну как разминулись бы.

Маменька обняла сына, подставив щёку для поцелуя. Платон тоже радостно обнял и поцеловал её, затем тётушку. Он не мог поверить своему счастью — ведь через два дня получит полную свободу. В прошлый приезд, Дуне недосуг было, она с заболевшими мальчишками возилась, а маменька плешь проела наставлениями. Высказывала, что слишком часто появляться без жены, видите ли, не комильфо. Объяснялись эти высказывания не заботой о невестке, как наивно думал Платон, а нежеланием вновь стать предметом осуждения в Высшем свете, где лишь недавно прекратились сплетни о трусости графа Лыкова.

После возражений сына, что ездит он исключительно в Джентльменский клуб, маменька ненадолго успокаивалась. Всё бы ничего, да она откуда-то узнала, какой именно клуб посещает Платон, что послужило причиной для новой порции наставлений и упрёков. Причём во время своей речи маменька взволнованно ходила по комнате, периодически прижимая платочек к сухим глазам. Она восклицала:

— Платоша, ты должен, нет, просто обязан, вступить в другой клуб!

— Но почему, маменька? — спрашивал Платон. — Клуб графа Валенского самый модный в столице.

— Вот именно, Валенского! — продолжала матушка, пропуская мимо ушей слово «модный». — Это граф из польской шляхты. Они все с гонором да хитрые, а ты же у меня простой да доверчивый. Обманут, вокруг пальца обведут.

— Да полноте, маменька, с чего бы меня кому-то обманывать? — отмахивался Платон и быстро переводил разговор на премьеру спектакля или на последние светские сплетни.

В глубине души он признавал, что в чём-то маменька права. Граф Валенский, основавший Джентльменский клуб и выделивший под него половину особняка, в члены принимал молодых аристократов либо уже носящих титул, либо являвшихся прямыми наследниками родов. Случайно или намеренно, получилось так, что все молодые люди, входившие в клуб, не служили в армии и не воевали в минувшей войне с французами. Тем не менее, каждый стремился доказать, что ничем не уступают бравым воякам и героям двенадцатого года.

После приезда в столицу Платон мужественно просидел дома до отъезда маменьки и тётушки и даже сходил с ними в салон Карамзиной на Фонтанке. В салоне читали стихи молодые поэты. Маменька пребывала в восторге, а Платон, стихи не особо любивший, весь вечер отчаянно скрывал зевоту.

Проводив маменьку с тётушкой, Платон в тот же день отправился в свой клуб на карете, чтобы подчеркнуть статус. Ему даже в голову не пришло предложить карету маменьке для дальней поездки как более комфортный экипаж. Переливающаяся магическими огоньками вывеска над входом в клуб, заставила сердце Платона забиться быстрее в радостном предвкушении. Он вышел из кареты и поднялся по мраморным ступеням к входу, еле удерживаясь, чтобы не побежать.

Платона встретил хозяин, отделившись от приятелей, оживлённо что-то обсуждавших.

— Что я вижу? Наш затворник объявился! Вы так вовремя, граф. Сегодня виконт Гуров обещал рассказать о весьма занятной новинке, — произнёс граф Валенский с обычным для него выражением лица, которое в равной степени можно было посчитать и высокомерно-насмешливым, и покровительственно-дружеским.

Платон предпочитал видеть в этом выражении второе, хозяин клуба был на добрый десяток лет старше всех посещавших его молодых людей.

Лакей появился рядом с Платоном, как только граф Валевский отвлёкся на очередного вошедшего. На подносе слуга держал бокал шампанского и лёгкую закуску. Платон выпил шампанское, как всегда, лучшего качества, и закусил крошечными бутербродиками на шпажках, получившими своё название в честь тоже крошечного дивана-канапе.

Обычно все собирались в гостиной, оснащённой столами для шахмат или карточной игры. Там же имелся кальян, для желающих приобщиться к развлечению восточных шахов, и рояль, для желающих помузицировать. То, что сегодня хозяин оставил гостей в большом зале, означало, что он готовит необычный сюрприз. Платон присоединился к остальным, радуясь: «Как же я вовремя пришёл»,

Виконт, пожалуй, самый молодой из собравшейся компании, оживлённо жестикулируя, вещал:

— Всё что я рассказываю, истинная правда. Среди гусаров новое пари получило самое широкое признание. Особенно отличаются Александрийцы, не зря носят символ: мёртвая голова!

Платон поморщился, к гусарам он испытывал давнюю стойкую неприязнь. Пари, суть которого принялся описывать восторженный юнец-виконт, показалось Платону не только безрассудным, но и глупым. Он не видел смысла в том, чтобы, приставив пистолет к виску, нажимать на спусковой крючок: выигравшим считался тот, чей пистолет оказывался не заряжен, проигравшим… Понятно и без слов, что доставалось проигравшим, в игре, где ставка — жизнь.

Вслух Платон, конечно же, свои мысли не высказал, тем более, что остальные принялись с энтузиазмом обсуждать детали. Кто-то, Платон даже не понял, кто именно, произнёс:

— Не мешало бы и нам как-нибудь подобное устроить. Что мы хуже гусаров?

Граф Валенский словно ждал этих слов, он стукнул двумя бокалами друг о друга, хрустальным звоном привлекая внимание.

— Зачем же как-нибудь, господа? Я сегодня всё подготовил, — произнёс он торжественно и приказал слугам: — Несите!

В зал два лакея внесли большой продолговатый поднос, на котором в ряд были выложены шесть кремневых пистолетов с взведёнными курками. На гладких стволах блестели латунные таблички с двуглавым орлом — символом Империи, а на рукоятках издали можно было прочесть выбитую надпись: «Тула».

— Тульский завод, — произнёс виконт, чьи глаза заблестели от восторга.

— Приобрёл по случаю, сам лично проверил, — небрежно обронил граф Валенский и обратился к виконту: — Говорите, дружок, для пари выбираются двое?

— Да, выигравший обычно ставит свидетелям полдюжины шампанского, — ответил виконт, не отводящий взгляда от подноса, казалось, опасный блеск оружия его завораживает.

— А если оба участника пари выиграют? — спросил Платон. Откровенно говоря, его этот вопрос не интересовал, просто он боялся, что его молчание на фоне интереса остальных будет превратно истолковано.

— Тогда мы получим дюжину бутылок игристого, — ответил граф Валенский и продолжил: — Из шести пистолетов один заряжен. Кто хочет испытать судьбу?

— Я! — воскликнул виконт Гуров, подходя к подносу.

Виконт обернулся к остальным, решая, кого пригласить себе в пару. Когда его взгляд остановился на Платоне, тот попятился назад. Это не осталось незамеченным.

Граф Валенский язвительно усмехнулся и произнёс:

— Виконт, дорогой мой, в сторону графа Матвеевского-Лыкова даже не смотрите. Была бы здесь его героическая жена, она бы рискнула. А наш граф даже чужую фамилию в названии рода стерпел.

Платон, у которого кровь прилила к голове, а внутри словно полыхнула оскорблённая гордость, сделал несколько шагов к подносу и произнёс: