Бабье царство

– А ну, пойдите сюда!..
– загремела Петровна Химка и Дуняша подошли с понурым видом.

– Хороши, нечего сказать!..
– накинулась на девушек Петровна - Вы поглядите, люди добрые!.. Товарищ инструктор райкома, полюбуйтесь! И это звеньевая! В рабочее время в город подорвала да еще подругу сманила!.. Все!.. Со звеньевых тебя сымаю, сдашь звено Настехе!

– Надежда Петровна!..
– вскинула умоляющие глаза Химка

– Молчи, паразитка!.. А ну, покажи, как тебя изуродовали, - отдуваясь, сказала Петровна и протянула руки за карточками.

После легкого колебания Химка отдала карточки председательнице.

– И вовсе ты на себя не похожа. Нос голосует, а глаза мутные. Зачем только ходите вы к этому мордописцу? Уж послушай моего совета, Химка: спрячь ты эту карточку подальше, не дари ее трактористу. Зараз разлюбит.

Химка скисла, надула губы.

– Дуняша, - произнесла Надежда Петровна с неизъяснимой нежностью, - а ты, дурочка, чего с ней ходила?

Дуняша не ответила, потупила голову.

– Она тоже сымалась на карточку, - сказала Химка. У Надежды Петровны будто тень прошла по лицу.

– Подари мне твою карточку, Дуняша, - попросила она тихо.

Дуняша еще ниже опустила голову.

– А то ей, кроме вас, некому карточки дарить!
– дерзко сказала Химка.
– У Дуняши тоже залетка объявился.

– Ври больше, вертихвостка! Это у тебя одни романы на уме.

– Ничего я не вру, она вам сама скажет.

– Правда, Дунь?

Дуняша подняла голову. В глазах ее блестели слезы, но, мужественно пересилив себя, она трижды кивнула головой.

– Слава богу!
– от всей души проговорила Надежда Петровна, и голос ее сел в хрипотцу.
– Счастья тебе, Дуняша, самого, самого золотого!.. Ну, ступайте, милые...
– И когда девушки отошли, она сказала проникновенно: Вот радость-то какая!.. Еще один человек от войны спасся...

Верно, она почувствовала, что надо объяснить Якушеву происшедшее:

– Дуняша - сына моего невеста. Его немцы лютой смертью казнили, а она... замерла. Так и жила при мне тихой тенью. У меня за нее все сердце изболелось. И вот... видите...
– Она поднесла руку к горлу.

Якушев как-то странно посмотрел на председательницу.

– Пойду я, товарищ Якушев, у меня еще делов полно, а сейчас мне малость с собой побыть надо...

– Папаня приехал!
– звенит детский голос.

На Василии Петриченко, Софьином муже, повис десятилетний пацан, а пятилетняя дочка, даже не соображающая толком, что этот человек в военной форме, пахнущий сукном и кожей, ее отец, на всякий случай завладела ногой в кирзовом сапоге.

Василий целует жену в помертвевшее от счастья лицо, целует плачущую мать... Его ширококостное, грубо красивое лицо стало слабым от нежности и любви. Софья оторвалась от мужа, как от родника с ключевой водой, метнулась сама не ведая куда и опять приникла к мужу.

– Ну будет, будет!..
– пытается овладеть положением Василий.
– Я ж насовсем прибыл в ваше распоряжение... Вот гостинцы привез.

Трясущимися руками он развязал заплечный мешок и достал банки с американскими консервами. Софья в растерянности трогает банки.

– Красивые!.. Я их на комод поставлю!

– Вот чудачка!
– смеется Василий.
– Нашла чем любоваться!.
– Осекся, помрачнел.
– Наголодались вы, бедные!

Достал из рюкзака пачку сахара, разорвал, протянул кусочек дочери. Та не берет.

– Да это ж сахар, дурочка! Нешто ты сахара не видала?

– Как - не видала?
– вмешалась мать.

– Что ты, Вась, не такие уж мы бедные.

– А мы тебе баньку стопили, - сказала Софья.
– Зараз пойдешь или раньше перекусишь?

– Мы чисто ехали, с банькой можно и погодить. А нельзя ли штофик "Марии Демченки" спроворить?

– Мы думали, ты от "Демченки" отвык. Московской купили.

Василий благодарно чмокнул жену.

– Ну, а закусочка у нас своя - берлинская!
– нарочито бодро сказал он, чтоб жена не стыдилась понятной своей бедности.

– Мы в садике накрыли, - сказала Софья.

– Пошли в садик!
– согласился Василий.
– И это с собой заберем!
– Он прихватил свой консервный запас, дал по свертку ребятишкам.
– Мы по-солдатски: рраз-два, и готово!

Вся семья выходит в садик. Здесь под рябиной накрыт стол, не так чтобы роскошный, но обильный, а по трудному послевоенному времени даже и более того: подовые пироги, толстая яичница на сале, холодец, разные соленья и моченья, бутылки с водкой, жбан с квасом.

– Уж не обессудьте...
– робко сказала Софья.

– Гм... гм...
– закашлялся Василий и поскорее сунул под лавку свои консервы...

...В первый момент не понять даже, что это - рука или нога в причудливых золотых браслетах. Потом становится ясно, что это голая по локоть, загорелая, крепкая мужская рука, на которой застегнуты браслеты золотых и позолоченных часов. Чьи-то пальцы расстегивают браслеты и снимают часы: сперва с одной, потом с другой руки. А вот и нога обнажилась, с лодыжки снимают еще две пары часов.

– Баяли, будто на границе в вещмешках роются, - поясняет, распрямляясь, жене Марине Петриченко ее выдающийся супруг Жан, только что прибывший в родные пенаты.

В горницу заглянула дочь.

– Брысь!
– прикрикнула Марина, закрывая собой стол, на котором навалены часы.
– Гуляй, покуда не позову!

– Надо нам побыстрее отсюдова подрывать, - говорит Жан.
– Сейчас можно чудно в городе устроиться.

– Ты глупый, Жан, или поврежденный?
– накинулась на мужа Марина.
– У нас гарантированный трудодень, какого с роду не было, а рядом - Сужда, рынок. Я вон свинью резала, десять тысяч взяла.

– Ото!
– с уважением сказал Жан, черный, костистый, похожий на хищную птицу, но по-своему привлекательный.
– Стало быть, тут есть где развернуться?

– Что это ты - приехал и сразу о делах?
– обиженно сказала Марина. Видать, не больно скучал.

– Скучал вот так!
– Жан резанул ребром ладони по горлу.
– Я ведь не как. другие ребята: берут первую попавшуюся немку и заявляют: я мстю! Нет, я сильно болезней опасался. Как вы тут себя при немцах вели - другой вопрос, - сказал он, неприятно клацнув зубами.

– У нас немец не озоровал, - серьезно сказала Марина - Окромя Настехи, никто с ихнем братом делов не имел.

– Какой Настехи?

– Петриченко, Надежды Петровны крестницы. И то я скажу - она девку собой прикрыла.

– Как амбразуру!
– усмехнулся Жан.

– Будя зубы-то скалить! Настеха все ж таки дамка, а та - девчонка, дитя.

– Ладно защищать-то!

– Смотри, Жан, при других не ляпни, бабы за Настеху зараз поувечат.

– Больно вы тут большую власть забрали!..