Басаргин правеж

— А ты ее ко мне на Вагу в поместье погостить пришли, — не колеблясь предложил Басарга. — Воздух там чистый, целебный, и святыни в обители чудотворные. Вы ведь приезжали. Знаете, как мало хворых у меня в поместье.

— Может, двинемся все отсель, бояре? — Софоний проводил взглядом очередного прошедшего мимо монаха и нервно потер сгибом пальца усики. — Не по себе мне тут как-то. Ровно опять в приюте монастырском. Что здесь творится, Басарга?! Прямо скит лесной, а не двор царский!

— Государь желает таковых слуг иметь, — ответил подьячий, — что готовы от мира отречься ради службы ему и державе. Посему все опричники клятву дают, навроде схиму принимают…

— А-а, понятно, — перебил его боярин Зорин. — Похоже, Иоанн Васильевич задумал орден воинов-монахов учинить, наподобие рыцарских. Начинание мудрое, ибо неплохо ордена сии в землях католических себя показали. Однако же мне средь ряс, скуфий и риз не по себе. Может, махнем, наконец, хоть куда-нибудь? И тут я с Басаргой согласен полностью: поехали куда-нибудь подальше!

Спустя два дня увильнувшие от схимы опричники и их холопы спешились во дворе леонтьевского дома, и Басарга, забыв обо всех, наконец-то смог обнять свою ненаглядную княжну, расцеловать ее глаза, вкусить сладость губ. Мирослава больше не очень-то стеснялась. Тем более — друзей своего любимого. Больше того — после первых поцелуев, все еще не разжимая объятий, она повернула лицо к остальным мужчинам:

— Милости просим, гости дорогие. Раздевайтесь, в дом проходите. Ныне велю Горюшке меда холодного с ледника принести. Вода в бане натаскана, токмо затопить осталось. К вечеру попаритесь с дороги…

Слова вроде и простые — да токмо ими княжна Шуйская открыто утверждала себя хозяйкой в доме худородного поважского боярина.

— Кабы меня так супруга встречала, — неожиданно признал Тимофей Заболоцкий, — я бы тоже домой рвался.

— А я бы женился, — добавил боярин Софоний и низко поклонился женщине: — Долгих лет тебе, хозяюшка, и достатка в доме. Благодарствую за приглашение.

До бани побратимы посидели за столом вместе, но после парной Басарга от общего застолья сбежал, чтобы в дрожащем алом свете ароматных восковых свечей наконец-то прикоснуться губами к соскам заждавшейся его княжны, провести ладонями по бархатистой коже спины, вдохнуть запах волос, прижаться к обнаженному горячему телу, забыться в океане неисчерпаемой страсти.

— И как служба твоя, подьячий мой ненаглядный? — К тому времени, когда свечи уже почти догорели, княжна наконец-то вспомнила и о мирских интересах. — Доволен оказался Иоанн твоими стараниями?

— Да, все получилось. Нашел я родича великой княгини Соломонии, который согласился продать свою семью за хорошую плату, — кивнул боярин. Вроде уже утомившись, он все равно продолжал гладить ладонью столь желанное тело, продолжая его хотеть так же яро, как час, и месяц, и годы назад. — Полагаю, ему удастся выманить царевича из Крыма. Уж очень хочется Димитрию Годунову место высокое при дворе получить.

— Я его понимаю. — Мирослава перестала улыбаться и опустила голову на подушку.

— О тебе Иоанн странные слова сказывал, — поспешил отчитаться пред любимой Басарга. — Что хотел бы вернуть тебя, чистую душой и жизнью, в свиту царицы. Но расстригу, о которой слухи дурные ходят, приблизить к себе не может. Прости…

Про «блудницу» он, понятно, не упоминул вовсе. Он бы и вообще о неудаче своей предпочел умолчать — но опасался, что любимая подумает, будто он забыл о ее просьбе.

— Правда?! — резко приподнявшись, выдохнула княжна. — Неужели правда? Басарга, милый мой, хороший, желанный!!! — Мирослава кинулась на любимого и принялась его яростно целовать, умудряясь при этом еще и яростно тормошить. — Господи, наконец-то! Как давно я о сем мечтала!

— Ты, верно, не поняла, любая, — совершенно растерялся боярин. — Он мне отказал. На необходимость блюсти чистоту свою пред людьми сослался.

— До чего же ты наивен, глупыш, — рассмеялась Мирослава, сжимая его лицо ладонями. — Уж не первый раз тебе сказывают, чуть не впрямую, о делах твоих, ты же сего все едино не понимаешь! Слово мне дай немедля, что, коли тебе государь или иные люди знатные в чем-то отказывать станут, али тайны какие скрывать, али еще как странно общаться, ты поперва мне о сем сказывать станешь, а уж потом ответ свой обмысливать!

— Чего же я не услышал, Мирослава? — нахмурился подьячий.

— Слухи, Басарга, слухи! Государь в свиту меня вернуть готов, да токмо слухи… — Княжна положила голову ему на грудь. — Я, может, перед постригом из монастыря и сбежала, да токмо в сем беглом обличье нигде не показывалась, никому о поступке своем не сказывала. Нет о сем никаких известий, токмо слухи. Мы с тобой, может статься, во грехе и живем, но отношений своих пред людьми не открываем, прилюдно сим не хвалимся. И все, что есть у хулителей наших, так это токмо слухи. Коли найдется человек знатный али слуга доверенный, каковой Иоанну поручится за поведение мое честное в годы, о каковых не слышал никто, то выйдет слово княжье весомое супротив слухов пустых от люда никчемного. Чему государь больше верить должен?

— Слову… — задумчиво согласился Басарга.

— Вот о том Иоанн тебе и толковал! — чмокнула его в кончик носа женщина. — Сослаться ему на кого-то надобно, коли вдруг спрашивать начнут, как расстрига в кравчих оказалась? Если поручился за меня кто-то, то проступок мой ужо доказать надобно, слухами не обойтись.

— Если я поручусь?

— Даже не вздумай, боярин! — явно испугалась Мирослава. — Про нас с тобой дурное сказывают, и ты же защищать меня станешь? Тут не опровержение, тут явное подтверждение слухам выйдет! Государь шутки сей не поймет… Нет, поручиться должен князь посторонний, в сочувствии нам не заподозренный. И лучше всего, коли еще и не родственник. Хотя, мыслю, князья Шуйские меня скорее проклянут, нежели заступятся.

— А ведь это ложь получается, — откинулся на подушку боярин Леонтьев. — Царю в глаза врать никто не посмеет.

Княжна неожиданно тихо захихикала в кулак.

— Ты чего? — покосился на нее Басарга.

— Я знаю, за что тебе, дурашка, Иоанн так покровительствует.

— За что?

— Ты ему правду сказываешь. На всем свете второго такого царедворца не найти.

— Остальные врут?

— Да кто же царю правду говорит? Или, вернее, ему вообще ничего никогда не говорят. У него только просят. Чем лучше наврешь, тем больше выклянчишь.

— Может, к князю Михайле Воротынскому обратиться? — вслух подумал Басарга. — Он ко мне с первых дней с теплотой относится.

— Князь тебе, любый мой, не ровня. Ради тебя греха на душу брать не станет. Даже малого. А уж тем паче такого.

— Андрей Басманов со мной дружен, даже в братчину к нам просился. И к государю вхож.

— Боярин Басманов себя ценит, за такую услугу ответной службы запросит, и немалой. Я таких выскочек знаю. С ними как с ростовщиками. Сперва добры, потом наплачешься.

— Тогда кто? — после недолгого колебания спросил Леонтьев. — Я никого более припомнить не могу.

— Тут спешить ни к чему, — Мирослава стала целовать его ключицы, потом шею. — Тут помыслить надобно. Дольше ждали.

* * *

Расслабляться за пирушками и нежиться в перине Иоанн своим слугам долго не позволил. Уже через неделю в ворота дома постучал всадник на взмыленном коне, а когда впустили на двор — передал подьячему грамоту с царской печатью.

— Тришка! Пива холодного гонцу, сколько выпьет, и накормить! — крикнул холопу боярин, сломал печать, развернул свиток.