Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом
Шрифт:
Поэтому Зиновий даже не шелохнулся и возразил умышленно громко:
— А мне чего бежать? Вот он пущай бежит! — и пнул пренебрежительно шпика, вцепившегося в его ногу. Самого же больше тревожила мысль: «Неужто не найдется доброго вора, чтобы уволок мою стеганую фуфайку?..»
Когда подбежали городовые, филеры были уже на ногах, отряхивали друг друга.
— Забрать! — приказал городовым филер, державший Зиновия за ногу.
Полицейские ухватили Зиновия за руки.
— Меня-то пошто, ваше благородие! — возопил Зиновий. — Их заберите. Они бесчинство затеяли. А я што? Токо што
— Вот за то, что помешал задержать злоумышленницу, и получишь по заслуге, — сказал филер.
Замахнулся было кулаком, но, наткнувшись на жесткий взгляд Зиновия, поостерегся и убрал руку.
— А ну, шагай! — сказал полицейский и легонько ткнул в плечо Зиновия.
— Я что? Я пожалуйста… — с готовностью повинуясь, ответил Зиновий. — Я и сам пойду, хоть бы в участок. Вот этих ухорезов не отпустите!
— Не придуривайся! — цыкнул на него филер. Сплюнул и добавил с угрозой в голосе: — Мы еще с тобой побеседуем, приятель!
Но Зиновию было не до его угроз. С досады готов был землю грызть. Проклятые шпики! Откуда они сегодня повылазили? Словно клопы из щелей, когда керосином смажут… Если бы не они, мог бы по-хорошему встретиться с ней.
О том, что теперь грозит ему, Зиновий особенно не тревожился. Если стеганку не найдут и не добавят к теперешней его вине, то он рассчитывал отделаться, как говорится, легким испугом: подумаешь, велико дело, подрался на улице! А вот если найдут фуфайку и дознаются, что его одежонка, тогда загремишь всерьез и надолго.
Допрашивал Зиновия сам полицейский пристав, мужчина дородный, сытый, благообразный и на первый взгляд вовсе даже не строгий.
— Так что же он натворил такое, что ты его сразу ко мне? — несколько ворчливо обратился пристав к филеру, поигрывая густым настоявшимся басом.
— Содействовал побегу опасного политического преступника, — чеканя каждое слово, доложил филер.
— Каким образом? — пророкотал пристав.
— Я на Курском вокзале задержал опасную преступницу, разыскиваемую с прошлого года, и стоял, ожидая приближения нижних чинов. А этот… злоумышленник подскочил сзади и внезапным ударом сбил с ног…
— Ваше высокоблагородие! — истошно завопил Зиновий. — Врет он все! Двое их было. Вдвоем они женщину грабили. Ну я…
— Двое? — переспросил пристав и перевел взгляд с Зиновия на филера. — Второй кто?
— Степанов Кузьма, — вытянулся филер.
— Позор! — загрохотал пристав. — Два агента полиции не справились с мальчишкой. Стыд и срам!
Филер попытался оправдаться:
— Мы задержали его и…
— Ваше высокоблагородие! Опять врет! — закричал Зиновий. — Я их держал, покуда городовые не прибегли…
— Ты вот что, — сказал пристав Зиновию, строго насупив брови, — кончай придуриваться. И признавайся, как было дело.
— А вот так и было. Подошел я, значит, к вокзалу, народу много, кто куда бежит. Вижу, идет барышня, из себя такая приятная… вот бы, думаю, познакомиться. А подойти робею… Потом думаю: была не была, подойду. И аккурат в это время эти двое подбежали к ней, хватают за руки. Один за руки держит, другой то ли за грудки хватает, то ли за пазухой шарит… Кругом все голосят, а заступиться некому. Ну я, значит, и заступился…
—
Как посмел ударить сотрудника полиции?— Не ударял я. Толкнул его, это действительно, чтобы от нее, значит, оттолкнуть…
Бас полицейского начальника сгустился до крайнего, отпущенного ему природой предела:
— Как посмел толкнуть сотрудника полиции?
— Откудова я знал? На нем не написано. Я и не подумал… Неужто сотрудник полиции принародно и за пазуху…
— Видишь, осел, как ты опростоволосился! — сказал пристав филеру.
— Ваше благородие! Что уж вы такими-то словами…
— Истинно осел, — повторил пристав, помолчал и добавил: — Два осла!
Взял колокольчик на длинной ручке, позвонил и приказал возникшему в дверях дежурному:
— Этого, — ткнул пальцем в Зиновия, — отправьте в Гнездниковский, к Бердяеву. Там разберутся, есть что за ним или нет. Да скажи, чтобы смотрели в оба. А то прыток не в меру.
5
Кто такой Бердяев, Зиновию было известно. О всеведущем и всемогущем начальнике московской охранки среди обывателей ходили легенды.
Если верить этим легендам, то вся жизнь Москвы и ее обитателей была подконтрольна Бердяеву. Под присмотром его людей (число которых молва многократно увеличивала) находились все вокзалы и все заставы города, и потому ни въехать в первопрестольную, ни выехать из нее невозможно без ведома начальника «Отделения по охранению общественной безопасности и порядка». На каждом предприятии имелись тайные его агенты, и потому что где делалось Бердяеву становилось известным немедленно. Он знал даже, каков капитал каждого купца и промышленника и какова его кредитоспособность.
Стоустая молва утверждала, что перед Бердяевым заискивали и купцы, и фабриканты, и высокопоставленные чиновники. Поговаривали даже, что с ним считается, а по мнению некоторых, так даже побаивается, сам его высокопревосходительство господин генерал-губернатор.
Всей этой брехне Зиновий не очень верил, но то, что Бердяев был опасным противником, это Зиновию, как и всем подпольщикам, хорошо было известно. Словом, ничего хорошего для себя от близкого знакомства с Бердяевым Зиновий не ждал. Уж лучше бы остаться в ведомстве осанистого пристава полицейской части. Конечно, там оба филера не раз пересчитали бы ему зубы… Так ведь и в охранке задержанных по головке не гладят…
Пока Зиновия довели с Покровки в Большой Гнездниковский переулок, пристав позвонил и лично передал начальнику охранки все подробности задержания рабочего Газового завода.
Услышав, что была отбита у филеров задержанная ими «политическая», Бердяев распорядился, чтобы Зиновия Яковлева Литвина отвели в опознавательную и показали всем сотрудникам наружного наблюдения.
Лязгнул засов, запирающий дверь. В просторной продолговатой комнате с одним окном, забранным мощной решеткой, окрашенной в белый цвет, никого не было. Комната была пуста, только возле одной стены приткнулась недлинная скамейка. Зиновий хотел немного отодвинуть ее от стены, но оказалось, что она закреплена намертво.