Август и великая империя

Реформы в Италии 4 г. по P.X

Но Тиберий знал, что для возвращения силы ослабевшему правительству недостаточно восстановить дисциплину в армии и вести войны. Будучи в этом году в Германии, Август принял меры, очевидно внушенные Тиберием, в которых можно было узнать традиционалистический и консервативный дух старой аристократической политики. Без влияния Тиберия нельзя объяснить, почему этот хитрый политик, думавший только о том, чтобы повсюду избежать затруднений, взялся начиная с этого года за столько трудных и опасных вопросов, или почему он сделал попытку нового очищения сената, которую, впрочем, как обычно, скоро прервал, постаравшись и на этот раз ответственность возложить на других; или почему он счел себя обязанным сполна уплатить солдатам и ветеранам, после того как так долго не держал своего слова; почему, наконец, он решился просить денег на армию не только у провинций, но и у Италии. Было, конечно, справедливо, чтобы Италия, так разбогатевшая в последние тридцать лет, уплачивала по крайней мере часть военных расходов, из которых она извлекала выгоды больше всех других частей империи. Если легионы вели столь тяжелые кампании в Иллирии, Паннонии и Германии, то разве это делалось не для того, чтобы собственники северной и центральной Италии могли безопасно продавать свое вино варварским или полуварварским народам Европы? Но Италия в течение целых столетий так привыкла не платить налогов, что нужен был ум более прямолинейный и решительный, чем Август, чтобы задумать такую безрассудную вещь. Августу в этом деле, без сомнения, принадлежат бесконечные предосторожности, с которыми он его вел. Он хотел избежать всякой резкости, и в силу своей проконсульской власти, не давая никакого объяснения по поводу этой меры, приказал произвести перепись всех лиц, владеющих более чем 200 000 сестерциев; это, очевидно, были жертвы, намеченные для ближайшего жертвоприношения. [489] Наконец, после стольких лет Август осмелился взяться и за важный вопрос о бездетных браках и постарался помешать зажиточной буржуазии и всадническому сословию проходить через сети legis de maritandis ordinibus. Всадники, средние классы, широкие круги общества не обманывались, выказывая такое отвращение к Тиберию и такую любовь к Гаю и Луцию Цезарям. Едва Тиберий вернулся к власти, как Август осмелился предложить столь страшный для них закон, ставивший бездетных женатых лиц на один уровень с холостыми. [490] Этот закон, вероятно, назывался lex Iulia caducaria и имел одновременно и социальную и фискальную цель. Он хотел принудить супругов иметь детей, отождествляя бездетность с безбрачием и наказывая ее теми же наказаниями, которые предписаны были в законе de maritandis ordinibus; он хотел вместе с тем пополнить государственное казначейство, постановляя, что наследства, оставленные холостякам и orbi, не имеющим права наследования, не переходят к другим наследникам по нормам древнего права, а поступают в государственное казначейство.

489

Dio, LL, 13; мне кажется, что эту перепись можно объяснить, только видя в ней приготовление к прямому налогу. Иначе нельзя объяснить тот факт, что Август не приказал произвести перепись менее значительных состояний из страха перед мятежом. Можно бы возразить, что для введенного затем налога на наследства не было нужды в предварительной переписи имуществ, но в этот момент еще не думали о налоге на наследства; перепись могла служить для подготовки других налогов.

490

Jors (Die Ehegesetze des Augustus, Marbourg, 1894, 49 сл.), по моему мнению, ясно и окончательно доказал три следующих пункта: 1) что между lex de maritandis ordinibus и lex Papia Poppaea дблжно поместить третий закон, о котором упоминает Светоний (Aug., 34) как об изменении legis de maritandis ordinibus: hanc quum aliquanto severius quam ceteras emendasset, prae tumultu recusantium perferre non potuit: nisi adempta demum lenitave parte paenarum, et vacatione triennii data auctisque premiis; 2) что этот закон, усиливающий lex de maritandis ordinibus, был предложен в 4 г. no Р. X. и приостановлен два раза: первый раз на три, второй на два года, ибо нет основания сомневаться в показании Диона (LVI, 7) относительно этого; 3) что lex Papia Poppaea было смягчением, внесенным в закон 4 г., при помощи которого старались сделать возможным хотя бы частичное применение идей, продиктовавших закон 4 г. Дион (LVI, 10) говорит нам, что lex Papia Poppaea ???? ?? ??????????? ??? ??? ?????? ??? ?????????? ??????? ???? ?????, а мы знаем, что lex de maritandis ordinibus наказывал только холостяков, а не оrbi. Следовательно, lex Papia Poppaea, устанавливая различие между неженатыми и orbi, был смягчением закона 4 г.; последний должен был рассматривать одинаково холостяков и orbi, т. е. применять к orbitas все те же наказания и ограничения, как и к безбрачию. Это довольно вероятно, ибо, как мы уже много раз замечали, десять первых глав LVI книги Диона доказывают нам, что в тридцать лет, следующих за изданием великих социальных законов, вопрос об orbitas сделался очень важным: многие женились, чтобы избежать lex Iulia, но обычай не иметь детей распространялся особенно в зажиточных семьях всаднического сословия. Партия, требовавшая закона de maritandis ordinibus, требовала сделать его действительным путем закона об orbitas, и неудивительно, что закон был поставлен в 4 г., т. е. после возвращения Тиберия к власти. Тиберий, бывший консерватором и поклонником традиций, должен был одобрять эти законы; тот факт, что закон, о котором идет речь, был предложен тотчас же после его возвращения к власти, является новым доказательством этого и помогает нам объяснить причины, по которым значительная часть Италии имела к Тиберию такое упорное отвращение. Правление Тиберия значило закон против orbitas. Но каков был этот таинственный закон 4 г.? Ульпиан (Fragm., XXVIII, 7) говорит об одном lex Iulia caducaria, о котором нет, впрочем, нигде упоминания в другом месте. Так как lex Papia Рорраеа был смягчением закона 4 г. и, в сущности, трактовал вопрос о caduca, то не должно ли видеть в этом lex Iulia caducaria закон 4 г.? Тацит (Ann., Ill, 25) ясно говорит нам, что одной из целей legis Papia Рорраеа было увеличение доходов государства; в этом и есть существенная разница между lex Papia Рорраеа и lex de maritandis ordinibus, разница, на которую историки обращали очень мало внимания: Papia Рорраеа, quam seuior Augustus post Iulias ragationes, iucitandis coelibum poenis et augeudo aerario sanxerat. Видно, что начиная с этого года правительство заботливо занимается финансами; поэтому вполне вероятно, что закон 4 г. имел не только цель сделать orbitas более редкой, но и доставить государству новые средства, что прекрасно подходит к lex caducaria. Этот закон передавал государству наследства, оставленные холостым, и в то же время ассимилировал orbi с холостяками. Так как lex Papia Рорраеа ранее права государства признавал права родственников до третьего колена, а также права других родственников, имевших детей, то я предполагаю, что lex Iulia caducaria передавал эти наследства прямо государству и что затем lex Papia Рорраеа внес в него указанное смягчение. Но следует помнить, что все это предположения, и к тому же очень неопределенные.

Оппозиция закону

Благодаря Тиберию традиционалистическая партия снова сделалась могущественной; она вновь принялась за дело, начатое великими социальными законами 18 г. и прерванное затем раздорами среди знати, идеями нового поколения и слабостью Августа. Постаравшись в 18 г. вылечить аристократию от ее эгоизма и ее пороков, эта партия предприняла теперь попытку подчинить этому же режиму средние классы. Если lex de maritandis ordinibus и lex de adulteriis касались, главным образом, знати, то lex caducaria был направлен против всаднического сословия, добровольная бездетность которого угрожала передать империю в руки вольноотпущенников и подданных. Но всадническое сословие было многочисленнее, энергичнее и беднее знати; с другой стороны, Тиберий, настоящий автор закона, был принужден до декабря оставаться в Германии, [491] где благодаря как искусно веденным переговорам, так и быстрому движению вперед он покорил все племена, жившие между Рейном и Везером до океана, и где он сделал свои приготовления к большой кампании следующего года. Август, таким образом, был один в Риме, когда закон был представлен в комидии. Менее испуганные его старостью, чем были бы испуганы присутствием Тиберия в Риме, всадники на этот раз оказали противодействие и сделали попытку отклонить принятие закона. [492]

491

Velleius Pater. (II, CV, 3): anni eius aestiva usque in mensem Decembrem producta…

492

Sueton. Aug., 34: prae tumultu recusantmm perferre non potuit: nisi adempta demum lenitave parte paenarum et vacatione triennii data… Если сравнить эти, столь точные, строки с рассказом Диона (LVI, 7), то легко заметить, что как Дион забыл закон 4 г. и говорит только о законе Papia Рорраеа, так Светоний, с другой стороны, смешивает в один закон закон 4 г. и lex Papia Рорраеа; чтобы узнать истину, нужно поэтому пополнить один текст другим, так как каждый из них в отдельности недостаточен. Vacatio trienni, о которой говорит Светоний, подтверждается Дионом, добавляющим, кроме того, что после этой первой vacatio была другая в два года, о которой не говорит Светоний. Но из Диона можно видеть, что закон был внесен в более строгой форме, хотя он не был применен непосредственно. Это находится в противоречии со словами Светония: nisi adempta demum lenitave parte poenarum, если принимать их буквально; но все объясняется, если допустить, что этими словами Светоний указывает на lex Papia Рорраеа, который был смягчением, внесенным в lex caducaria. В своей слишком точной фразе Светоний смешивает вместе lex caducaria и lex Papia Рорраеа, что исторически является ошибкой, но что, однако, не очень далеко от истины, ибо, действительно, если закон 4 г. был perlata, то он был введен в практику не в своей первоначальной форме, а в смягченной форме legis Popiae Рорраеае, т. е. nisi adempta demum lenitave parte poenarum, как это ясно видно из Диона. Таким образом, хотя в менее точной форме, Светоний подтверждает Диона. Закон 4 г. по Р. X. не был введен в действие, и Август должен был дать отсрочку сперва на три года, а затем еще на два года, и к концу второй отсрочки должен был заменить прежний закон другим, менее суровым, законом Papia Рорраеа.

Слишком много людей увидали, что им угрожает потеря части наследств, на которые они рассчитывали! Против закона образовалась настоящая коалиция; зажиточные и консервативные классы, раздраженные законом, угрожали воспользоваться теми революционными орудиями, которыми так искусно управлял Клодий; всадники прибегли к крикам и угрозам и неоднократно устраивали такие грандиозные публичные манифестации, что Августа, наконец, охватил страх и он внес в закон оговорку, которой откладывал введение его в действие на три года; это значило дать всем время, необходимое для выполнения условий закона, и приобрести по крайней мере одного ребенка. Но этой слабой уступки было недостаточно для успокоения раздраженных всадников и всех тех — а их было так много, — чьи интересы были нарушены законом, и неудовольствие, которое вызвала эта новая узда, наложенная на эгоизм, еще увеличило отвращение общества к Тиберию, который в это время занимался германскими делами.

Тиберий в Германии, новый военный закон 5 г. по P.X

Возобновляя прежний план Агриппы, он задумал начать комбинированное движение флота и легионов; сам он во главе большой армии намеревался пройти через всю Германию до Эльбы, в то время как другая армия должна была следовать по берегу Северного моря, чтобы, собравшись у устья Эльбы, доставить Тиберию провиант, материалы и необходимые подкрепления, или для того, чтобы переправиться через Эльбу, подчинить население, скрывавшееся за эту большую реку, и изолировать, таким образом, Маробода, или вернуться по возможности без потерь по окончании экспедиции. [493] План был так обширен, что для полного приготовления требовал присутствия Тиберия в Германии в течение всей зимы. Однако в декабре он уехал из Германии в Италию, чтобы вернуться обратно в начале весны. Как ни были важны германские дела, его присутствие в Риме было еще важнее для разрешения военного и фискального вопросов. В этом пункте идеи Тиберия были разумны и справедливы. За недостатком денег нельзя было думать удовлетворить неумеренные требования, которые породило в армии отсутствие дисциплины в предшествующее десятилетие. Нужно было решиться отменить невозможный более военный закон 14 г. и вернуться к старой двадцатилетней военной службе. Но если Август, как обычно, в течение долгих лет старался всеми средствами избежать затруднений и находил различные предлоги, чтобы удерживать солдат под оружием по истечении законного срока, то Тиберий, напротив, хотел выйти из затруднений только прямой дорогой, не прибегая к отговоркам, раздражавшим солдат. Поэтому он предложил вновь установить двадцатилетний срок службы для легионариев, четырнадцатилетний для преторианцев и обещать при отставке награду в 12 000 сестерциев легионариям, в 20 000 — преторианцам, но в то же время он хотел основать специальную кассу, особый бюджет для военных пенсий, который поддерживался бы особыми достаточными доходами. Таким образом, пенсии ветеранов не должны быть более в зависимости от многочисленных случайностей, которые то наполняли, то опустошали из месяца в месяц казначейство старой республики. Условия службы могли быть суровыми, но они должны были быть ясными и точными, и республика, со своей стороны, должна была выполнять свои обязательства: такова, по-видимому, была мысль Тиберия. Новый военный закон был утвержден, вероятно, в начале 5 г. [494] Но, с другой стороны, новый налог, который должен был пополнить кассу, не был утвержден одновременно с законом. Трудно было предвидеть, какой налог вызовет большее, какой меньшее недовольство; явилась мысль поручить основательно изучить вопрос комиссии сенаторов. [495]

493

Velleius Pater., II, 106.

494

Dio, LV, 23.

495

Об этой комиссии, по-видимому, упоминает Дион (LV, 24).

Поход Тиберия в Эльбе

Довольно вероятно, что около этого времени по настоянию Тиберия сенат образовал на севере Фракии и Македонии от Далмации до Черного моря вдоль нижнего течения Дуная провинцию Мезия, куда послал три легиона из расположенных в Паннонии и Дамации. Эта область была первоначально занята мелкими государствами, находившимися под покровительством Рима; образованием из них одной провинции хотели, очевидно, усилить защиту устьев Дуная против гетов. [496] Потом Тиберий возвратился в Германию, где в начале весны начал свою великую экспедицию. Флот спустился по Рейну и каналу Друза в Северное море, смело двинулся на север, плывя вдоль берегов Ютландии до Скагеррака, и с любопытством и волнением смотрел на огромный холодный океан, которого не видел еще ни один римлянин; на этом отдаленном полуострове он нашел остатки племени кимвров, столь знаменитого и страшного в предшествующее столетие. [497] Горстка людей, живших в неизвестности в такой дикой и отдаленной стране, — вот все, что осталось от огромной волны, опустошившей большую часть Европы, прежде чем она разбилась в долине По. Римской армии нетрудно было внушить им страх, заставить заключить союз и отправить к Августу послов, принесших в виде подарка древний почитаемый сосуд, употреблявшийся для очищений, и просивших прощения за беды, причиненные их предками. [498] Потом флот спустился к югу, вошел в устье Эльбы и поднялся вверх по ее течению. В то же время Тиберий приказал армии пройти четыреста миль от Рейна до Эльбы по дороге, которую мы не можем теперь отыскать; на его пути очень большое число народов выказало ему покорность; он разбил и покорил лангобардов, которые попытались сопротивляться ему. Прибыв на берег Эльбы, он нашел там свой флот, нагруженный съестными припасами и военным материалом. [499] Но на другом берегу собрались большие массы неприятельских войск, собравшихся отовсюду для защиты по крайней мере этой, последней границы. Обе армии много дней стояли друг против друга; время от времени римский флот двигался вперед и пугал варваров, которые убегали. Были завязаны переговоры. Наконец, германский вождь попросил свидания с Цезарем; он вошел в римский лагерь, который был показан ему со своей наиболее воинственной стороны; ему было разрешено представиться Тиберию, принявшему его со всей римской важностью полубога. Варвар долго молча наблюдал этого человека, символизировавшего сказочное могущество отдаленного города, куда весь мир обращал свои взоры. [500]

496

Эта гипотеза кажется мне достаточно основательной. Овидий (Tristia, II, 199; написана в 9 г. по Р. X.) говорит о стране, куда он был сослан: haec est Ausonia sub jure novissima… Если это указание точно, Мезия должна была быть обращена в римскую провинцию между 3 г. до Р. X., когда была обращена в римскую провинцию Пафлагония, и 9 г. по Р. X. Но место Диона (LV, 29) показывает нам, что в 6 г. по Р. X. в Мезии был уже правитель, имевший в своем распоряжении войска. Мезия, следовательно, была обращена в римскую провинцию между 3 г. до Р. X. и б г. по Р. X. Я предполагаю, что это изменение произошло после возвращения Тиберия; без сомнения, это было одной из мер, принятых для усиления защиты провинций.

497

Mon. Anc., V, 15–16; Рlin. N. Н., II, LXVII, 167: classe circumvecta ad Cimbrorum promunturium. Сближая эти тексты с текстом Веллея Патеркула (II, CVI, 3), видим, что экспедиции, о которых говорят анкирская надпись и Плиний, происходили в этот год и были руководимы Тиберием.

498

Strabo, VII, II, 1; очень вероятно, что это посольство было послано после и вследствие экспедиции Тиберия в Ютландию.

499

Velleius Pater., II, 106.

500

Ibid., 107.

Были заключены новые мирные договоры, потом армия и флот отправились назад по той же долгой дороге, по которой пришли. Тиберий умел оживить в поверхностных и легкомысленных умах этих варваров идею о римском могуществе почти без сражения, одной демонстрацией своих сил, показывая ему, что римская армия могла, когда хотела, безопасно пройти всю Германию с одного конца до другого. Два других народа, сеноны и кариды, или каруды, под впечатлением этого похода решили отправить послов в Рим. [501]

501

Mon. Anc., V, 16–18.

Aerarium militare

К несчастью, в Риме упадок сената происходил невероятно быстро. В этот год нужно было принудить бывших трибунов и квесторов по жребию занять эдильскую должность, так как никто не хотел более занимать эту магистратуру. [502] Сенаторы, которым было поручено изыскать новый налог, необходимый для пенсий солдатам, объявили, что они тщательно искали, но ничего не нашли. [503] Они все соглашались, что нужно позаботиться о солдатах, обеспечить военному казначейству доходы в требуемых размерах, но против всякого предложенного налога выставляли то одно, то другое возражение, так что все они были отвергнуты. В сущности, забота о ветеранах, состарившихся, защищая Рим и Дунай, плохо прикрывала несговорчивый эгоизм собственников, не желавших новых налогов. Lex caducaria вызвал такое недовольство против Августа, Тиберия и правительства, что никто не осмеливался более раздражать средние классы, всадническое сословие и богатых плебеев. Но возвратившийся в Рим зимой 5 и б гг., после своего большого похода до Рейна, [504] Тиберий мало заботился о раздражении общества, твердо решившись помешать тому, чтобы военный закон оказался для солдат новым обманом. Таким образом, в начале 6 г. Август приступил к образованию военного казначейства путем многочисленных и быстрых мер: из своей личной кассы он внес в новое военное казначейство от своего имени и от имени Тиберия 170 миллионов сестерциев; [505] он просил союзных государей и города обязаться внести известные суммы; [506] наконец, из предложенных налогов он выбрал один, чтобы предложить его сенату и комициям, именно, пятипроцентный налог на все наследства и все завещанные имущества, за исключением оставленных близким родственникам и бедным. [507] Таким образом, после столь неприятного зажиточным классам lex caducaria предложили еще более неприятный налог на наследства. Протесты поднялись со всех сторон. Разве этот закон не означал желания конфисковать фамильные состояния, возобновить при помощи законных средств проскрипции и разорить не только несколько знатных фамилий, но и всех тех, у кого была какая-нибудь собственность? Недовольство не замедлило возрасти, предложение подвергалось суровой критике и сделало Тиберия столь непопулярным, что для избежания споров и протестов Август произвел маленький coup d’etat и объявил, что нашел этот проект в бумагах Цезаря. Поэтому, на основании известного сенатского постановления 17 марта 44 г. до Р. X., этот проект получил силу закона. Это была последняя ссылка на те бумаги Цезаря, которые были самым знаменитым обманом, когда-либо изобретенным политическими партиями Рима. [508] Чтобы удовлетворить тех, кто утверждал, что прежних налогов достаточно было бы для всех потребностей, если бы не было хищений и чрезмерных расходов, Август предложил поручить комиссии из трех консуляров, избранных по жребию, рассмотреть все расходы, уменьшить те из них, которые покажутся слишком большими, и уничтожить все бесполезные расходы, а также все злоупотребления и все хищения. [509]

502

Dio, LV, 24.

503

Ibid., 25: ?????? ????? ???????? ????? ?????????.

504

Velleius Pater., II, VII, 3:…eadem qua priore anno festinationo urbem petens. Поспешность Тиберия доказывает нам, что он беспокоился внутренней политикой, подвергавшейся большому риску, если бы Август один занялся ею.

505

Моn. Аnс., III, 35–39; Dio, LV, 25.

506

Dio, LV, 25.

507

Ibid.

508

Ibid.

509

Ibid.

Перемена в Овидии 6 г. по P.X

Тиберий действительно не терял времени. Менее чем в два года он создал новую провинцию, поднял уважение в римскому имени между германскими народами, двинул к разрешению фискальный и военный вопросы, придал силу главным органам государства, наконец, снова ввел в моду консервативные и классические идеалы. В обществе началась известная: реакция. Сам Овидий, поэт легкомысленных дам и развращенных щеголей, подпал, по-видимому, под эту перемену. С некоторого времени он стал подражать Вергилию и писал национальную поэму Fasti и моральную и мифологическую поэму Metamorphoses. В первой он возобновил в поэтической форме труд Веррия Флакка и переложил в прекрасные элегические двустишия календарь, т. е. изложил мифы, исторические события и праздники по тем дням, когда они справлялись. Во второй поэме он рассказывал наиболее красивые мифологические сказания, связывая их друг с другом очень тонкой нитью. Таким образом, и Овидий, казалось, сожалел о простоте прежний поколений и о невинности золотого века, увы, теперь потерянной! Он выражал почтение к традиции в ее воспоминаниях и в ее наиболее торжественных памятниках. Он преклонялся перед вековыми богами Рима; он чувствовал глубокое благочестие в храмах, где молился Рим, перед лицом священных обрядов, которые он соблюдал в то время, когда поднимался над прочими народами средиземноморского мира. Овидий сменил распущенную веселость своих эротических стихотворений на набожное почтение верующего и внес в эти более строгие творения ту же легкость, ту же элегантность, то же изящество. Но вместе с тем к важной поэзии прошлого и традиции он примешивал совершенно новые и современные чувства, делая это с таким искусством, что почти невозможно было отличить старое от нового. Первым из римских писателей Овидий в череду древних культов Рима в качестве будто бы такого же очень древнего культа внес культ Августа и его фамилии, едва начавший проникать в сознание средних классов Италии. Он первый посреди гимнов и похвал другим богам не забывал говорить о «священных дланях» его «священной особы», о «божестве» (numen) и «божественной природе» Августа и Тиберия, ожидая того времени, когда с такой же лестью он мог бы обратиться к Германику и Ливии. Как велико различие, отделяющее его от сдержанного достоинства Горация и Вергилия! Овидий в одно и то же время является поэтом национальной умирающей традиции и зарождающегося монархического чувства, распущенной любви и строгой религии; не стараясь, однако, подобно Вергилию, примирить эти противоречия в их сущности, он стремится сохранить только видимую их гармонию. Овидий является представителем распущенности и фривольности его поколения и новой аристократии, где индивидуальные характеры, не закаленные крепкой традицией и систематическим воспитанием, а предоставленные самым различным и противоположным влияниям, могли свободно развиваться во всех направлениях и граничить так же близко с пороком, как с добродетелью, героизмом и трусостью, суровостью и развратом, умом и глупостью. Хорошие, средние и дурные люди смешивались в ее рядах, как и в семействе Августа, являвшемся типическим представителем аристократии этой эпохи.

Германик, Агриппина и Клавдий

Германик и Агриппина образовывали примерную чету, напоминавшую римлянам Друза и Антонию. Германик был любезен, великодушен, готов, подобно аристократам прежних времен, защищать в судах дела самых незнатных плебеев с упорством и замечательным красноречием; он давал молодежи прекрасный пример деятельности, гражданского усердия и чистых нравов. [510] Агриппина была верной супругой и матерью многих детей; она презирала роскошь и бесполезные расходы и гордилась, даже чрезмерно гордилась, своим мужем, своими детьми, своими римскими добродетелями. Они уже имели сына и намеревались соблюдать lex Iulia de maritandis ordinibus с поистине примерным усердием. У его младшего брата, Клавдия, который, постоянно больной с самого детства, казалось, должен был остаться идиотом, ум с годами развился, но странным и односторонним образом, подобно дереву, выпустившему только одну, очень длинную, но кривую и чудовищную ветвь. Клавдий имел склонность к разным наукам, к литературе, красноречию и археологии. [511] Тит Ливий советовал ему даже заняться историей, [512] и однако во всех практических, даже самых простых, делах он давал доказательство своей неизлечимой глупости; он до такой степени был неспособен усвоить себе элементарные правила жизненного приличия, что Август, так спешивший представлять публике и подготавливать к магистратурам своих сыновей и внуков, был вынужден прятать его. [513] Если ему случалось принимать участие в банкете, празднике, церемонии, каком-нибудь собрании, он всегда делал какую-нибудь глупость, вызывавшую у всех смех. [514] Всегда посреди своих книг он был так неловок и робок, что был игрушкой в руках своих слуг, учителей и вольноотпущенников. Несмотря на его легковерие, его образование было очень трудной задачей, ибо и наказания и лесть были одинаково бессильны внедрить самые простые понятия в его ум, который, однако, усваивал сложные и трудные идеи. Слабого здоровья, но почти животной прожорливости и чувственности, Клавдий был для всей своей семьи печальной загадкой. «Когда он будет самостоятельным, — писал Август Ливии, — благородство его ума обнаружится перед всеми», а в другом письме: «Пусть я умру, Ливия, если когда-нибудь испытаю большее удивление! Я слышал декламацию Клавдия, и она мне понравилась. Я не думал, что человек, обычно выражающийся столь дурно, мог так хорошо говорить публично». [515] Клавдий, следовательно, не был дураком, но его ум был несовершенен и неуравновешен, как ум некоторых эпилептиков. Это был один из тех ученых, которые, глупые и смешные в своих сношениях с другими людьми, могут выказывать ум и оригинальность, когда заберутся в какой-нибудь уединенный уголок обширного мира идей, имея единственное соприкосновение с человеческим родом в лице кухарки, приготовляющей им их пищу. К несчастью, если теперь легко поместить такого ученого в университет, то совершенно неудобно было выносить его присутствие в доме Августа, где искали администраторов и воинов, способных делать историю, а не учеников Тита Ливия, которые могли бы писать ее. Поэтому в ожидании исправления Клавдия оставляли в стороне, доверив его воспитателю, который, по-видимому, не жалел для него побоев. Однако, если Клавдий и был туп, он никому не мешал и его можно было держать в доме, Агриппа же Постум, как представляется, напротив, с годами помимо тупости приобретал и грубость; он не хотел ни учиться, ни заниматься ничем серьезным. Он тратил время в смешных удовольствиях и проводил, например, целые дни в рыбной ловле. Он имел отвращение к своей теще Ливии, оскорбляя ее ужасным образом и обвиняя, что она по соглашению с Августом украла наследство его отца. [516] Его сестра Юлия, вышедшая недавно замуж за одного римского вельможу, Л. Эмилия Павла, имела внушавшее беспокойство сходство со своей матерью. Она любила литературу и молодежь, любила также роскошь и беззаботно тратила свое состояние на постройку пышного дворца, сооруженного вопреки всем законам против роскоши, изданным Августом. [517] Овидий принадлежал к кружку ее друзей. Напротив, сын Тиберия Друз, женившийся на Ливилле, сестре Германика и Клавдия, был серьезный молодой человек, хотя иногда уступал вспышкам своего слишком горячего характера.

510

Sueton. Claud., 3.

511

Ibid.: disciplinis autem liberalibus ab aetate prima non mediocrem operam dedit.

512

Ibid., 41.

513

Ibid., 2.

514

Ibid., 4.

515

Ibid.

516

Dio, LV, 32.

517

Sueton. Aug., 72.

Трудность положения Тиберия 6 г. по P.X

Аристократия, столь добродетельная и порочная, состоявшая из очень противоречивых тенденций и характеров, и всадническое сословие, или, употребляя современный термин, буржуазия, отчасти недавнего и разнообразного происхождения, очень невежественное и стремившееся более эксплуатировать мировое господство Италии, чем сносить бремя, необходимое для сохранения этого господства, были слишком недостаточными и не внушавшими доверия орудиями в руках правительства. Действительно, несмотря на значительные услуги, оказанные Тиберием в течение полутора лет, общество продолжало чувствовать к нему отвращение и более чем когда-либо отказывалось почтить его свои доверием. Закон 4 г. и предложение о новом обложении податью заставляли вновь страшиться того, чтобы Тиберий не сделался преемником Августа. Италия, т. е. зажиточные, влиятельные и благонамеренные (или если угодно — злонамеренные) классы, менее заботилась о римском могуществе в Германии или безопасности отдаленной рейнской границы, чем о lex caducaria, который должен был войти в применение приблизительно в конце года, или о налоге, которому хотели подвергнуть наследства. При таких условиях самое горячее и возвышенное честолюбие должно было скорее довольствоваться тем, чтобы предупредить зло, чем чтобы стремиться сделать много добра. Один, непопулярный, поддерживаемый только немногими друзьями, подавленный событиями, вынуждавшими его к немедленным действиям, Тиберий не имел ни времени, ни средств возобновить старый аппарат римского правительства. В начале 6 г. Тиберий должен был немедленно уехать из Рима для выполнения плана, задуманного против Маробода и состоявшего во вторжении в Богемию двумя армиями.

Одна под начальством Гая Сенция Сатурнина, консула 4 г., должна была идти с Рейна от Майнца и двигаться к востоку через леса хаттов; другая, паннонская, армия под личным начальствованием Тиберия должна была из Карнунта на границах Норика двигаться на север. [518] Нельзя сказать, намеревался ли Тиберий разрушить царство Маробода или только вынудить его признать род римского протектората. Во всяком случае, предпринимая эту экспедицию, Тиберий выполнил великую стратегическую перемену, которая, вызванная всевозрастающим упадком военного дела, была начата Агриппой. На место небольших, проворных и неделимых армий Цезаря он окончательно поставил крупные армии, снабженные тяжелым багажом, которые нужно было разделять и вести на место сражения разными путями. Так всегда случается, когда солдат теряет свою силу: армии увеличиваются, вооружение усложняется и совершенствуется, движения становятся медленнее.

518

Velleius Pater., II, CIX, 5.