Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Август и великая империя
Шрифт:

Прогресс в Испании

10-14 гг. по P.X

Население лежащей против Африки Испании, которое во время римского завоевания бежало в горы, чтобы избежать рабства, начинало приручаться и покидать свои убежища. После стольких войн, пользуясь только что проложенными дорогами, под бдительным взором римских колоний, построенных или вновь укрепленных Августом, и рассеянных по полуострову гарнизонов, античный мир овладел наконец сокровищами, которые эта земля скрывала в своих недрах, как она скрывает их еще и теперь. Туземцы и иностранцы повсюду начали копать заброшенные или еще не известные рудники; республика закрывала глаза и позволяла частным лицам овладевать своей собственностью; она защищала свои права только в том случае, когда дело шло о золотых рудниках, [591] между которыми были столь богатые астурийские рудники, вновь завоеванные Августом. [592] Последние войны доставили, вероятно, первоначальный контингент рабов, который затем был увеличен привезенными рабами и военнопленными германцами и иллирийцами. Повсюду рыли неисчерпаемые недра этой земли, извлекая из нее золото, серебро, медь, свинец, сурик. В Турдетании, в той области, которую древние называли Бетикой, а мы называем Андалузией, в красивой долине Гвадалквивира иберийская раса, смягченная плодородием земли и примесью финикийской и греческой крови, постепенно теряла свой дикий и воинственный характер и принималась за земледелие и морскую торговлю. Бетика вывозила в Италию, особенно в Рим через Остию и Путеолы, хлеб, вино, лучшее масло, воск, медь, смолу, шерсть, а также особого качества ткани, вырабатывавшиеся некоторыми племенами. [593]

591

Страбон (III, И, 10) говорит нам, что почти все серебряные рудники в Испании перешли (??????????) в частную собственность, тогда как золотые рудники принадлежали государству. Однако некоторые из золотых рудников принадлежали и частным лицам (см.: Tacit. Ann., VI, 19). Очевидно, что государство, не будучи в силах эксплуатировать все рудники, оставило за собой только золотые и наиболее богатые из прочих рудников; это помогает нам понять, почему Тиберий (Sueton. Tib., VI, 49) отнял plurimis civitatibus et privatis… jus metallonim.

592

Plin. N. H., XXXIII, IV, 78.

593

Strabo, III, II, 6.

Промышленный прогресс Галлии

Но из всех провинций наиболее прогрессировала та, которую Август и Ликин признавали Египтом Запада. Сперва римское завоевание, затем произведенный Августом ценз придали в Галлии прогресс более силы юридическому праву собственности и укрепили более или менее неопределенные права галльских заимщиков на их земли. [594] Возможно даже, что много общественных земель, принадлежавших civitates, было благодаря потворству римских правителей присвоено верной Риму знатью, которую Рим таким путем вознаградил за ее лояльность по отношению к стране. В Галлию начали проникать теория и практика латинского земледелия; знатные, возвращавшиеся из своих путешествий в Италию и видевшие там виллы крупных римских землевладельцев, не хотели более жить в своих старых кельтских домах: в лесах Галлии начали строить латинские виллы; [595] земледельческая жизнь организовалась по римскому образцу, и в результате появился

общий прогресс земледелия. Но в сосредоточенном молчании, не подавая никому вида, Египет Запада готовил нечто еще более удивительное; Галлия, первая из европейских наций, готовилась сделаться промышленной нацией. Она хотела подражать искусствам Малой Азии, Египта и Сирии и оспаривать у них их клиентов в Италии и в придунайских провинциях; она готовилась обучить германцев первой роскоши цивилизации и не только платить Италии свою подать своими продуктами, но и взять в Италии путем своей торговли часть того золота и серебра, которые сама Италия собирала в других провинциях. Льняная промышленность, начавшись с выделки грубой парусины, скоро перешла к выделке более тонких тканей. Ужасные нервии, так бешено нападавшие на легионы Цезаря, теперь терпеливо сидели за своими ткацкими станками; они стали вырабатывать ткань, которой со временем стали подражать даже на самых старинных и знаменитых фабриках Востока — так высоко ценилась она на рынках, куда некогда поставляла товары Малая Азия. [596] Теперь во всей Галлии покупали красивые красные керамические изделия Арреция и Путеол, беловатые, серые или бледно-желтые изделия горшечника Акона и фабрик долины По. Старые кельтские керамические изделия, украшенные геометрическими рисунками, были изгнаны из новых, богатых и элегантных домов и находили убежище только в затерянных в лесах деревушках, где люди еще жили в старых подземных жилищах. Галльские фабриканты этих национальных керамических изделий, не находивших более спроса ввиду страсти к экзотическим предметам, стали поэтому изучать керамику долины По, керамику Арреция, серебряные греческие и египетские вазы, эллинские мифы и легенды, изображенные на этих вазах, и жанровую живопись, процветавшую в Александрии. Они призвали мастеров из Италии и старались подражать работе своих конкурентов. У рутенов и арвернов начала образовываться галльская школа свободных ремесленников, которые, прилежно работая, должны были пятьюдесятью годами позже основать в долине Аllier одну из величайших фабрик империи. Тогда не только не будут ввозить в Галлию произведения италийской керамики, но сама Галлия будет вывозить свои керамические изделия за Рейн, в Испанию, в Британию, в Африку и даже в Италию. В пепле Помпей найдут фрагменты ваз, происходящих с рутенских фабрик. [597] Одновременно с керамикой Галлия заимствовала на Востоке и усвоила себе тонкое искусство изготовления стеклянных изделий. Мы не знаем, вывозила ли она произведения из стекла, но достоверно, что она в широких размерах могла удовлетворять собственное потребление. [598] Металлургия скоро начнет процветать под влиянием кельтского ума, утонченного от соприкосновения с греко-италийской цивилизацией. Действительно, приблизительно в этот период битуриги изобрели искусство амальгамировать и серебрить железные вещи, чтобы давать небогатым людям иллюзию, что у них, как и у богачей, есть серебряные вещи. Это искусство скоро расцвело в Алезии, городе Верцингеторига, и нашло многочисленных потребителей во всей империи, распространяя роскошь даже среди низших классов. [599] Галльская льняная промышленность должна была так же скоро начать снабжение одеждой римское простонародье. В других областях Галлии не менее остроумные ремесленники взялись за более смелое предприятие: они стали окрашивать в красную краску ткани не драгоценным моллюском, которым пользовались для пурпура, а соком очень обыкновенного растения, которое Плиний называет vaccinium, создавая, таким образом, растительный пурпур, бывший дешевле всякого другого. Если бы это удалось, то Галлия разорила бы к своей выгоде одну из самых старинных и цветущих индустрий Востока. К несчастью, этот растительный пурпур, если и был ярок, как всякий другой, сохранял свой цвет только до мытья. Галлы, однако, не преминули продавать его простонародью и рабам и вывозить в большом количестве в Италию; наряду с настоящим дорогим пурпуром вельмож появился, таким образом, пурпур бедняков. [600] Одновременно с Испанией Галлия снабжала Италию также свинцом. [601] Старая галльская эмальная индустрия равным образом должна была вновь достигнуть расцвета. Если поэтому у галлов было много причин хорошо изучить латинский и забыть свой собственный язык, то одной из этих причин было то, что италийцы были их лучшими покупателями.

594

D’Arbois de Jubainville. Recherches sur Torigine de la propiete fonciere et des noms des lieux habitus en France. Toulouse, 1890, 21.

595

См. очень важную работу Joulin’a об остатках больших римских городов в долине Гаронны: Joulin, Leon. Les Etablissments gallo-romains de la Plaine de Martres — Tolosanes в Memoires prdsentds par divers savants a l’Academie des Inscr. et Belles. Lettres. I ser., t. 11, 1902, 219 сл.

596

В эдикте Диоклетиана (Edictum Diocletiani de pretiis serum venallum. Berlin, 1893) упоминается об этой ткани (XIX, XXXIII, 36): ?????? ????????? ?? ????????? ????????. Лаодикея, т. e. один из самых древних промышленных городов Азии, подражал, следовательно, в III столетии birros’y, т. е. льняной ткани нервиев. Это можно объяснить, только допустив, что нервии фабриковали такую хорошую и ходовую материю, что лаодикейские фабриканты были вынуждены подражать им, чтобы выдержать конкуренцию. См.: Reinach Th. Inscript. d’Alph. в Revue des Etudes grecques, XIX (1906), fasc. 84, 89.

597

Читатель, желающий иметь подробные доказательства наших слов о галльской керамике, найдет их в большой работе: Dechelette. Les vases ceramiques omes de La Gaule romaine. Vol. I. Paris, 1904, 1-er partie, ch. 2–6.—Я в нескольких словах резюмирую главные выводы Дешелетта. Его работа — капитальный труд для истории римской Галлии, потому что он объясняет нам, опираясь на мелкие археологические доказательства, историю галльской индустрии и показывает, как она мало-помалу превратилась в экспортирующую промышленность. Он объясняет и подтверждает, позволяя нам делать самые широкие заключения, многочисленные указания Плиния о различных отраслях галльской промышленности, на которые обращали мало внимания. Плиний говорит о многих отраслях галльской промышленности, продукты хоторых вывозились; если кто поколеблется принять эти указания, как преувеличенные, тому история керамики, с таким талантом изложенная Дешелеттом, и приведенные им археологические доказательства неопровержимо докажут, что галльская промышленность могла сделаться экспортирующей промышленностью. Мы поэтому склонны думать, что и остальные отрасли промышленности, о которых упоминает Плиний, так же процветали, как процветала керамика. Труд Дешелетта еще увеличивает ценность и достоверность слов Плиния о галльской промышленности.

598

Plin. N. Н., XXXVI, XXVI, 194: см.: Dechelette. Op. cit., I, 241.

599

Plin. N. H., XXXIV, XVII, 162–163.

600

Ibid., XVI, XVIII, 77.

601

Рlin. N. Н., XXXIV, XVII, 164.

Единство империи и его причины

10-14 гг. по P.X

Таким образом, в то время как в Риме вокруг Августа маленькая империи властвующая олигархия, думая, что даже и будущее положение империи зависит от нее, истощалась в диких раздорах и противоречивых попытках образовать это будущее по своему желанию, это будущее в неизмеримой империи образовывалось само по себе и совершенно отлично от того, каким его представляли. В то время как Август столько трудился над реорганизацией в Риме аристократического правительства, оказывалось, что области империи, наиболее различные между собой по языку, расе, традиции и климату, сами собой, постепенно, путем усилий миллионов людей, не заботившихся о конечном результате, проникают взаимно друг в друга и достигают очень компактного экономического единства. Бесконечно запутанные материальные интересы связывали их теснее, чем это могли сделать римские законы и легионы или воля сената и императоров. Путем этой внутренней невидимой работы, которую никто не сознавал, случайное собрание областей, соединенных завоеванием и дипломатией, становилось единым телом, оживленным единой душой. История еще раз посмеялась над робкой мудростью людей! Вызванная этими экономическими интересами объединительная сила была так велика, что никто не мог более ни остановить движение, данное обществу империи в течение этих сорока лет pacis romanae, ни своротить мир с избранного им самим пути. А этот путь был как раз тот, который римская мудрость, говорившая устами Тита Ливия, Горация, Вергилия, Августа, Тиберия, признавала неизбежно приводящим к бездне. Италия, как и Галлия, Испания, как и придунайские провинции, плоскогорье Малой Азии, как и северная Африка, народы уже состарившейся цивилизации, как и варвары, деревенские жители, как и средние и высшие классы, наконец, вся империя будут обязаны, благодаря одному и тому же действию мира, благополучия нового золотого века и купцам, распространявшим вместе с продаваемыми ими предметами греко-восточную цивилизацию, усвоить нравы и идеи, познакомиться с утонченностью, пороками и извращенностью городской цивилизации, которые римляне считали такими гибельными. Вся империя готовилась покрыться городами. В центре варварских племен, так же как в центре германских civitates, деревни превратятся в прекрасные города, построенные по образцу италийских городов, которые, в свою очередь, по возможности подражали городам Азии. Oppida Далмации и Пан-нонии сделаются латинскими муниципиями; римские колонии, древние греческие города увеличатся и украсятся; величие империи будет символизировано чудесным блеском ее крупных городов и еще более чудесным блеском самого Рима, который императоры будут украшать не только с целью угодить римлянам, но и с целью ослепить покоренные народы и внушить им уважение.

Среди этого всеобщего благополучия станет процветать и сельское хозяйство; деревня узнает счастливую зажиточность; но то, что можно было бы назвать деревенским духом, — простота, экономия, суровая грубость, так прославленные Вергилием в своих Георгиках, — это все повсюду погибнет. Могучие корни городов высосут все жизненные соки деревень, цвет богатства, ума и энергии, чтобы превратить их в роскошь, забавы и пороки; наиболее цветущими деревнями будут те, которые станут доставлять городам вино и масло для их праздников и игр; крупные и средние землевладельцы переедут жить в города, потратят часть своего состояния на постройку терм, организацию спектаклей для народа, раздачи хлеба и масла; городская жизнь будет иметь все большую привлекательность для крестьян из поколения в поколение. Самые отдаленные, самые простые и самые деревенские народы империи будут стараться сделаться индустриальными, как мы сказали бы теперь, народами, усовершенствовать первобытные искусства своих стран, продавать далеко свои продукты, подражать промышленности более богатых народов, особенно ткацкой промышленности; [602] сами германцы по ту сторону Рейна, воинственные и сварливые германцы, начнут браться за ткацкое ремесло. [603] Рим проведет за пределы своих границ, внутрь германских лесов первые принципы оседлой цивилизации; привычка к роскоши и удовольствиям проникнет в самые глубокие социальные слои, распространится в массе и развратит саму армию; воинский, национальный и политический дух повсюду исчезнет. Римский мир распространит по всей империи даже в самых маленьких деревушках самых отдаленных провинций, даже в среде самых первобытных рас, даже в военных лагерях ту «порчу нравов», которая внушала такой ужас римским традиционалистам, тот дух изнеженности, удовольствия, искусства, новшества, науки, который мы с оптимизмом, может быть, столь же обманчивым, как и пессимизм древних, называем цивилизацией. Этой «порче нравов», этой «цивилизации» и нужно, главным образом, приписать цветущее единство империи в течение двух последующих столетий. Рим привязывал к себе и друг к другу Запад и Восток в продолжение трех столетий потому, что он отдал цивилизованным народам Востока блестящее возрождение городской цивилизации, а варварам Африки и Европы дал впервые отведать ее. Рим господствовал над народными массами не своими законами и легионами, но своими амфитеатрами, гладиаторскими играми, банями, раздачей масла, дешевым хлебом, вином и празднествами. По мере того как массы будут отведывать этой более утонченной и более богатой жизни, они будут привязываться ко всякой власти и всяким учреждениям, которые только позволят им пользоваться ею; и богатые классы, которым будет выгодно сохранить существующий строй, поймут, что нет лучшего средства для укрепления власти, как удовлетворять страсти масс. Император в Риме будет подавать пример всем; и как он в Риме, так богачи в отдаленных городах Азии и Африки будут сохранять в своих руках муниципальную власть, постоянно давая народу праздники и съестные припасы. Галльская аристократия скоро навсегда привяжется к империи, когда привыкнет жить в виллах, подобных италийским виллам, но более обширных и более пышных, сияющих прекрасными греческими и италийскими мраморами, отделанных в столичном стиле и украшенных копиями знаменитых произведений греческой скульптуры. [604] Писатель, пропитанный древней мудростью, будет в состоянии через полвека жаловаться, что в его время у слуг есть серебряные зеркала [605] и что в городских трактирах пьют так много вина; но в период величайшего благополучия главной связующей силой империи будет именно это всеобщее стремление к утонченности, зажиточности и порочности развитой городской цивилизации.

602

В Эдикте Диоклетиана, особенно в тех главах, где идет речь о текстильной промышленности, перечисляются ткани, принадлежавшие варварским или чисто земледельческим народам: Noricus, Numidicus, Britannicus и т. д. Это доказывает, что в первом и втором столетиях нашей эры земледельческие народы сами старались изалечь выгоду из своих местных искусств, знакомя со своими продуктами отдаленные страны.

603

Рlin. N. Н., XIX, I, 18: Galliae universae vela teximt, jam quidem et transshenani hostes…

604

Joulin. Op. cit., 327.

605

Plin. N. H., XXXIV, XVII, 160.

Существенные элементы политики Августа. Республиканская республика

14 г. по P.X

Конечно, когда за золотым веком последует бронзовый, а потом железный, когда иссякнут источники этого благосостояния, эта связующая сила ослабнет и огромная масса начнет распадаться. Но эта эпоха была еще далеко. Когда Август умер 23 августа Августа. 14 г. в возрасте семидесяти трех лет, та социальная работа, которая должна была соединять империю в течение двух столетий, едва начиналась. Семьи, обогатившиеся в течение сорока предшествующих лет, посреди этого потока старых и новых богатств, откуда выныривало столько состояний, едва-едва, робко начинали выказывать перед народом великолепие, которое должно было способствовать развитию городской жизни на всех концах империи. Неопределенность, царствовавшая еще в Риме на Палатине; страх слишком больших расходов для Рима и для своего народа, характерный для правления Августа и Тиберия; долгое колебание между традициями умирающего мира и требованиями мира зарождающегося удерживали по всей империи богачей, которые, нуждаясь в образце, отовсюду обращали свои взоры на дом принцепса. Но богатства тем временем накапливались, и они должны были не замедлить вывести империю на новую дорогу, едва Рим даст сигнал. Август поэтому почти всю свою жизнь плыл против течения. Должно ли заключить из этого, что он только случайно служил прогрессу мира? Конечно, нет. Среди множества выполненных им дел два действительно были очень жизненными: его республиканская политика и его политика галло-германская. Римская империя состояла из более разнообразных между собой частей, чем великие предшествовавшие ей империи; ее странная кольцевая форма делала еще более трудной задачу дать ей единство. Важность этого неудобства доказывается нам тем фактом, что никогда не могли хорошо поместить столицу. Рим, Константинополь и другие столицы никогда не удовлетворяли всем потребностям. И все же Римская империя скоро приобрела более прочную связь и крепость, чем всякая другая из предшествовших ей великих империй. Силы распада, так быстро разлагавшие великие греко-восточные империи, основанные Александром, были бессильны над ее огромным телом. Почему? Историки, насмехающиеся над столь упорным республиканским духом римлян, говорившие, что республика Августа — только комедия, лучше сделали бы, если бы задали себе этот вопрос. Двумя главными, но, по моему мнению, не единственными причинами этой крепкой связи были экономическое единство и распространение городской цивилизации. Прочная связь Римской империи была отчасти действием римской и республиканской идеи о государстве, которая, в отличие от азиатской монархии, признавала существенным элементом государства его неделимость. В азиатских монархиях государство рассматривалось как собственность династии, которую царь мог увеличивать, уменьшать, расчленять, делить между своими сыновьями и родственниками, оставлять по наследству, подобно поместью или дому. Для римлянина

государство, напротив, было res publica, общественная вещь; оно принадлежало всем, т. е. иначе говоря, никому; управлявшие им магистраты были представителями настоящего, безличного и невидимого господина, римского народа, populus romanus, вечные права которого не подчинялись никакой давности и никаким ограничениям и вечная власть которого составляла неделимую душу государства. Республиканская политика Августа и Тиберия, их упорство сохранить неприкосновенными основные принципы древнего римского идеала могущественно содействовали проведению в империи латинской идеи неделимости государства и такому глубокому укоренению ее в античной культуре, что после классического возрождения мы можем найти ее в обломках древнего мира. Постепенно, по мере того как политический дух угасал во всей империи и усвоение городской цивилизации становилось высшей целью жизни, принцепс республики становился в представлении подданных верховным вождем, источником всякого благополучия, тем, кто заставляет царствовать мир и правосудие, истинным полубогом. На это неизмеримое уважение опираются последующие императоры, и им они пользуются, чтобы постепенно разрушать последние остатки аристократической конституции и основать монархическую власть. Но, однако, когда древний республиканский дух угас в новом поколении, осталась идея, что империя — неделимая и вечная собственность римского народа, что император должен управлять ею, но не может причинять ей какого-либо ущерба. И этой идеей монархия Флавиев и Антонинов существенно отличалась от азиатских монархий и походила, скорее, на современные монархии Европы, которые все одухотворены таким могучим римским влиянием. Благодаря этой идее императорская власть в течение двух столетий содействовала экономическим силам, образовывавшим единство империи, вместо того чтобы противодействовать им, как сделала бы восточная монархия. Синтез материальных интересов — внизу, республиканская идея неделимого государства, а не монархическая сосредоточенность верховной власти, — наверху; таковы были фундамент и кровля могущественного здания империи. Ни одна часть труда Августа и Тиберия не была поэтому более жизненной, чем та, которая предназначалась спасти сущность республиканского принципа, и именно это не поняло потомство и не хотят понять наши современники, которые еще пользуются ее отдаленными плодами. Политическая сила современной Европы перед лицом Востока происходит по большей части от этой римской идеи неделимого государства, для спасения которой в один из наиболее критических моментов всемирной эволюции столько потрудились Август и Тиберий. Кто, действительно, может сказать, что произошло бы без страшного традиционалистического сопротивления, выдвинутого этой горстью людей, и не усвоила ли бы Италия в политике восточные идеи в пятьдесят лет вместо двух с половиной столетий?

Галло-германская политика

14 г. по P.X

Другой жизненной частью политики Августа была галло-германская политика. Ликин не ошибся, и Август был прав, послушав его, Римская Галлия является великим историческим созданием Юлиев и Клавдиев: имена Августа, Тиберия, Агриппы, Друза, Германика, Клавдия неразрывно связаны с романизацией Галлии. Не простая случайность, что Друз умер между Рейном и Эльбой, а Клавдий родился в Лионе; что Тиберий большую часть своей жизни провел в Галлии, на Рейне и за Рейном; что Август с 14 г. до Р. X. не покидал Европы, чтобы не удаляться слишком далеко от Галлии; что сын Друза получил имя Германик; что имена Цезаря и Августа получили бессмертие в названиях, данных новым или уже существовавшим городам. Конечно, повсюду в Галлии жаловались на слишком тяжелую подать, но мир, знакомство с греко-римской цивилизацией, сношения со средиземноморским миром более чем вознаграждали за эту подать. Переходное состояние, конечно, еще не окончилось в момент смерти Августа. Долги обременяли значительную часть галльского общества, слишком быстро усвоившего дорого стоивший способ жизни греко-римской цивилизации, не рассчитав своих расходов со своими средствами. Но самые долги, если и причиняли повсюду некоторое недовольство, побуждали вместе с тем старую кельтскую Галлию превратиться в Римскую Галлию. Воспоминания и сожаления о прошлой независимости не исчезли вполне; они были задержаны тем тягостным положением, которое вызвал переход от простой жизни к утонченной цивилизации. Но предпринимаемые усилия вернуться к прошлому толкали Галлию еще дальше по дороге к будущему. По ту сторону Альп образовался Египет Запада, изобильный, подобно африканскому Египту, хлебом и льном, густонаселенный, со своими земледельцами, своими промышленниками, своими купцами, населением, одновременно деятельным и экономным, которое хорошо обрабатывало свою землю, само, без помощи республики, как было в Нарбонской Галлии, создавало в центре civitatum, постепенно превратившиеся в административные единицы, богатые, красивые города со всеми утонченностями, украшениями, нравами и богами греко-римского мира, и все это было создано с бережливым благоразумием. Там образовался хорошо уравновешенный и однородный народ, который, превратившись в торгово-промышленную нацию, не переставал снабжать Римскую империю большим числом всадников и солдат, который, усвоив у жителей Востока все полезное, мог бы остановить волну восточного нашествия, полузалившую Италию. Этот Египет Запада не только доставлял империи такие же выгоды, как Египет Востока, но он должен был служить противовесом слишком обширным восточным провинциям, поддерживать власть Рима в Европе и сохранить за Италией ее господство еще в течение трех столетий. Несмотря на патриотический жар, охвативший Италию после Акция, несмотря на гибель Антония, звучные оды Горация и великую национальную поэму Вергилия, Италия скоро бы пришла в упадок, если бы Галлия оставалась бедной и варварской страной. Столица империи, самые обширные, населенные и богатые провинции которой были в Азии и Африке, не могла бы лежать у противоположных границ, на пороге варварства, так же, как столица русской империи не могла бы быть теперь во Владивостоке или Харбине. Рим должен был бы перейти на Восток, раствориться в Азии, как боялись того римские патриоты, если бы важность Галлии не была замечена в Риме. Когда Рим, напротив, овладел огромной заальпийской провинцией, сходной с Египтом и доставлявшей много солдат; когда он должен был заняться защитой Галлии, как он защищал Египет, и защищать ее даже более Египта, потому что ее положение было опаснее; Италия оказалась удачно расположенной в середине империи, и Рим еще на три столетия сохранил свое господство, приобретенное ценой столькой крови, двухсотлетних войн и с помощью судьбы над выродившейся цивилизацией Востока и еще бесформенным варварством Запада.

Проф. А. А. Захаров

ОЧЕРК ИЗУЧЕНИЯ РИМСКОЙ ИСТОРИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX И НАЧАЛЕ XX ВЕКА [607]

I

Теодор Моммзен

Разработка римской истории после смерти Нибура является в значительной степени результатом деятельности одного человека, Теодора Моммзена. [608] Сын бедного, но образованного шлезвигского пастора, Теодор Моммзен (род. 30 ноября 1817 г.) был старшим из трех братьев, которые все выдвинулись в области изучения классических древностей. Изучив право в Киле, он обратил свое внимание на Рим, и его интерес к классическому миру развился благодаря лекциям Отто Яна. Уже первые его труды — латинское исследование о римских ассоциациях (De collegiis et sodalitiis Romanorum, 1843) и исследование о римских трибах (Die Rom. Tribus in administrativer Beziehung, 1844) — обратили на себя внимание и до сих пор не потеряли своего значения. Ученую командировку от датского правительства с небольшой субсидией от Берлинской академии он употребил на посещение Италии, и это итальянское путешествие имело такое же важное значение в его жизни, как в жизни Ранке или Буркхардта. Центром его занятий в Вечном Городе был Археологический институт, [609] основанный Бунзеном и Герардом в 1829 г, с секретарем которого, Генценом, уже начавшим тогда собирать латинские надписи, он вступил в тесную дружбу. В это время у него и возникла мысль о новом «Сборнике латинских надписей» вместо тех сборников, которые существовали ранее. [610]

607

При составлении очерка главными пособиями служили книги Goocha’a и Fuotter’a, отдельные характеристики которых, однако, во многих местах изменены и дополнены.

608

Подробная биография: Hartmann L. М. Th. Mommsen. Gotha, 1908 (дополненный отт. из: Bettelheims Deutsche Nekrologe. 1906. IX. S. 441–515; полная библиография соч.: Zangemei-ster К. Th. Mommsen, als Schriftsteller, 1887. 2 Aufl. / Jacobs. E. 1905. См. также: Burst an. Gesch. der kl. Philologie. S. 832, 1180–1186 et passim; Jonas F.//Deutsche Rundschau. 1897. S. 399–416; Pais E.//Rivista di storia antica. 1900. IV. S. 510–523; Bardt C. Theod. Mommsen. Berlin, 1903; Harnack A. // 1) Gesch. d. Preuss. Akad. II. 522–540; 2) //Th. M. Rede. Leipzig, 1903; Hirschfeld О. // 1) Zeitgeist. 1903. № 48; 2) Abhandlungen der Berlinen Akademie. 1904; Hueisen Ch. // Rom. Mitteil. 1903. XVIII. S. 193–238; Wachsmuth C. // Sachs. Gesell. d. Wiss. 1903. S. 153–173; Dove A. // Beilage Munch. Allg. Zeitung. 1904. № 26; Dressel H. // Zeitschr. fur Numismatik. 1904. XXIV. S. 267–276; Gradenwitz. Zeitschr. der Savigny Stiftung // Rom. Abt. 1904. XXV. S. 1—31; Neumann K. J. // 1) Hist. Zeitschr. 1904. LVI. S. 193–238; 2) Entwicklung und Aufgaben der al ten Geschichte. 1910. S. 63 pas.; Schwartz E. // Gotting. Gelehrt. Nachrichten. 1904; Karst//Hist. Vierteljahrsschift. 1904. VII. S. 313 pas.; Seeck O.//Deutschen Rundschau. 1904. CXVIII. S. 15—108; Meyer Ed. Kleine Schriften. 1910. S. 539 pas.; Gomperz Th. Essays und Erinnerungen. Leipzig, 1905. S. 133–143; Haverfield // Engl. Hist. Review. 1904. Sandys J. E. A History of classical Scholarschip. 1908. Vol. 3. S. 197–198, 235–238; Guillaud A. L’Allemagne nouvelle et ses historiens. 1899 (о Нибуре, Ранке, Моммзене и Трейчке); Willamowitz U., Moellendorf Th. M. Ein Ansprach//Sokrates. 1918. VI. S. 1 —10; Hoffman E. Th. M. Ein Ansprach//Ibid. S. 145–150; Camille, Julian//Rev. hist. Vol. LXXXIV; Costa E. Th. Mommsen; Discorso inangurale per Hanno di studi. Bologno, 1904; Кулаковский Ю. A.// Журн. Междунар, права. 1901. Янв.; Ростовцев М. И.//Мир Божий. 1904. № 2; Зелинский Ф. Ф. // Ист. обозрен. 1894; Хвостов М. М. // Науч, слово. 1904. № 1; Розанов В. В. // Мир искусства. 1901.

609

Michaelis Ad. Geschichte der deutschen archaologischer Instituts. 1879; Цветаев И. В. Путешествие по Италии.

610

См.: Huebner Em. Romische Epigraphik в Handbuch d. kl. Altertumswissenschaft / Her. v. Iwan Muller. Bd 1: R. de la Bianchere: Histoire de I'epigraphie romaine, redigee sur les notices de L. Renier. Paris, 1887.

Основы латинской научной эпиграфики положил Боргези, [611] восстановивший фасты римских магистратов. Начало Corpus’а в обширных размерах было положено частными усилиями, но предприятие было прервано смертью первого редактора Келлермана. Берлинская академия предложила взяться за этот труд Отто Яну, и Ян пригласил к себе в сотрудники своего бывшего ученика. Но в это же время мысль об издании Corpus’a высказала Французская академия, и Боргези обещал ей свою помощь. Ввиду такого соперничества Моммзен решил выпустить отдельный труд о самнитских надписях, для чего, по совету Боргези, отправился в Неаполитанское королевство и предпринял продолжительное путешествие по югу Италии. Вышедшие в свет в 1852 г. Inscriptiones Regni Neapolitan! latinae были посвящены Боргези.

611

См. его «Oeuvres» (vol. X. 1897).

При собирании и изучении надписей Моммзен не оставлял без внимания и другие стороны древности. Главным результатом его итальянского путешествия помимо надписей было изучение древних италийских диалектов. Его Oskischen Studien (1845), за которыми последовали Die unteritalischen Dialekte (1850), были трудами, сделавшими эпоху как в истории и этнографии, так и в изучении языков доримской Италии, и до последнего времени оставались основными работами в данной области.

В Киль Моммзен вернулся как раз к тому времени, когда мог принять участие в революционных событиях 1848 г. Легкое ранение, полученное в уличной схватке, помешало ему присоединиться к своим братьям, отправившимся волонтерами против Дании. Но он зато сделался редактором органа временного правительства «Schleswig-Holsteinische Zeitung». Личное участие в войне и революции познакомили его с силами и страстями, создающими историю, в то время как его кратковременные занятия журналистикой развили тот стиль, которому в значительной степени была обязана своим успехом «Римская история».

После неудачи национального движения в Шлезвиг-Гольштейне Моммзен принял кафедру римского права в Лейпциге, где жил в тесной дружбе с О. Яном и Морицем Гаутом. Реакция не оставила его, однако, в покое, и в 1851 г. саксонский премьер-министр Бейст сместил с должностей всех трех названных ученых. Моммзен принял тогда приглашение в Цюрих, где выпустил сборник латинских надписей Швейцарии (Inscriptiones Confederation's Helveticae latinae, 1854), но круг его деятельности был здесь слишком узок, и он скоро (в 1854 г.) перешел в Бреславль.

Прекрасно выполненные названные издания надписей окончательно укрепили за Моммзеном известность в научном мире, и в 1853 г. Берлинская академия дала ему субсидию на шесть лет с целью работы над Согриз’ом. [612] В 1858 г. он был приглашен как член Академии в Берлин, где получил кафедру.

Это было концом его странствований. Неизмеримая задача труда, гораздо более обширного, чем аналогичный труд Бека, требовала человека, обладающего способностью к быстрой и аккуратной рабботе и умеющего воодушевлять и контролировать своих сотрудников. Первый из увесистых фолиантов Corpus’a появился в свет в 1863 г.; он содержит республиканские надписи, изданные самим Моммзеном, и консульские фасты, изданные Генценом. Задачей каждого ученого, работавшего над надписями, было — пересмотреть, насколько возможно, оригиналы надписей, изучить печатные сочинения, отделить у Лигорио и других подделывателей подлинные надписи от фальсифицированных, объяснить указания на упомянутые в надписях местности и лица, установить даты надписей и восстановить испорченные места. Из двадцати томов, появившихся при жизни Моммзена, он сам издал около половины, но и все другие отделы носят следы его просмотра и поправок. [613]

612

План издания Corpus’a надписей был выработан Т. Моммзеном еще в 1847 г. и тогда же напечатан: Ue be г Plan und Ausfuhrung eines Corpus Inscriptionum Latinarum von Th. Mommsen, Doctor der Rechte / Gedr. a. Hs. fur die Herren Mitglieder der Konigl; Akademie der Wissenschaften zu Berlin. Berlin, 1847; перепечатан: Harnack Ad. Geschichte des Koniglich // Preussischen Akademie der "Wissenschaften. Bd 2. Berlin, 1900. S. 522–540. См. также ст.: Hirschfeld // Abhandlungen. 1904; Waltzing J. P. Le Recueil gdn^ral des inscriptions latines. Louvain, 1892. P. 42; Blanc h'e r e R. de. Histoire de 1’tpigraphie romaine, redigee sur les notes de L. Renier//Rev. Archeoi. 1886 (отд. изд.: Paris, 1887).

613

Вот список надписей, которые вошли в Corpus:

Vol. I. Inscriptiones Latinae antiquissimae / Ad C. Caesaris mortem; Ed. Th. Mommsen. 1863.

Voluminis primi editio secunda. Pars I Fasti / Cura Th. Mommsen, W. Henzen et C. Huelsen. 1893.

Voluminis primi pars posterior. Fasc. I / Ed. altera; Inscriptiones Latinae antiquissimae ad C. Caesaris mortem a Th. Mommsen ed. сига E. Lommatzsch. 1918.

Tabulae lithographicae. Priscae Latinitatis monumenta epigraphica / Ed. Ritschelius. 1862.

Vol. II. Inscriptiones Hispaniae / Ed. Aem. Huebner. 1869; Suppiementum. 1892.

Vol. III. Inscriptiones Asiae, provinciarum Europae Graecarnm, Illy rici Latinae / Ed. Th. Mommsen. 1873.

Pars prior. Inscriptiones Aegypti et Asiae; inscriptiones provinciarum Europae Graecarum, inscriptiones Illyrici. Pt. I–V, comprehendens.

Pare posterior. Inscriptionum Illyrici. Pt. VI–VII. Res Gestae Divi Augusti, edictum Diocletiani de pretiis rerum venalium, privilegia militum veteranorumque, instrumenta dacica comprehendens.

Supplement!. Fasc. I. 1889; fasc. II. 1891; fasc. III. 1893; fasc. IV–V. 1902.

Vol. IV. Inscriptiones parietariae Pompeianae, Herculanenses, Stabianae / Ed. C. Zangemeister, 1879. Supplementi. Pars prior. 1898; pars posterior. 1909.

Vol. V. Inscriptiones Galliae Cisalpinae Latinae / Ed. Th. Mommsen. 1872–1877.

Pars prior. Inscriptiones regionis Italiae decimae comprehendens. 1872.

Pars posterior. Inscriptiones regionum Italiae XI et IX comprehendens. 1877. Suppiementum Italicum. Fasc. I / Ed. Ettori Pais // Atti della R. Academia dei Lincei. Ser. IV. Vol. V. Roma, 1888.

Vol. VI. Inscriptiones urbis Romae Latinae / Collegerunt E. Bormann, G. Henzen, Ch. Huelsen et J. B. de Rossi.

Pars I / Ed. Bormann et G. Henzen. 1876.

Pars II / Ed. E. Bormann, G. Henzen, Chr. Huelsen. 1882.

Pars III / Ed. E. Bormann, G. Henzen, Chr. Huelsen. 1886.

Pars IV/Ed. Chr. Huelsen. Fasc. I. 1894; fasc. II. 1902.

Pars V / Ed. E. Bormann, G. Henzen, Chr. Huelsen. 1885.

Pars VI. Indices.

Vol. VII. Inscriptiones Britaniae / Ed. Aem. Huebner. 1873.

Vol. VIII. Inscriptiones Africae Latinae / Collegit G. Wilmanns. 1881.

Pars prior. Inscriptiones Africae proconsuiaris et Numidiae comprehendens.

Pars posterior. Inscriptiones Mauretaniarum comprehendens.

Supplementi. Pars I. 1892; pare II. 1894; pare III. 1904.

Vol. IX. Inscriptiones Calabriae, Apuliae, Samnii, Sabinorum, Piceni Latinae / Ed. Th. Mommsen. 1883.

Vol. X. Inscriptiones Bruttiorum, Lucaniae, Campaniae, Siciliae, Sardiniae Latinae / Ed. Th. Mommsen. 1883.

Pars prior. Inscriptiones Bruttiorum, Lucaniae, Companiae comprehendns.

Pars posterior. Inscriptiones Siciliae et Sardiniae comprehendens.

Vol. XI. Inscriptiones Aemiiiae, Etruriae, Umbriae Latinae / Ed. E. Bormann.

Pare prior. Inscriptiones Aemiiiae et Etruriae comprehendens. 1888.

Partis posterioris. Fasc. I. Inscriptiones Umbriae, viarum publicarum, instrument! domestici comprehendens. 1901.

Vol. XII. Inscriptiones Galliae Narbonnensis Latinae / Ed. O. Hirschfeld. 1880.

Vol. XIII. Inscriptiones trium Galliarum et Germaniarum Latinae.

Partis primae. Fasc. prior. Inscriptiones Aquitaniae et Lugudunensis / Ed. O. Hirschfeld. 1899.

Partis primae. Fasc. posterior / Ed. O. Hirschfeld. 1904.

Partis secundae. Fasc. I / Ed. C. Zangemeister. 1905.

Partis secundae. Fasc. II / Ed. Th. Mommsen, O. Hirschfeld, A. Domaszewski. 1907.

Partis tertiae. Fasc. prior / Ed. O. Bohn. 1901.

Partis tertiae. Fasc. posterior / Ed. Alm. Esperandieu. 1906.

Vol. XIV. Inscriptiones Latii veteris Latinae / Ed. H. Dessau. 1887.

Vol. XV. Inscriptiones urbis Romae Latinae: Instrumentum domesticum / Ed. H. Dressel.

Pars prior / Ed. H. Dressel. 1891.

Partis posterioris. Fasc. I / Ed. H. Dressel. 1899.

Поделиться с друзьями: