Аврора. Заря сгорает дотла

Гаррик Тенор все же — талант. Ро быстрым вальсом вместе с движениями прогнала легкую и наивную песенку Спящей красавицы об ожидании "начала настоящей жизни", мюзикловый дуэт с Карабос на два голоса и... выдохнула. Стены в Бубильоне не обвалились, значит, жить можно. Обернулась к совершенно раздавленному и прибитому разбойнику, зажавшему уши ладонями.

— Это называется опера. Можем идти.

Ей было до жути неловко, что он видел ее такой... ненормальной, но лучше, что это был недалекий «мертвый» бандит, чем кто-нибудь, с кем она собиралась иметь еще дело. Например, Фаррел или Тильда. Или — о! — королева Исмея, с которой у них как-то с самого начала не сложилось. Это упущение еще надо исправить...

После всех представлений разбойник присмирел окончательно.

— Здесь недалеко... Идем.

Аврора сделала шаг, все еще не уверенная, что она существует здесь и сейчас, душа будто болталась между небом и землей, но все же остановилась, вспомнив некоторую земную подробность:

— А... моя лошадь?

— Никто не тронет. Ты ведь под защитой Странника, Аврора Бореалис.

Надо же... Даже Странник взял ее под защиту. Все, кто не попадя, берут. Тогда почему она будто стоит на вершине мира, совершенно одна, открытая всем ветрам, безуспешная в своем одиноком сражении? Их жгучие удары не прекращаются, а она вот-вот упадет на колени, и никто не придет спасти и найти... Будто никто, кто взял под защиту, сделать этого не в силах, каждый стоит у подножия и только может наблюдать... Или ждать, что это она станет их спасать.

Потому что... как там было... она «идет дорогой добра за звездой долга?».. И кто же поймет эту ее дорогу и посмотрит на ту же звезду? Если бы Фаррел только... Нет, нет!

Аврора замотала головой и принялась усиленно глазеть вокруг. Вот снова жасмин, усыпанный бесчисленными белыми звездами с пушистыми золотыми серединками, от которых кончик носа становится вмиг желтым. Вот ослепительное небо. Вот спина и подранная рубаха ее невольного проводника, припадающего на правую ногу. Вот лесная опушка с березами в зеленых мягких сережках, и от их светлых стволов мир сразу кажется наряднее, и эта молодая трава под ногами... Шелковится по щиколоткам, и вот из-под ног порхнула бабочка-королек...

Разбойник свернул в лес, на покрытый прошлогодней листвой склон, совершенно не имеющий тропок. Скользя по компосту из листьев, веток и рыхлой земли пополам с песком, мужчина довольно легко лез вверх. А вот Ро срывалась, пользовалась помощью любого куста и все равно выдохлась.

Когда они вылезли наверх, где резко снова стало видно небо, безжалостно горячий белый диск солнца и горизонт, Ро могла лишь опираться о собственные колени, тяжело дыша. И тогда она увидела его.

Покосившийся, полуразвалившийся домик из уже хорошо знакомого блестящего камня, с соломенной некогда крышей, от которой теперь не осталось почти ничего, кроме прогнивших балок. И обрыв, на краю которого легко колебался, совершенно точно, одинокий и гордый эдельвейс. "Снежный цветок".

В носу защипало. Так ярко Ро увидела в нем себя.

— Вот, — грубоватым жестом представил цель путешествия разбойник.

Ро вытерла краешки глаз рукавом, шмыгнула носом и побрела к руинам, когда-то бывшим убежищем горного барда со странным именем Сваль. Совсем недалеко что-то шумело, будто горная река.

— А кто такой был Сваль? — спросила она, лишь бы что-то спросить, лишь бы не смотреть на эдельвейс.

Чем ближе она подходила, тем отчетливее слышала, как шумит водопад.

— Говорят, бард такой, — пожал плечами провожатый. — Но он жил тысячу лет назад.

— Тысячу?

Проводник Ро в который раз смутился.

— Ну... Так говорят в деревнях.

— А ты и в деревнях прямо был?

— Конечно. Жить ведь надо.

— А они знают, что ты в розыске?

— Ты забываешь — я умер.

И не поспоришь. С мертвым-то.

Но если Сваль знал дорогу к двадцать пятому мередиану, тогда он не мог не знать про трубу, про компас, про пространство и миры. Про то, что ОК когда-то были одним целым. И — возможно — о том, что за морем Белого Шепота.

Деревья должны знать... Но скажет ли Таурон, даже если ОНИ скажут ему?..

Аврора опасливо заглянула в зияющий черной дырой дверной проем. Внутри — только мыши, нечистоты, насекомые и пресмыкающиеся. Спросила разбойника:

— Ты бывал внутри?.. — желтый тапочек нерешительно замер у порога.

Там вообще не пол, а какая-то каша. Ро вернула ногу назад в мягкую траву.

— Ну... давно. Сразу после. Но ты видишь — теперь тут жить невозможно.

— Там остались какие-то вещи Сваля?

Разбойник выпучил глаза.

— Да ведь каждому известно, что ни одна вещь тысячу лет не живет!

И тут же поправился:

— Если ее не спрятать как следует.

«Если не спрятать как следует». А ведь... Сваль и спрятал. Пещера. «Мой дядя спускался к водопаду по отвесному обрыву».

Ро сглотнула и вспомнила. Она ведь не умеет по канату...

Бочком приблизилась к обрыву, туда, где цвел одинокий эдельвейс. И увидела... за камнем еще два цветка. Ты никогда не один. Нужно просто оглянуться вокруг... И сражаться одному не придется. Девушка опустилась на корточки и, протянув руку к маленькой да удаленькой белой звезде, нежно коснулась ее победоносно поднятых тычинок. Прикрыла глаза, шепнув «спасибо» и сдержав поток тихих слез там, где им полагается храниться в ожидании более благоприятных обстоятельств.

Встала на четвереньки и выглянула. Сердце мигом ухнуло в желудок: скала клокотала под прикосновением ладоней, срывалась вниз под прямым углом и немного погодя прямо из камня на волю вырывался пенной струей длинный как шея жирафа водопад; он бесновался едва ли не белым шепотом моря и ниспадал в озеро небольшой долины, похожей на зеленый полукруг там, бесконечно далеко внизу. Из озера брал начало весело петляющий ручей, который, должно быть, и становился рекой, что бежит вдоль дороги в Стольный от подножия Альпурхи.

Разве что буканбургская люлька поможет, но и это дело даже вспоминать... Паралич хватает волю в охапку. А если люлька отпадет?..

И — тем не менее — выбора у нее нет.

— У тебя... есть веревка? — спросила Ро у разбойника, не в силах оторвать взгляд от завораживающего буйства и мощи обыкновенной воды.

Бросающейся вниз головой с отвесной скалы.

— А ты точно сможешь спуститься?

Ро едва не свалилась, уловив в тоне ответа тонну неожиданно чистого хамства. Обернулась, едва сдерживая резко нахлынувший гнев. И увидела...

Она бы упала в водопад. Если бы ее не схватил за руку Чарльз Кастеллет и не дернул на себя.

*Перевод отрывка песни Falcon in the Dive из бродвейского мюзикла The Scarlet Pimpernel.

____________

— Чарльз?.. — она впервые назвала его по имени самостоятельно, без напоминаний, требований и просьб.

Обнаруживая себя в абсолютно неуместных объятиях этого лже-эрла. И вспыхнула, разгневалась, испугалась, оттолкнула: