Бабье царство

– То-то и оно!
– вздохнула Надежда Петровна.
– Мой дед извозом на Курском тракте занимался. Он рассказывал: попадется, бывало, нетерпеливый седок и ну деда по шее лупить! Дед вызверится и давай лошадей охаживать. Так и мчатся: седок -деда, дед - лошадей, а лошади что?.. Лошади свое нутро тратят, перегорает в них сила, случалось, околевали прямо на скаку. Разорился дед...

– Мрачная притча!

– Не притча - правда! Колхозники - самые незащищенные люди. С рабочим не помудришь - взял расчет и на другой завод подался. Профсоюзы опять же... А колхознику куда деваться? Он к земле прикован, у него и паспорта нету, попробуй уйди! И оттого иному дуролому кажется, что нет никакого предела давильне. Еще поднажми, еще сок выдавишь - ан, то уже не сок, а кровь!.. Вот вы второй план с нас требуете. Знаю, нужно дать, такое сейчас положение в стране. Но как бы это сделать, чтоб поменьше людей ущемить, чтоб не обманом, не давильней это получилось, а по сознательности, по сердцу? Иначе на другой год не то что двух планов - одного не сробят. Филон начнется, как при немцах. Все в поле, а работы нет. Сельское дело - нежное, боже упаси его силой ломать. Не то что человек-труженик - сама земля обидится, перестанет рожать... А у нас к тому же лишняя трудность - наши почтенные мужички. Вон - гляньте!..

Последнее восклицание относилось к Жану Петриченко, на рысях спешившему в сельмаг с авоськой, полной пустой посуды...

...Сельмаг. Заведующий в грязном фартуке и донской папахе наваливает на прилавок гору различной снеди.

– Осетринки маринованной не будет, пойдет тюлька в томате.

– Давай тюльку, - соглашается Василий Петриченко, красный, разомлевший от затяжной пьянки.

– "Казбек" кончился, могу предложить "Беломор".

– Ты бы еще "Прибой" или "Волгу" предложил!
– презрительно говорит Василий.

– Завтра обеспечим "Казбек"!
– с готовностью говорит заведующий.

Василий кидает на стол деньги: "Сдачи не треба!" Забирает в кошелку водочные бутылки, консервы и прочую снедь, идет к выходу. В дверях сталкивается с Жаном.

– Коль мужики еще с недельку так погуляют, - шепчет завмаг продавцу, выполним квартальный план. А ну-ка, - заметил он нового посетителя, обеспечь подкрепление.

Жан подошел к завмагу, шмякнул авоську на прилавок, огляделся.

– Реализуем, папаша, чудные дамские часики системы "Омега"?

– Это как понять - "реализуем"?

– Культурное, заграничное слово! У них, понимаешь, есть деньги "реалы" называются. Получил за товар деньги - значит, "реализовал". Реализуй мне две косых и забирай эти чудные часики на шестнадцати камнях.

– Ну-ка, покажи...

...Гуляют конопельские мужики. Фарсовито, истово, без суеты и спешки. В разных концах деревни могучие, промытые "Демченкой" и "Особой московской" глотки исторгают лихие и грустные песни. Звучат и неизбывные "Степь да степь кругом", "Молодая пряха", и "Крепка броня", и "Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех". На всех кавалерах - галифе, суконные кителя и воинские фуражки; подворотнички сверкают белизной, сапоги надраены до зеркального блеска.

С поля устало возвращаются бабы. Проходят мимо пирующих фронтовиков, умиленно прислушиваясь к пению, в котором основной упор делается на громкость.

– Мой-то, ну чисто Лемешев!
– глядя на широко открытую пасть Василия, умиляется Софья.

– Уважаю мужские голоса, - заметила Марина, - не то что наша бабья визготня.

– Красиво гуляют!
– присоединила свой голос Комариха...

– Нет, вы как клали? У вас кирпич с кирпичом не сходится!

– орет Надежда Петровна, выстукивая новую печь в зимнем птичнике.

Перед ней в испачканных известкой фартуках стоят Матвей Игнатьевич и Матренин муж по кличке Барышок. Мастера исполнены чувства собственного достоинства, чуть презрительной обиды, но отнюдь не смущены и не подавлены упреками председательницы.

– Нешто может баба понимать в печах, а, Матвей Игнатьич?
– говорит Барышок, разминая в пальцах папироску.

– Никак не может, - степенно отвечает Матвей Игнатьевич.

– Вот что, - устало говорит Петровна, - разбирайте эту печку к чертовой матери!

– Сроду этого не было, чтоб разбирать, - не теряет спокойствия Матвей Игнатьевич.
– Не хотите платить - не надо. Мы как старые члены партии проявили сознательность, вышли на работу, а терпеть издевательства неумной женщины не намерены.

В дверях и проемах окон птичника показались встревоженные лица женщин: Анны Сергеевны, Матрены, Марины, Софьи и других, привлеченных сюда громким голосом председательницы.

– За такую работу гнать бы вас из партии!
– с горечью произнесла Петровна

– Ты, Надежда Петровна, привыкла бабами верховодить, - сказал Барышок, - а с нами номер твой не пройдет. Мы войну сделали, знаем, что почем.

– Войну вы сделали - честь вам и хвала. Но неужто вы на войне работать разучились? Ты мне так клади: где дырка, там глинка, где бугорок, там молоток!
– И Надежда Петровна вышла из птичника.

– Чего ты на мово-то кинулась?
– обиженно сказала Анна Сергеевна - Он хоть на работу вышел...

– Подумаешь, герой! Может, ему за это еще в ноги кланяться?

– Кланяться нечего, а другие мужики вовсе филонят. Только и знают, что водку дуть да песни играть.

– Мой Василь надысь междурядья перепахивал, - заметила Софья.

– Да, - подхватила Анна Сергеевна, - борозду пройдет и ну дымить! Две цигарки искурит, тогда дальше ползет.

– Он контуженый, - потупилась Софья, - ему табак для головы полезен.

– Хорош контуженый - бугай бугаем, а такой куряка - не приведи господи!

– Ну а Маринин Жан вовсе на поле носа не кажет!
– обиделась Софья.

– Да что Жан - один, что ли?
– вступилась за мужа Марина.

– А ведь правда, бабы!
– вскричала Матрена.
– Мы горбину гнем, а мужики наши, словно панычи. Зажрались, аж лоснятся. Капризничают - того им подай да этого!

– Я б в охотку!
– от души сказала Софья.
– Я все для него рада, лишь бы работал как человек.

– Хотите, бабы, чтобы они фасон свой бросили, за работу, за дело взялись?
– сказала Надежда Петровна.

– Ой, помоги, Петровна!

– Пускай каждая сама себе поможет. Посуровей с ним будь, лиши его ласки, не охаживай да не обслуживай. Удивится - поясни: мне, скажи, нужен муж, друг, работник, хозяин, а не всадник-нахлебник.

– Ой, не знаю, бабоньки!
– вскричала Софья.
– Может, и хорош совет, а только мой Васька глянет - и нет моей воли.

– Смотри, Сонька, уговор общий. Не подведи!
– сказала Настеха.

– Ты в бабье дело не лезь!
– прикрикнула на нее Марина.

– Это почему же?
– растерялась Настеха.

– А кто ты есть? Не девка, не баба, ни богу свечка, ни черту кочерга...

– Молчи ты!
– остановила Петровна, - Вот кончим сеноуборочную - и справим Настехину свадьбу. Ну что, бабоньки, принято условие?