Авдотья, дочь купеческая

Зазвучала музыка, и вместе с ней вернулись к Дуне уверенность и спокойствие. Она танцевала полонез, ведомая императором, оказавшимся искусным партнёром. К середине полонеза Дуня стала получать удовольствие от танца и вновь обрела способность замечать окружающее.

Александр I явно почувствовавший, что партнёрша расслабилась, решил, что теперь можно и побеседовать.

— Как находите убранство зала, Матушка барыня? — спросил он.

Дуня подняла голову и, увидев добрую смешинку в его голубых глазах, ответила:

— Великолепно! Я словно в сказку попала.

— Думаю, самое время для всех вспомнить народные традиции, культуру, да те же сказки. К слову, в сказках часто исполняются три желания героя. Хотите, графиня, я побуду для вас волшебником и исполню три ваших желания?

— Не откажусь, ваше императорское Величество, — ответила Дуня, воспринимая сказанное императором как милую шутку.

То, что это вовсе не шутка, она поняла, когда после танца император отвёл её на место, усадил на диванчик и сам присел напротив, а рядом оказался непонятно откуда появившийся секретарь, державший в руках бумагу и самописец.

— Слушаю ваше первое желание, Матушка барыня, — произнёс Александр I.

Осознав, что всё происходит на самом деле, Дуня подумала: «А, была не была» и выпалила:

— Ваше императорское Величество, покорнейше прошу выдать мне разрешение на перевод всех моих крепостных в вольные хлебопашцы.

Александр I от удивления приподнял бровь, секретарь и вовсе вытаращился, но справился с собой быстро, сказалась выучка.

— Сколько душ крепостных во владении имеете? — уточнил император.

— Девяносто шесть, — без запинки ответила Дуня и тут же добавила: — А если Алексеевку выкуплю, ещё чуть больше сотни.

Император кивнул секретарю и сказал:

— Разрешение пиши на всех крепостных графини, без уточнения числа. — Затем вновь обратился к Дуне: — Хорош тот командир, что о солдатах своих в первую очередь печётся, но и о себе забывать не стоит. Слушаю ваше второе желание.

— Ваше императорское Величество, я вошла в славный дворянский род Лыковых, — начала Дуня и, набравшись храбрости, продолжила: — Но мне и свой прежний род хочется возвысить. Дозвольте нам с супругом и всем будущим потомкам носить фамилию Лыковы-Матвеевские.

Император подумал и произнёс:

— Что же, это вполне возможно, — и вновь обратился к секретарю: — Подготовь указ о новой фамилии рода, только правильнее будет: Матвеевские-Лыковы. Проследи, чтобы в Петербургском вестнике напечатали.

Дуня охнула и пробормотала:

— Как-то нескромно получилось.

— По заслугам и честь, — сказал расслышавший её бормотание император. — Перед тем, как третье желание загадаете, спросить хочу. Слышал я, что граф Лыков трусливо сбежал, оставив вас на землях, занятых неприятелем. А нужен ли вам такой муж, графиня? Я выступаю против разводов, но признаю, что исключения случаются. Если попрошу, Синод на развенчание согласится. Вам стоит только пожелать.

Дуня замерла, мысли крутились в голове хороводом, сменяя одна другую. Соблазн стать свободной и обрести настоящую любовь был неимоверно велик. Наконец, понимая, что молчание затягивается, Дуня ответила:

— Вы, ваше императорское Величество, сказки вспомнили, а я поговорки народные. Так вот в одной из них говорится: видели глазки, что покупали, теперь ешьте — хоть повылазьте. Никто меня силой замуж не отдавал, клятв у алтаря произносить не заставлял. Сама слово дала, самой его и держать. А Платон хоть и трусоват, да не его вина, что таким вырастили. Род Лыковых древний, славный, от Рюриковичей идёт, дар сильный, детки будущие славными получиться должны. А уж о воспитании должном я сумею позаботиться.

— Достойный ответ. Но третье желание в силе, — сказал император.

— Есть у меня ещё одно желание, выкупить Алексеевку, которая раньше графам Лыковым принадлежала. Если не затруднит, ваше императорское Величество, прошу, отправьте записку с личной просьбой соседу нашему Ильину Савве Дормидонтовичу, чтобы мне обратно продал деревню, — попросила Дуня.

— И это возможно, — ответил император, а секретарь принялся строчить самописцем, составляя текст записки. Александр I поднялся и произнёс: — Если бы все так, как вы о процветании рода заботились, не разорялось и не скудело бы даром магическим дворянство. Было приятно побыть для вас добрым волшебником, графиня. Танцуйте, веселитесь, а мне позвольте откланяться.

Перед тем как уйти, Александр I поцеловал Дуне руку, она же присела в глубоком реверансе. После того, как государь удалился, писарь сообщил, что все документы с подписями и печатями будут доставлены в особняк Лыковых, а с нынешнего дня Матвеевских-Лыковых, завтра же.

Вернувшись к тётушке, Дуня по её изумлённому виду поняла, что та всё слышала, ведь ни император, ни Дуня тайны из своей беседы не делали. «Оно и к лучшему, самой рассказывать Платоше с маменькой не придётся», — решила Дуня. Поговорить с тётушкой на балу не удалось. Дуню наперебой приглашали на танцы бравые военные, тётушка тоже в сторонке не сидела, правда, её кавалеры были значительно старше, многие находились в отставке. После танцев состоялся торжественный ужин и фейерверк, запущенный на площади. После фейерверка народ стал разъезжаться. В карете тётушка тоже разговорами Дуне не докучала, сидела, погрузившись в свои мысли, а, может, воспоминания.

В особняке, несмотря на позднее время их ждали. Поделившись кратко впечатлениями о бале, Дуня повела папеньку и Глашу в одну гостиную, тётушка — племянника и сестёр в другую, преследуя одинаковую цель: рассказать подробности.

Дуня рассказывала живо, описывая и свои ощущения. Когда дошла до момента, когда отказалась от развенчания, не удержалась и всхлипнула. Глаша тоже всхлипнула. Вскоре две подружки, обнявшись, рыдали, сидя на диванчике, а Михайла Петрович мерял гостиную широкими шагами. Наконец, он не выдержал и остановился напротив них.

— Всё, сударушки, хорош слёзы лить. Дело сделано. Дунюшка, да прекрати так убиваться, что у меня аж сердце заходится. Ну, осталась с Платошкой и пёс с ним. Раз так страдаешь, возьми своего Алёшку в полюбовники, когда он с войны вернётся. Да, знаю про гусара, Глашенька рассказала.

— Папенька, что ты такое говоришь? Как язык-то повернулся? — возмущённо сказала Дуня, у которой даже слёзы в раз высохли. — Разве смогу я против совести пойти?

Михайла Петрович и Глаша посмотрели друг на друга и каждый подумал, как в своё время Аграфена: «Да что ж ты совестливая-то такая». Вслух же Михайла Петрович сказал, поднимая руки в знак примирения:

— Ладно, ладно, прости, брякнул, не подумавши. Язык-то как помело, метёт, что ни попадя. Всё, лапушки, спать расходимся, завтра Петю с Павлушей в гости ждать.

В другой гостиной разговор прошёл тоже довольно эмоционально. Но возмущение маменьки и Платона, узнавших об изменении фамилии рода, быстро угасло, когда тётушка о развенчании рассказала.

— Ладно уж, маменька, пусть Матвеевские-Лыковы будем, — примирительно сказал Платон. — Главное, Дунюшка со мной остаётся.

Тётушки после этих слов закивали, а маменька тяжело вздохнула. Старшая тётушка сказала: