Башня времен. Заброска в советское детство

Значит, на море сегодня он пришёл один.

Стремительно запрыгнув в шорты и натянув футболку и панаму (газетную кепку выбрасывать не стал, свернул и сунул в карман — потом просмотреть, что там пишут), Жека направился обратно на площадку. Как там Гена Баранов? Жека посматривал, не мелькнёт ли среди идущих к пляжу голова в фуражке «Куба» — голова понурая, может быть даже получившая слегка в ухо.

Но среди идущих половина грызла знаменитый пломбир, и понурых среди них не наблюдалось, разве что какой-нибудь малыш раскапризничается. Не наблюдалось среди них и Гены Баранова.

Не оказалось его и возле торговой мороженой точки, блондинистая продавщица звенела мелочью и раздавала вафельные стаканчики без компании своего недавнего собеседника.

Не зная, радоваться ему или озаботиться, Жека обвёл взглядом окрестность. Очередь, уже небольшая, всего человек пятнадцать. Волейболисты, что продолжали весело лупить мячом по жмущимся друг к другу в середине круга товарищам. Люди, идущие к морю, и люди, идущие с моря. Вдалеке — фотограф с мартышкой на плече. Поближе — собаки с высунутыми от жары языками. Народ за столиками кафе.

Южане уже вернулись под кафешный навес к своим бутылкам, большим тарелкам и апельсинам. И за столиком у них теперь, кажется, прибавилось. Жека присмотрелся и опешил: да это ж Гена там с ними! Не сразу узнал его без фуражки. Старший из носатых южных людей хлопал Гену в плечо и что-то говорил, а Гена держал бокал и подавленным вовсе не выглядел.

Пряча лицо под панамой, Жека прокрался поближе.

— Вот такой ти мужик, э! — кричал гортанный голос, звенела посуда.

Жека посмотрел на людей за столом, и Жеке стало стыдно.

Да, много всякого случалось при Союзе, но дружба народов — была. Была-была.

Разобрались, значит, не поверили его навету. Ну и хорошо, наверное.

А южане и Гена посидели ещё немного и всей компанией вывалились из кафе. И направились прямо к мороженщице. Там сосредоточенно звенел мелочью высокий дядька в очках с толстыми стёклами, и южные ребята добродушно оттёрли его: «Мынуточку, прафэсор». Старший и полноватый подмигнул продавщице:

— Как завут?

— Снежана, — потупилась та.

— Красывааа…

Он бросил в её круглую жестянку с мелочью зелёную смятую трёшку:

— Вот такой мужик, Сныжана, слюшай! Ты нэ абыжай, дай ему, да? Марожыно дай, гавару!

Жека присмотрелся к ней получше, понять, о чём же весь сыр-бор. Блондинка, обильно накрашенная, лицо вроде молодое, а там кто его знает, с этим не всегда угадаешь. Но что-то в ней было, да. Такое обещающее, зовущее. И вместе с тем чудилось в ней и другое: неприятное, хищноватое что-то проскальзывало в выражении смазливой её физиономии.

Мороженщица зарделась и захихикала, но как-то не очень, показалось Жеке, стыдливо. Сверкнули во рту два или три золотых зуба — да, Жека смутно застал времена, когда это считалось даже красиво. А южане всей компанией загоготали, захлопали Геннадия по плечам и, довольно усмехаясь, побрели назад в кафе.

Продавщица принялась выкладывать перед Геной дымящиеся холодом жёлтые стаканчики. Тот замахал руками:

— Да ты чего, куда столько.

Потом взял три штуки.

— Ладно, было очень приятно поболтать. Вечерком загляну, ага?

И, держа пломбиры перед собой в одной руке, Гена Баранов направился в сторону пляжа. В спину ему летели заинтересованные женские взгляды. Высокий и широкоплечий, лет тридцати, с заросшей курчавыми волосами грудью — даже сзади их было немного видно на плечах, — с торчащими из-под фуражки жёсткими космами, в серо-зелёных квадратных плавках, он слегка походил на Тура Хейердала или на кого-нибудь из героических ребят его команды. Орёл, чего уж там.

Жека поплёлся за ним.

Геннадий шёл, шёл и пришёл туда, где сидели на покрывале два только что вылезших из воды мокрых мужичка. Гена протянул им по пломбиру и, усевшись рядом, принялся поглощать свой.

Жека выбрал место неподалёку: стащил футболку с шортами и улёгся на живот. Ему тоже неудержимо, по-детски захотелось пломбира, но дело было важнее.

— Что-то долго вы, Геннадий, — проговорил один из мужичков.

— Так у него же там интерес, — весело пояснил другой, он чуть картавил.

Гена Баранов хмыкнул.

— Да я ж вовсе не в плане осуждения, — бросился оправдываться картавый. — Я понимаю и поддегживаю. Если мужчина всё вгемя только с одной, он тегяет хватку. Так сказать, утгачивает запах самца.

Он порассуждал ещё. Жека слушал, иногда тихо прыская себе под нос.

— Занятное мнение, — пробормотал первый мужичок.

Геннадий, однако, поспешил сменить тему. Доедая свои пломбиры, они стали говорить о том, о сём. И постепенно Жека узнал много в контексте своего задания в отношении Гены Баранова полезного.

Гена проживал в санатории «Чайка», эти двое были его соседями по номеру. Пребывание его здесь заканчивалось через три дня. Гена был инженер и приехал по путёвке издалека — кажется, откуда-то из-за Урала.

Потом Геннадий пошёл купаться и уплыл так далеко, что его лохматая голова потерялась из вида среди волн. Когда он вернулся, мужички ждали его уже одетые. Гена сбегал с сумкой к раздевалке и быстро возвратился в джинсах и клетчатой рубахе.

Подхватив вещи, компания потопала с пляжа. Жека оделся и последовал за ними, чуть поодаль. Они прошли вдоль забора, потом забор закончился, тропа попетляла среди кустов и вынырнула на пустырь. Вдали белели санаторские корпуса. Жека держался от компании метрах в тридцати. Внимания он не привлекал, прохожего народа тут хватало, да Геннадий с товарищами ни разу и не оглянулись.

Бредя среди стрёкота цикад и сладких южных растительных запахов, Жека уже знал, что будет делать. Тот, усатый из тумана, напрямую дал добро говорить здесь, в прошлом, что угодно и не бояться. Там и чего тогда что-то выдумывать?

Догнал компанию Жека уже у самых ворот, где блестела солидная табличка с названием и ещё всякими словами про ВЦСПЦ, а над ней протянулась кардиограммой белая и угловатая ломаная линия, что, видимо, изображала ту самую чайку, в честь которой и назвали это место.