Азбука для побежденных

— Лий, скажи, Аполлинария — всё-таки Контроль? — спросил Ит.

Лийга засмеялась.

— Однозначно нет, — сказала она. — Она точно не Контроль. Мы ведь уже поняли, что Контроль — это официантки.

— В общем, ты ничего не скажешь, — подытожил Ит.

— Не скажу, — Лийга посерьезнела. — Не потому что не хочу, а потому что не знаю.

Часть III Светлый ветер

Глава 17 Исповедь Балерины

Часть III

— Осуждать легко. А вот понять настоящую причину чего бы то ни было гораздо сложнее, — балерина отпила кофе, и улыбнулась. — Обидно ли это? Вне всякого сомнения. Любому на моём месте, думаю, стало бы обидно.

— То есть, выходит дело, про вас тогда говорили неправду? — спросила Даарти. Она сидела сейчас рядом с Варом, и сочувственно смотрела на балерину.

— Расскажите нам, ну расскажите же, — синхронно произнесли Дория и Тория.

— Действительно, расскажите, — попросила Аполлинария. — Мы так долго рассказывали вам разные истории, а теперь настала ваша очередь. Мария, мы все ждём, и очень надеемся, что вы просветите нас.

Балерина улыбнулась. Выглядела она великолепно — тонкие черты лица, фарфорового оттенка кожа, с легким, едва заметным румянцем; платье персикового цвета, пшеничные вьющиеся волосы, и яркие голубые глаза. Она сидела сейчас на стуле, рядом с ровной стеной, на том самом месте, где находился раньше её череп, и чувствовала себя, по всей видимости, превосходно.

— В первую очередь я бы хотела поблагодарить Медзо, — сказала балерина. — Мой друг, вы совершили невозможное, и спасли меня. Я уже потеряла надежду, что найдется тот, кто отважится на такой трудный поступок, и была готова влачить своё жалкое существование в этой стене вечно. Но появились вы, и даровали мне утерянную по неосмотрительности свободу.

— По неосмотрительности? — спросила Даарти.

— Именно, — кивнула балерина. — Причина происшедшего со мной — не бахвальство и не гордыня, как многие думают. Я… заигралась, и, кроме того, я была неосмотрительно самонадеянна. Поверила в себя, и это стало фатальной ошибкой. Запомните: никогда, ни при каких условиях, не поддавайтесь на эти слова.

— На веру в себя? — спросила Тория.

— Именно так. На веру в себя, и в свои силы, — подтвердила балерина. — Это ловушка.

— Так и есть, — покивал Медзо. — Когда я познакомился с очаровательной леди Марией, я догадался, что причина её бедственного положения может заключаться именно в этом, и не ошибся. Понимаете ли, так получилось, что я сам едва не попал в похожую историю, но, к счастью, успел вовремя остановиться. А Мария — нет. Впрочем, думаю, лучше ей самой об этом рассказать.

— Конечно, я расскажу, — кивнула балерина. — Однако я сказала пока спасибо только Медзо, но не успела сказать это вам всем, — она обвела собравшуюся компанию взглядом. — Вы не представляете, насколько важным для меня было ваше участие, — она повернулась к Аполлинарии. — Особенно вы, сударыня. Вы были честны со мной, и оказались единственной, кто не испугался меня, не испытал отвращения, а предложил мне дружбу.

Аполлинария улыбнулась.

— Я рада, — сказала она. — Мария, я очень рада, что вы сейчас с нами, и так же я рада тому, что была вам полезна всё это время. Что же, теперь, думаю, мы все готовы послушать ваш рассказ. Кажется, он обещает быть интересным.

* * *

Балерина Мария попала в Город в незапамятные времена, и в момент появления никакой балериной она не была. Равно как и остальные, она почти не помнила себя прежнюю, но отсутствие памяти её почти не тяготило. Если прошлое ушло, думала она, значит, так тому и быть. Видимо, в нём нет особенной необходимости, ведь если что-то нужно, оно остается, прочее же исчезает просто за ненадобностью.

Жила Мария в красивом старинном доме, неподалеку от площади. Старухи время от времени давали ей различные задания, но выполняла их Мария без особой охоты: они казались ей скучными, и никаких эмоций не вызывали. Мыши мадам Велли? Подумаешь, это всего лишь мыши. Медные трубы? Ерунда, для развитой разносторонней личности слава не так уж и важна. Петрикор? Никогда она, Мария, не любила перьевых подушек. Садки, в которых кипят страсти между ротанами? Глупости, эти рыбьи перипетии не стоят её внимания. И так было со всем, и со всеми.

— Но почему? — спросила Аполлинария с интересом. — Что же вам так не понравилось?

— Понимаете ли, сударыня, все эти личности пытались привить совершенство другим, не думая, что начинать совершенствование требуется с себя, — ответила Мария. — Пробовала мадам Велли самостоятельно пройти свой лабиринт? Пробовал Петрикор прожить хотя бы день не человеком, а голубем? Пробовал капитан Папэр стать бумажным солдатом, и выйти на поле боя? Пробовал Рыцарь сам выполнять то, что требовал от несчастных выдр? Нет, нет, и нет, и ещё раз нет. Так вот, когда пришло моё время, я решила начать с себя. Именно с себя, потому что только такая работа была бы справедлива.

— И что же произошло? — спросила Даарти.

— Слушайте, — вздохнула балерина. — Дальше история становится поучительной. Потому что начать-то я начала, но совершила при этом трагическую и страшную ошибку…

* * *

В одно прекрасное утро Мария обнаружила в своей небольшой квартире новую комнату. Удивительную комнату, стены которой оказались зеркальными, и в которой был балетный станок. Сказать, что она удивилась — это было не сказать ничего, но удивление вскорости сменилось радостью. Ведь до этого Мария долго думала, что ей делать дальше, а теперь стало ясно: Настройщик (кто же ещё?) услышал её, и предоставил условия для осуществления замысла. Великолепно, думала Мария, это просто великолепно, я стану балериной, я приучу своё тело к работе, и сумею привнести в мир красоту этого искусства.

И она начала заниматься, сначала у себя дома, в зеркальной комнате, потом — ей удалось найти в Городе дом, где танцевали другие женщины. Через какое-то время Мария сравнялась с ними, а потом превзошла, и постепенно её перестали называть Марией, и стали называть Балериной. Она ничего не имела против.

— Я была горда тем, что мои труды увенчались успехом, — рассказывала Мария. — Это как растить дерево, понимаете? Сперва ты сажаешь в землю тоненький прутик с парой листочков на макушке, потом долгие годы ухаживаешь за ним, холишь и лелеешь, и, наконец, наступает волшебный момент, когда прутик оборачивается чудесной яблоней, ветки которой гнутся под гнётом сочных сладких плодов. Это ни с чем несравнимое ощущение победы, и почти абсолютного счастья, уж поверьте мне. Я знаю, о чём говорю.

— Мы верим, — покивала Даарти. — Вы абсолютно правы, так и есть.

— И что же было дальше? — спросил Вар.

— О, дальше я поняла, что совершенству нет, и не может быть предела, — вздохнула Мария. — Да, я добилась многого, но то, что другие считали вершиной мастерства, на самом деле вершиной не являлось. Для зрителей, да и для самой танцовщицы, танец сродни полёту, и в какой-то момент я ощутила, что мне следует теперь учиться не только танцу, но и самому полёту тоже.

— Научиться летать? — удивилась Аполлинария.