Август и великая империя

Среди них был только один умный и энергичный человек, Марк Лоллий, но он был слишком жаден и думал не столько о разрешении армянского вопроса, сколько о том, чтобы собрать на Востоке новые сокровища для увеличения своего и так уже огромного богатства. Он, по-видимому, пользовался своей значительной властью, чтобы брать выкупы с городов, частных лиц и царей; взамен этого он обещал свое содействие у Гая или даже у Августа [442] и, подражая Лукуллу, посылал в Италию, как говорят, громадные суммы золота и серебра. В то время как Лоллий в задаче, которую дал ему Август, более заботился о своей выгоде, чем о выгоде Рима, Гай, который благодаря своей неопытности должен был требовать особенно часто указаний с его стороны, будучи не в состоянии рассчитывать на других своих спутников, слишком юных и порочных, заслужил, по словам одного историка, и много похвал, и много порицаний. [443] Он удачно завязал переговоры с парфянами и с твердостью потребовал у Фраатака отказа от Армении и его братьев, но мало-помалу путешествие, начатое с настоящей дипломатической торжественностью, выродилось в увеселительную прогулку. Лоллий не мешал другим в их забавах при условии, чтобы не вмешивались в получаемые им громадные взятки. У Гая не было в достаточной мере ни опытности, ни энергии, чтобы подавить эти безумства, и его спутники, их рабы, а особенно вольноотпущенники, позволяли себе большие злоупотребления. [444] Одобренный успехом, Лоллий дошел до более дерзких средств, лишь бы добыть деньги; он, по-видимому, попытался получить их с самого Фраатака, предлагая ему добиться при переговорах известных уступок, если он уплатит ему значительное вознаграждение. [445]

442

Плиний (N. H., IX, XXXV, 111) ясно говорит, что падение Лоллия повлекли munera regum, взятки: hie est rapinarum exitus, hoc fuit qua re M. Lollius infamatus regum muneribus et in toto Oriente interdicto amicitia a C. Caesare… venenum biberet. Это объяснение точнее неопределенного утверждения Веллея (II, 102): perfida et plena subdoli ас versuti animl consilia per Parthum indicata Caesari, и оно очень вероятно ввиду тогдашних нравов и оставленного Лоллием огромного состояния.

443

Velleius Pater., II, CI, 1: tarn varie se Ibi gessit (C. Caesar), ut nec laudaturum magna nes vituperaturum mediocris materia deficiat.

444

Cм.: Sueton. Nero, 5.

445

Таким образом, по моему мнению, можно истолковать неясную фразу Веллея — II, СII, 1: perfida et plena subdoli ас versuti animi consilia, per Parthum indicata Caesari, сближая ее со словами Плиния (N. Н., IX, XXXV, 118) о regum munera, за которые упрекали Лоллия. Единственное, что мог Фраатак открыть Гаю Цезарю, было лишь требование Лоллием у него денег.

Изменение общественного мнения в пользу Тиберия, его причины 1 г. по P.X

Приготовления к экспедиции продолжались весной и летом 1 г. н. э.; продолжались также с успехом и переговоры с Фраатаком. Фраатак, не осмеливаясь начать войну, должен был согласиться очистить Армению и отказаться от своих братьев. [446] В Риме в наиболее серьезной части знати начинало возникать, вначале почти незаметное и очень медленное, движение в пользу Тиберия. Тиберий в аристократии, среди тех, кто видел его в деле во время войны или сражался причины под его начальствованием, имел поклонников, которые могли быть немногочисленны, но были серьезны и искренни. Эти поклонники видели в нем не одни недостатки, но и хорошие качества. Кто мог отрицать, что он был первым полководцем своего времени? И они сожалели, что такой энергичный человек был осужден на бездействие на Родосе в то время, когда старость Августа вносила все больший застой в государственные дела. Упадок знати и сената передавал верховную власть в руки президента республики с его семьей, близкими друзьями и рабами, и в то время как мир в своей вечной юности обновлялся с каждой сменой поколений, старый и усталый Август, один посреди стольких молодых людей, не осмеливался более ни на какое нововведение. С некоторого времени доходов, поступавших в государственное казначейство, уже не хватало для покрытия все возраставших расходов, [447] а Август не решался на реформу налогов, которая могла бы восстановить равновесие. Он предпочитал жить одним днем, прибегая постоянно к разным временным средствам. То он пользовался своим личным состоянием, рискуя разорить свою фамилию; то советовал сенату и магистратам быть экономными; то он пренебрегал общественными потребностями и откладывал на будущее время расходы и уплаты. Естественно, средства эти, всегда разорительные, угрожали полной дезорганизацией; население в Риме возрастало, а продовольствование, полиция, помощь против пожаров — все было дезорганизовано и недостаточно, несмотря на учреждение викомагистров (vicomagistri). [448] Было необходимо доверить город сильной власти, облеченной достаточными средствами для проведения реформ и реорганизации всех служб, а не рассчитывать на сотню невежественных вольноотпущенников, которым в награду позволялось надевать в известных случаях тогу претексту и ходить в сопровождении двух ликторов. Но Август не мог ни на что решиться; народ выражал свое недовольство, и все шло кое-как. Если воля принцепса казалась ослабелой в Риме, то как он мог руководить людьми и событиями на границах государства? Люди, изгнанные в предшествующие годы, смеялись над своим осуждением и самовольно оставляли назначенные им угрюмые местопребывания. Они отправлялись в соседние города и более приятные места, куда призывали своих рабов и вольноотпущенников и где вели веселую жизнь. [449] Никто не протестовал, и lex de adulteriis рассылал в погоню за новыми удовольствиями по всему Востоку и Западу римских кутил и куртизанок. На Востоке, как и на Западе, Август, по-видимому, более полагался на свойственную вещам мудрость, чем на свое личное мнение и инициативу, и такого же мнения он придерживался в самом жизненном вопросе, в вопросе об армии. Набор рекрутов в Италии с каждым годом становился все труднее: вследствие возраставшего богатства свободные люди предпочитали наслаждаться жизнью, чем сражаться в отдаленных странах; ежегодный расход на пенсии солдатам, выходящим в отставку, достиг чрезвычайных размеров; нельзя было более сдерживать обещания военного закона 14 г. и давать отставку ветеранам после шестнадцатилетней службы. [450] Было необходимо постоянно увеличивать контингент вспомогательных войск, т. е. ослаблять моральное и национальное единство римской армии разнородными элементами; наконец, требования солдат возрастали по всей империи. [451] Они жаловались, что не могут из ежедневно получаемых ими десяти ассов платить за свою одежду, свое вооружение и свои палатки, и просили, чтобы им дали по крайней мере динарий. [452] И их требования были довольно основательны: благосостояние действительно подняло жалованье по всей империи, увеличило цену всему, а следовательно, увеличилась и дороговизна жизни. Но как увеличить расходы, когда не было достаточно денег даже для того жалованья и пенсионов, которые существовали тогда?

446

Dio, LV, 10.

447

Существовавшие тогда финансовые затруднения доказываются: 1) фактом, что после своего примирения с Тиберием Август с новой энергией занялся почти исключительно изысканием новых налогов; 2) установленным в 5 г. по Р. X. (Dio, LV, 23) продолжением до двадцати лет военной службы. Это продолжение, без сомнения, было вызвано трудностью ежегодно уплачивать одной шестнадцатой части армии награды, связанные с отставкой; 3) созданием aerarii militants и актами, предшествовавшими этому созданию, которые, как мы увидим далее, доказывают, что не хватало денег и на содержание армии. Можно себе представить, что таково же было положение и в других областях государственного управления.

448

После примирения Августа с Тиберием были, как мы увидим, назначены praefectus аnnоnае и praefectus vigilum. Дион часто рассказывает о больших пожарах того времени.

449

В 10 г. после Р. X. действительно попытались обуздать эти злоупотребления; см. Dio, LV, 27.

450

Этим можно объяснить военную реформу 5 г. по Р. X. и создание aerarit militaris (Dio, LV, 23 и 25).

451

Dio, LV, 23: ??????? ?? ?? ??? ?????????? ???? ??? ??? &0??? ??????????…??? ?????? ???????…

452

Место Тацита (Ann., I, 17) показывает нам, что таково было жалованье солдат и их требования в 14 г. по Р. X., когда они возмутились после смерти Августа. Мне кажется вероятным, что жалованье и требования были теми же самыми и четырнадцать лет тому назад, ибо в это время, по-видимому, не было никакой прибавки жалованья. Закон 5 г. по Р. X. и aerarium militare внесли более точности в уплату жалованья, но не увеличили его размеров.

Дезорганизация и неспособность правительства

Глухой и слепой в своей старческой жадности Август не слушал более требований солдат и не видел признаков недовольства, охватывавшего легионы. Всадническое сословие продолжало все более и более уменьшаться, но кто осмелился бы предложить новые строгости против этого эгоизма теперь, когда Тиберий навлек на себя такую ненависть за то, что желал предупредить медленное самоубийство римской аристократии? Все восточные государства, города, союзные или находившиеся под протекторатом народы могли сохранять свои законы, нравы и пороки, так как Рим не осмеливался вмешиваться в их дела ни для того, чтобы искоренить зло, ни для того, чтобы ввести какое-нибудь улучшение или повысить налоги, хотя мир много обогатил Малую Азию, Сирию и Египет. Архелай не замедлил доказать Палестине, что если у него есть жестокость своего отца, то у него нет ни его ума, ни его энергии, а Рим, несмотря на обещания, данные иудейскому народу, притворялся, что ничего не замечает. На Западе Далмация и Паннония, напротив, внешне подчинились римскому игу, но вывоз драгоценных металлов, введение чужих нравов, ввоз иностранных товаров продолжали угрожать прежнему порядку вещей; воспоминание о прошлых войнах слабело, и вырастало новое поколение, желавшее вновь повторить отчаянную попытку борьбы с Римом. Управление этими провинциями требовало постоянно благоразумия и внимания, а Август с трудом мог послать туда какого-нибудь неопытного легата, заботившегося только о том, чтобы собрать в стране сколько мог денег для истощенного римского казначейства. [453] Таким образом, вместо того чтобы искать новые источники доходов на Востоке, где мир способствовал увеличению богатств, Рим упорно угнетал бедный и мятежный Запад. Непоследовательная слабость этого старческого правительства была еще более очевидна в недавно завоеванных провинциях по ту сторону Рейна. Август после отъезда Тиберия не осмеливался наложить подати и законы на покоренные народы; он удовольствовался размещением в разных местах легионов, устройством укрепленных лагерей, которые посреди варварских деревень были как бы зачатками городов, и образованием вспомогательных войск. Он подкупал знать разных народов, раздавая ей почести и деньги, даруя вельможам права гражданства, всадническое звание и назначая их платными командирами вспомогательных войск. [454] Военные римские лагеря с легионариями и многочисленными сопровождавшими их купцами из разных стран, конечно, привлекали варваров, находивших в саппаЬае, т. е. в лавках купцов, много предметов, до сих пор им неизвестных: [455] вино, благовония, ткани, прекрасные керамические изделия, и в обмен они отдавали то небольшое количество золота и серебра, которыми они владели, янтарь, кожи, скот, шерсть и злаки. Во многих лагерях были даже по определенным дням рынки. Но нужно было много других сил, и сил более материальных, чем это неопределенное греко-италийское влияние, озарявшее военные лагеря, для того чтобы держать в покорности беспокойные германские племена, постоянно нарушавшие заключенные договоры. В первом году нашей эры Германия была в состоянии настоящего восстания, [456] и Август должен был решиться послать туда легата М. Виниция, которому он поручил восстановить порядок в этой так называемой провинции, которая требовала более расходов, чем приносила дохода, и где римская власть, признаваемая сегодня в одном месте, завтра или в другом месте не имела никакого значения, и где никто, нигде и никогда не платил подати.

453

Большое восстание 6 г. по P. X., как и другие восстания, было действительно вызвано стремлением собрать подати; см. Dio, LV, 29: ???? ??? ???????? ??? ????????

454

Например, брат Арминия (Тас. Ann., II, 9) и Сегест (Tacit. Ann., I, 58).

455

Гл. XVIII, LVI книги Диона, несмотря на свою краткость, очень важна для истории завоевания Германии. Она даст нам суммарное, но ясное описание Германии до правления Квинтилия Вара и кампаний Тиберия (4–6 гг. по Р. X.), т. е. описание Германии в эпоху от смерти Друза до возвращения Тиберия к политической деятельности. Мы видим благоразумный и колеблющийся оппортунизм Августа, которого старость сделала еще более благоразумным и колеблющимся. Дион говорит нам: а) что римляне были властителями не определенной территории, но различных областей, куда проникало их оружие, т. е. что многие народы еще не были покорены и что Август предоставил им жить, как им угодно; в) что Август поселил там ??????????, которые ?????? ???<????????; эти города были, очевидно, укрепленными лагерями; с) что германцы усвоили многие обычаи римлян и имели в этих городах правильные рынки, сохраняя свои нравы и идеи. Он говорит, что вообще они изменялись незаметно: ????????? ???? ????????????. Он говорит, наконец, очень важную вещь, что Квинтилий Вар первый наложил на германцев подать, которую, следовательно, ранее они не платили. Я описываю состояние Германии в эту эпоху на основании указанного места Диона.

456

Этот факт очень важен, так как он помогает нам объяснить примирение Августа и Тиберия; о нем говорит нам Веллей Патеркул (II, CIV, 2): in Germaniam… ubi ante triennium (до примирения) sub M. Yinicio… immensum exarserat bellum. Вновь появившаяся германская опасность была, вероятно, причиной заговора Цинны и примирения тестя с зятем.

Влияние апатии Августа на государство 1 г. по P.X

Старческое оцепенение мало-помалу охватывало все члены этого огромного тела, в котором состарилось всё — и власть, и ее представитель. Чтобы омолодить государство, нужно было не только поставить по главе империи энергичного человека, но и резко разорвать узкий круг сенаторских привилегий, избрать магистратов, правителей, чиновников для вновь созданных должностей, и не только из сенаторов; нужно было чаще и с меньшим разбором брать их во всадническом сословии и в зажиточной и образованной италийской буржуазии. Хотя браки во всадническом сословии часто бывали бездетными, все же оно делалось многочисленнее и богаче по всей Италии, а особенно на севере; [457] и в то время как аристократия, без борьбы владевшая всем чем хотела путем привилегий, была ленива и недисциплинированна, всадническое сословие возбуждалось по крайней мере честолюбивыми помыслами достигнуть высшего положения и авторитета и занимать государственные должности, которые до тех пор были предоставлены только сенаторам.

457

См. слова Страбона (V, I, 1) по поводу большого числа всадников, живших в Падуе. Обогащение северной Италии и успехи среднего класса, о которых мы говорили в IV главе, должны были во всех городах увеличить число лиц, имевших всаднический ценз, хотя в самом всадническом сословии браки были обычно малоплодородны.

Август, однако, не смел даже взять на себя инициативу этой реформы, противной традициям, политике, которой он следовал до сих пор, и нестираемому отпечатку, оставленному в его уме традиционалистическим движением, которому он так сильно содействовал в своей молодости; возможно также, что этому препятствовала и его робость буржуа, вышедшего в знатные люди. Он был представителем идеалов прошедшего поколения и продолжал жить в мире, почти совершенно обновившемся, но с которым ему нужно было считаться. Он соглашался пользоваться всадниками и плебеями в своих провинциях, в египетской администрации, в управлении какими-нибудь отдаленными затерянными областями своих наиболее варварских провинций, [458] но он не допускал их до видных должностей, на которые были устремлены взоры всего общества. Поэтому благоразумные умы, по мере того как рассеивалось прискорбное впечатление скандала с Юлией, начинали спрашивать себя, не нужно ли для блага государства примирить Тиберия с Августом и привлечь в государство, ослабевшее от старости Августа, ту силу, которая оставалась в бездействии на Родосе и которая стремилась получить применение. Август, правда, ясно показывал, что он возлагает свои надежды на Гая и Луция; но оба они были еще очень молоды; положение повсюду ухудшалось, известия из Германии были тревожны, а Август был стар и хвор. Если бы он внезапно умер, то его нельзя было бы заменить Гаем или выбрать для командования армией какого-нибудь другого человека, кроме Тиберия, который, несмотря на свою непопулярность, все же оставался первым полководцем своего времени и человеком, лучше всех знавшим германские дела. Через десять лет положение дел было то же самое, что по смерти Друза: Тиберий был неизбежным наследником Августа. Поэтому нужно было попытаться примирить Августа и Тиберия. Но Август первое время оставался глух к этому. Его старость хранила слишком много злобы против Тиберия; он страшился его непопулярности и был ослеплен поздней отцовской нежностью к Гаю и Луцию и блестящими возлагаемыми на них надеждами. «Привет тебе, дорогой свет моих очей, — писал он 23 сентября этого года в день своего рождения Гаю, находившемуся в Армении. — Я хотел бы всегда иметь тебя с собой, тогда как ты далеко; но мои глаза ищут с самым горячим желанием моего Гая в дни, подобные настоящему. Где бы ты ни был сегодня, я надеюсь, что этот день будет счастлив для тебя и что ты весело отпразднуешь мой шестьдесят четвертый день рождения. Как ты видишь, я прожил свой шестьдесят третий год, который обычно называют климактерическим годом. И я молю богов, чтобы то время, которое я еще проживу, они даровали мне провести в благоденствующей республике и видеть вас достаточно созревшими для того, чтобы занять мое место». [459] Твердо решившись сделать Гая и Луция своими преемниками, он не хотел ставить рядом с ними грозного соперника Тиберия и существенные интересы государства приносил в жертву этой старческой нежности.

458

Овидий (Ex Ponto, IV, 7) говорит нам о некоем Весталисе, потомке альпийских царей и centurio primipilarius, исправлявшем обязанности правителя части Мезии:

Missus es Euxinas quoniam, Vestalis, ad undas. Ut positis reddas jura sub axe locis.

459

Aul. Gel., XV, 7.

Приготовления к примирению 2 г. по P.X

Но ослабевшая и обленившаяся Италия все же не была еще павшей до такой степени, чтобы быть в состоянии молча сносить это распадающееся правительство. Традиционалистическая партия рению снова приобрела силу благодаря обстоятельствам, поддержке осторожных людей, а также, вероятно, благодаря Ливии. Она взяла на себя задачу сломить это старческое упорство Августа. Между тем во второй половине 1 г. по Р. X. Гай дошел со своей армией до парфянской границы [460] и, мы не знаем, в каком месте, вырвал у Фраатака окончательное согласие на свои предложения. Парфянский царь отказался от всякого влияния на Армению и от всякой претензии на своих сводных братьев; мир должен был быть торжественно ратифицирован при свидании, которое должно было состояться в следующем году на маленьком острове на Евфрате. Ливии, со своей стороны, в начале 2 г. удалось, наконец, хотя отчасти, победить упорство старика, но ценой нового унижения для Тиберия. Август согласился позволить Тиберию возвратиться в Рим, если на это даст согласие Гай и если Тиберий обещает не заниматься более политикой. [461] Эта уступка, впрочем, не имела значения, ибо, не будучи изгнанным, Тиберий имел полное право вернуться без согласия Августа; но условия, чтобы Гай согласился на его возвращение и чтобы Тиберий не занимался более политикой, ясно показывают, что Август хотел избежать бесполезного столкновения с молодой знатью и общественным мнением, всегда враждебными Тиберию. Эти условия должны были быть очень унизительными для полководца, усмирившего паннонское восстание. Но такое долгое испытание — шел восьмой год его изгнания — сломило даже его гордость; он понимал, что без возвращения в Рим ему не на что надеяться, и поэтому согласился попросить позволения Гая и обещал не заниматься более политикой. Судьба, уставшая его преследовать, была ему на этот раз благоприятна. Гай весной 2 г. [462] имел на берегах Евфрата свидание с Фраатаком, заключил мир и отпраздновал это соглашение пышными банкетами, [463] во время которых Фраатак, недовольный Лоллием, по-видимому, раскрыл Гаю тайные переговоры, существовавшие между ними. Гай, имевший к взяткам естественное отвращение молодых аристократов, рожденных в богатстве, унаследованном от грабежей их предков, пришел в страшный гнев и, возмутившись против своего советника, прогнал его. Достоверно, во всяком случае, что Лоллий вскоре после очень бурного объяснения с Гаем внезапно умер. Думали, что, чувствуя себя безвозвратно скомпрометированным, он отравился. Он оставил своей семье наследство, собранное, вероятно, ценой своей жизни, но которое в течение более по-лустолетия считалось одним из самых значительных состояний Италии и позволяло его правнучкам блистать на улицах Рима самыми богатыми колье столицы. [464] Смерть Лоллия была удачей для Тиберия. Гай, избавившись от злого влияния Лоллия, согласился на его возвращение. [465]

460

Так, по крайней мере, можно предположить на основании знаменитой пизанской надписи (С. I. L., XI, 1421): post consulatum, quern ultra fines extremas populi romanl bellum gerens feliciter peregerat.

461

Sueton. Tib., 23.

462

Дату приблизительно можно установить следующим образом: Луций Цезарь умер 2 августа 2 г. по Р. X. (С. I. L., I?, 326). Тиберий возвратился в Рим во 2 г. по Р. X.: ?? ????? ????????, незадолго до смерти Луция Цезаря (Zonar., X, 36; Velleius Pater., II, 103). Он возвратился потому, что Гай, tunc Marco Lollio offensior, дал на это свое согласие (Sueton. Tib., 13). Это заставляет нас думать, что скандал с Лоллием и, следовательно, встреча с Фраатаком были весной 2 г. по Р. X.

463

Velleius Pater., II, CI, 3.

464

Плиний (N. Н., IX, XXXV, 118) говорит нам, что Лоллий отравился; Веллей Патеркул (II, СII, 1) ничего не говорит определенного по этому поводу, и это является доказательством, что этот скандал, подобно другим скандалам той эпохи, был отчасти затушен и что общество мало знало о нем.

465

Sueton. Tib., 13.

Возвращение Тиберия в Рим

Таким образом, около середины 2 г. Тиберий возвратился в Рим, откуда, могущественный и славный, он уехал семь лет назад. Он поселился как простой гражданин во дворце Мецената на Эсквилине с целью окончить воспитание Друза и совершенно воздерживался от занятия политикой, [466] с нетерпением ожидая того дня, когда Рим снова будет нуждаться в нем. Он очень дорого искупал свою гордость, но он верил в будущее. Судьба преследовала его слишком долго, скоро она должна была снова ему улыбнуться. Вскоре после его приезда Луций Цезарь, младший брат Гая, посланный Августом для своего военного воспитания в Испанию, заболел в Массилии и умер там 20 августа. [467] Один из двух будущих сотрудников и преемников Августа, таким образом, внезапно исчез; Германику было только семнадцать лет, Августу почти шестьдесят пять; первый шаг к примирению с Тиберием был уже сделан и с той и с другой стороны; щели в обветшалом здании государства появлялись повсюду и понемногу увеличивались, доказывая необходимость обращения к более энергичному архитектору. Но Август, всегда медлительный, всегда склонный откладывать важное решение, не хотел еще ничего делать. Между тем Гай, заключив соглашение с Фраатаком, вторгся в Армению, [468] не встречая никакого серьезного сопротивления; ему пришлось усмирить только несколько отдельных вспышек восстания, вызванных национальной партией. Но в одной из экспедиций в Артагире Гай был ранен, по-видимому изменнически, вождем повстанцев. [469] Рана сначала не казалась серьезной, и Гай мог продолжать усмирение Армении, что, впрочем, было очень легкой задачей. В следующем, 3 г. по Р. X. начинался последний год третьего десятилетия принципата Августа. Этот болезненный и слабый человек, которого смерть, казалось, подстерегала целое полустолетие, постоянно умел цепляться за жизнь и имел время собрать многочисленные наследства лиц, которые из лести вписали его в свои завещания с задней мыслью присутствовать самим на его похоронах. Теперь в Риме было мало людей, которые, видя этого старика, несомого в его носилках, могли вспомнить красивого юношу, полного смелости и силы, который сорок семь лет тому назад в один из апрельских дней явился на форум обещать народу в качестве сына Цезаря дары, завещанные убитым месяц тому назад диктатором. Как далеко было то время! Два поколения прошли, унесенные быстрым потоком событий и перемен, остался один Август, как будто бы он был бессмертен. Однако легко понять, что в конце его тридцатилетнего правления многие устали от него и считали необходимым омолодить государство, если не хотели, чтобы оно упало бессильным вместе с его вождем, ожидая, пока последнего постигнет, наконец, общая участь. Впрочем, Август сам должен был желать отдыха, более чем пресыщенный почестями, могуществом и славой. [470] Для новой эпохи нужен был новый вождь; но кто мог быть им? В этом состояло все затруднение. Выдвигавшиеся некоторыми кандидатуры Марка Лепида, Азиния Галла и Луция Аррунция [471] были несерьезны, ибо их как сенаторов едва знали за пределами Италии. Гай не имел еще необходимого по римским понятиям возраста и зрелости; к тому же скоро узнали, что вследствие своей раны он впал в полное бессилие, оставил командование армией, удалился в Сирию и написал Августу, что впредь он не хочет более ничем заниматься и отказывается от всякой политической деятельности. [472] Каприз толпы и заинтересованный эгоизм партий могли сделать из него, как и из его отца, консула в двадцать лет; но они не могли перелить в его жилы необычайную способность Августа приноравливаться к обстоятельствам. Гай всегда имел очень слабое здоровье; восточная кампания была предприятием, может быть, слишком тяжелым для него; могло быть и так, что, обладая молодостью, богатством и могуществом, он слишком отдавался наслаждениям в Азии, этой стране удовольствий. В его нежном теле, в этом некрепком мозге полученная при Артагире рана, без сомнения, нарушила уже очень хрупкое равновесие. В двадцать три года молодой человек, в котором старческая нежность Августа видела поддержку, руководителя ума и воли империи, в безумном приступе отчаяния и страха отказывался от величия и могущества. Поэтому являлась дилемма: если не избирать вновь Августа, то нужно было выбрать Тиберия, который один имел опытность, силу, ум, военные знания и репутацию между варварами, дававшие ему право на первое место в государстве. Но это было еще невозможно: Тиберий был еще слишком непопулярен, внушал еще слишком много страха и имел слишком много врагов. [473] Таким образом, и на этот раз все по необходимости были согласны продолжить принципат Августа еще на десять лет, но многие, без сомнения, надеялись, не смея в этом признаться, что смерть окажется разумнее людей и скромнее Августа и не позволит окончиться сорока годам его принципата. [474]

466

Ibid., 15.

467

Эта дата, а не дата, приводимая в Fasti Gablni (XIII Kal. Oct.), по-видимому, настоящий день смерти Луция. См.: С. I. L., I?, 326.

468

Velleius Pater., II, CII, 2: Armeniam deinde… ingress us; С. I. L., XI, 1421: post consulatum… devicteis aut in fidem recepteis betlicosissimis as maximis gentibus. Вторжение в Армению, следовательно, произошло в 2 г. по Р. X.

469

Dio, LV, 10; Velleius Pater., II. СII, 2.

470

Dio, LV, 12: ?????????? ?????… — говорит Дион, упоминая об отказах Августа, которые, по его мнению, были притворными; но они могли быть более искренними, чем предполагает историк, живший так долго спустя.

471

Речь, которую Тацит (Ann., I, 13) приписывает Августу, заставляет нас думать, что в качестве преемников Августа называли этих лиц.

472

Dio, LV, 10; Velleius Pater., II, СII, 3.

473

См. замечания Тацита об общественном настроении во время старости Августа. В этих замечаниях есть зерно истины, хотя чувствуются предвзятые идеи автора (Ann., I, 4): Tiberium Neronem maturum annis, spectatum bello, sed vetere atque insita Claudiae familiae superbia; multaque indicia saevitiae, quamquam premantur, erumpere; t. e. Тиберия находили слишком аристократичным, слишком самовластным и слишком строгим.

474

Dio, LV, 12.

Примирение с Тиберием 3 г. по P.X

Несчастье, поразившее Гая, было новым ударом для Августа; он сделал все что мог, чтобы вернуть мужество молодому человеку, и, наконец, приглашал его приехать в Италию, где, если он не хотел более заниматься государственными делами, он смог бы жить, как ему угодно. [475] Нежность отца еще раз победила суровость государственного человека, но все было тщетно: в тот момент, когда Гай решил вернуться, он умер в феврале 4 г. в маленьком городе в Ликии. [476] Судьба мало-помалу выдвигала Тиберия из его убежища. Но Август все еще не мог решиться. Между тем в Германии разразилось восстание. Упорство Августа, наконец, стало раздражать, по-видимому, не только друзей Тиберия, партию традиционалистов, но и всех тех, кто понимал, что продолжение такой политики навлечет на империю очень тяжелые бедствия. Однажды, в первой половине 4 г. по Р. X., Август получил извещение, что среди аристократии составляется против него заговор во главе с племянником Помпея, Гнеем Корнелием Цинной. [477] Неизвестно, действительно ли хотели приготовить новые мартовские иды или дело шло о какой-нибудь менее кровавой демонстрации, чтобы побудить Августа дать своему управлению новую силу, которая сделалась для него необходимой. Достоверно, что Ливия энергично вмешалась и воспрепятствовала наказанию заговорщиков, [478] что Август не только простил Цинну, но и поддержал его кандидатуру на консульство следующего года [479] и что, наконец, 26 июня Август в куриатных комициях усыновил Тиберия вместе с Агриппой Постумом [480] и заставил камиции дать ему трибунскую власть на десять лет. [481] Предварительно Тиберий усыновил Германика. [482]

475

Ibid., 10.

476

Dio, LV, 10; Velleius Pater., II, СII, 3; Sueton. Aug., 65.

477

Связь между заговором Цинны и усыновлением Тиберия кажется мне довольно вероятной. Прежде всего нужно заметить, что, хотя Дион рассказывает, что заговор был после усыновления Тиберия, в действительности он должен был быть раньше. Он был перед выборами, так как Август в доказательство своего прощения поддержал тогда кандидатуру Цинны, а это он должен был сделать перед июнем месяцем. Между тем усыновление Тиберия произошло, как мы увидим, 26 июня. Кроме того, если длинные речи, которые Дион приписывает Августу и Ливии, имеют какое-либо значение, то только как указание, что Ливия употребляла все усилия для спасения заговорщиков. Почему Ливия выказала такое старание, а оно должно было быть велико, если общество узнало о нем? Если заговор имел целью содействовать призванию к власти Тиберия, то вмешательство Ливии легко объясняется. Кроме того, избрание Цинны в консулы при содействии Августа, как заключение заговора в тот момент, когда он усыновил Тиберия и заставил дать ему трибунскую власть, еще более заставляет нас думать, что оба эти акта были направлены к удовлетворению одних и тех же интересов. Предположение, что Цинна хотел убить Августа для удовлетворения ненависти оставшихся помпеянцев, совершенно нелепо. Гражданские войны были давно забыты.

478

Dio, LV, 14: Seneca. De Clem., I, 9 (рассказы очень различны).

479

Dio, IV, 22.

480

Velleius Pater., II, CIII, 3; С. I. L., I?, 320; Dio, LV, 13; Sueton. Aug., 65; Sueton. Tib., 15.

481

Dio, LV, 13.

482

Sueton. Tib., 15; Dio, LV, 13.

Таким образом, как сын он замещал Гая Цезаря, а как товарищ занимал место Агриппы. Республика вновь имела двух президентов, и Август снова начал управлять в согласии с традиционалистической партией, опять получившей свое прежнее значение в государстве. [483]

Глава IX Последнее десятилетие

Тиберий во главе правительства. — Тиберий в Германии. — Политические реформы Августа. — Закон против orbi. — Противодействие всаднического сословия закону. — Новые проекты Тиберия в Германии. — Новый военный закон. — Поход Тиберия до Эльбы. — Aerarium millitare. — Перемена в Овидии. — Германик и Агриппина. — Характер Клавдия. — Затруднительное положение Тиберия. — Голод в Риме. — Vigiles. — Восстание в Далмации и Паннонии. — Большие военные приготовления. — Тиберий и мятежники. — Стратегия Тиберия. — Распад империи. — Тиберий и общественное мнение. — Новые налоги. — Конец паннонского восстания. — Ссылка Юлии и Овидия. — Триумф Тиберия. — Lex Pappia Poppaсa. — Поражение Вара.

483

Чтобы видеть, до чего Тацит легковерен и поверхностен, прочитайте то место, где он передает объяснение, дававшееся многими по поводу примирения Августа и Тиберия (Ann., I, 10): Ne Tiberuim quidem caritate ant reipublicae cura successorem adscitum, sed quoniam adrogatiam saevitiamque eius introspexerit, compartlone deterrima sibi gloriatn quaeslvisse. Тацит, по-вндимому, согласен с этим необычайным объяснением. Факты, напротив, доказывают, что Август решился взять Тиберия в свои преемники только скрепя сердце, так как не мог более противиться этому.

Последствия примирения

Возвышение Тиберия до положения товарища Августа глубоко изменило политическое положение. С 4 г. по Р. X. до своей смерти Август являлся еще представителем верховной власти в империи, но действительное управление находилось в руках Тиберия. Утомленный усталостью и болезнями, удрученный обманутыми надеждами последних лет, старый принцепс уступил, наконец, логике фактов. Он продолжал внешне принимать нужные меры и вводить реформы, но в действительности важнейшие из этих мер и реформ внушались ему Тиберием. Нельзя было бы иначе объяснить, как после инертности предшествующих лет римское правительство вдруг обрело силу для столь многочисленных предприятий, издания стольких законов и проведения стольких реформ. В действительности управлял Тиберий. Август понял, что, старый и уставший, он должен окончательно предоставить возможность действовать более энергичному и молодому человеку, ограничивая свою роль в государстве поддержанием Тиберия своим авторитетом. [484] Правление Тиберия началось не в 14 г, а в 4, в ту эпоху, когда Август помирился с ним.

484

Август сам признает это в одном письме к Тиберию, написанном, вероятно, в эпоху паннонской войны, отрывок из которого сохранен нам Светонием (Tib., 21): sive quid incidit, de quo sit cogitandum diligentius, sive quid stomachor valde, medius fidius Tiberium meum desidero.

Первые мероприятия Тиберия

После десяти лет вынужденного бездействия и непопулярности Тиберий горел нетерпением отомстить своим врагам, но он хотел отомстить способом, достойным высокого ума и благородного характера, которыми его одарила природа. Он не хотел репрессий; он хотел своими поступками доказать всем, что человек, так долго осыпаемый клеветой и преследуемый испорченной аристократией, способен, однако, возродить падающее правительство. Довольно вероятно, что в этом именно году он побудил Августа смягчить режим Юлии, позволив ей жить в Регии (совр. Reggio) с меньшими лишениями и большей свободой. [485] Этим актом милосердия Тиберий, вероятно, хотел дать некоторое удовлетворение народу и доказать всем, что он, насколько мог, забыл прошлое и хотел работать над примирением Юлиев с Клавдиями. Согласно с этими намерениями Германик, старший сын Друза, усыновленный Тиберием, был обручен с Агриппой, дочерью Юлии и Агриппы. Но если Тиберий не хотел пользоваться репрессиями по отношению к своим прежним врагам, то он хотел, однако, управлять по принципам, ненавистным его противникам. В особенности он хотел без замедления найти средство против двух бедствий, которые в последние годы благодаря небрежности выросли до опасных размеров: против распущенности армии и германской опасности. Не теряя ни мгновения, он сейчас же после получения трибунской власти отправился в Германию, [486] чтобы восстановить в легионах дисциплину, [487] изгнать из военных рейнских лагерей постыдную беспечность, к которой привел такой продолжительный отдых, и совершенно изменить ленивую политику, которая в последние годы позволяла германцам жить в чисто формальном подчинении, а Марободу, царю маркоманов, спокойно основать в 200 милях от границы Италии большое германское государство с армией, организованной по римскому образцу. Вместе с тем Тиберий прекрасно отдавал себе отчет, что легионы слишком распущенны и что нужно действовать с осторожностью. Поэтому он не думал вести в Германии кампании по способу Цезаря, где гениальная импровизация дополняла бы приготовления и молниеносная быстрота — численный недостаток. Тактика Тиберия была благоразумнее и медленнее; она состояла в приготовлении многочисленной армии, так хорошо вооруженной и грозной, что не было бы более необходимости прибегать к силе. В этом году он предполагал только подчинить путем маленьких экспедиций и переговоров племена, расположенные между Рейном и Везером, — каннинефатов, атуаров, бруктеров и херусков; потом, на следующий год, тщательно подготовившись, возобновить большой поход Друза к Эльбе; наконец, на третий год нанести путем большой, терпеливо подготовленной войны последнее уничтожение варварской Германии, принудив самого Маробода признать римский протекторат. [488]

485

Sueton. Aug., 65: post quinquennium (следовательно, в 4 г. no P. X.) demum ex insula in continentem, lenioribusque paulo conditionibus, transtulit. Cm.: Dio, LV, 13.

486

Sueton. Tib., 16; Dio, LV, 13; Velleius Pater., II, CIV, 2: non diu yindicem custodemque imperii sui morata in urbe patria protinus in Germaniam misit.

487

Sueton. Tib., 19: Disciplinam acerrime exegit; общее содержание главы, по моему мнению, доказывает, что речь здесь идет не об обычном методе, употреблявшемся Тиберием при командовании армией, а о специальных мерах, принятых им после его возвращения к власти для реорганизации германской и паннонской армий.

488

Тиберий (Тас. Ann., II, 26) позже утверждал, что его намерением было не совершенно уничтожить Маробода, а принудить его к заключению мира скорее сопsilio, чем vi. Нельзя решить, таково ли было действительно первоначальное намерение Тиберия или он вынужден был решиться на это, когда увидел невозможность уничтожить империю Маробода.