Башня времен. Заброска в советское детство

Важно было оторвать Гену от пломбирной его бабы. Потому что если это — понятно что «это» — случится, то… То поломается-таки у Гены жизнь. И, что самое хреновое, не только у него. И никого другого сюда к Гене на помощь не зашлют. Почему-то так — не зашлют, и всё. Есть только одна попытка — и она его, Жекина.

А случится вот что. Торговая эта тётка одним с Геной уличным перепихом не удовольствуется, Гену будет ждать продолжение, да ещё какое. Что-то перемкнёт в кучерявой голове пломбирной дивы настолько, что она сумеет достать через санаторских, а потом и милицейских своих знакомых Генин телефон и адрес, начнёт ему названивать. А дальше — припрётся вдруг из своих югов в зауральские местности прямо к нему домой. И там, роняя на пол шубу и сверкая золотом в ушах и во рту, поведает опешившей Гениной супруге о невозможности скрывать больше их с Геннадием большую любовь. А ещё о своём якобы интересном положении.

И, слушая всё это, жена окаменеет лицом, а во взгляде её Гена увидит такой ужас и такую брезгливость к нему, что потом так никогда и не решится отправиться к ней, переехавшей с их дочерью после всего этого куда подальше, вымолить прощение и попробовать всё восстановить. Дуру Снежану он, конечно, вытолкает вон, но и сам соберётся быстро и молча, и дверной замок щёлкнет для него затвором расстрельного пистолета.

Почему-то вот так оно в жизни устроено: одним разрешается всё, и они творят что хотят, изменяют чуть не под носом у партнёра — и живут довольные и счастливые своим вот таким вот счастьем. А к другим в наказание за одну-единственную проведённую как в стыдном сне душную сумасшедшую ночь приезжает на дом золотозубая Снежана, жестокое орудие судьбы.

Ещё Жека вспомнил задумчивую девочку из параллельного класса «Б», веснушчатую и всегда печальную. Или ему показалось что вспомнил, но то неважно: девочка была настоящая, Жека это чувствовал. Ещё подумалось: ага, всё-таки к нему, Жеке, ведёт в этом деле некоторая ниточка — но об этом тогда размышлять было вот точно некогда.

А возня и шуршание на лавке между тем активизировались. Мрак там шевелился, дышал на два дыхания и как будто боролся сам с собой.

— Не надо, ну не надо, — доносился до Жеки сдавленный женский шёпот, и Жека, тёртый мужик в теле тринадцатилетнего пацана, хорошо знал, чем заканчивается это «не надо» — и чем оно может закончиться прямо здесь и прямо сейчас.

Тогда Жека полез из кустов на дорожку, вздохнул и, проклиная всё на свете, протянул дурноватым голосом:

— Папа, папа! Вот ты где-е-е!

Глава 5

— Папа, папа! Вот ты где-е-е! — закричал Жека.

Темнота вокруг замерла. В дальних кустах кто-то загоготал, гулко и громко, как какой-нибудь слон или бегемот из мультфильма.

— Мы с мамой тебя обыска-а-ались, — продолжал Жека своё выступление. — Мама, мама, иди сюда, он зде-е-есь!

Крики выходили такие звонкие, что Жеке и самому было противно.

— Брысь отсюда, — прошипел Геннадий из темноты, — твоего папы здесь нет.

— Зачем ты обманывае-ешь? — плаксиво протянул Жека. — Это же ты, мой папа, Гена Бара-а-анов!

Темнота на лавке дёрнулась, меняя конфигурацию.

— О господи, ну и прид-дурок… — всхлипнула Снежана злым уничижительным смешком, её фигура в смутный горошек метнулась и резво ускакала во мрак.

А темнота возле лавки приняла грозные мужские очертания.

— Что здесь творится?! — вскрикнула она голосом Гены. — Какого чёрта, э?!

Жека остановился и быстро попятился.

Геннадий рванул вперёд, к нему, и Жека прыгнул с дорожки в черноту между кустами.

Стараясь поменьше шуметь, он стал пробираться в глубь зарослей, на ощупь и интуитивно минуя стволы и выпирающие ветки. Скоро Жека споткнулся о корни и присел за толстенным стволом какого-то старого дерева. Геннадий яростно трещал кустами где-то в стороне, потом чей-то свирепый голос заорал: «Ну куда ты лезешь, идиотина!», и неудачливый Жекин преследователь, извинившись-ругнувшись в ответ, побрёл обратно к дорожке.

Там он потёрся у лавки, потом зашерудил снова кустами и вытащил оттуда горошково брезжущий призрак Снежаны.

— Да я тебе говорю, это не мой, — доносилось до Жеки. — У меня… Я один сюда приехал…

Подруга его хмыкала, фыркала и что-то бурчала. Потом они коротко завозились, и женский голос выдохнул:

— Ну ладно, отстань, отстань, не хочу я уже ничего. До дома лучше проводи.

***

Утром птицы кричали за окном как ненормальные, и Жека проснулся рано. Лежал, свесив одну ногу с дивана, глазел на ковёр с оленями на стене, слушал, как тётя Оля тихонько собирается на работу. Размышлял.

На то, чтобы, выражаясь фигурально, отправить мяч в кольцо, у Гены осталось всего две ночи. Если он не отступится, что вряд ли, то теперь в тёмных аллеях счастья искать не станет, будет действовать наверняка.

У него есть койко-место, и организовать так, чтобы две другие койки пару вечерних часов попустовали, едва ли проблема — соседи пойдут навстречу и перекантуются где-нибудь в беседке. Мадам не очень обрадуется, но если не будет других вариантов, то может и согласиться. Дальше — дыра в заборе, незакрытое окно на первом этаже или пожарная лестница между балконами, эге-гей, романтика приключений.

И Жека, если не потеряет из вида платье в горошек (или какое оно там будет на этот раз), тоже проберётся на территорию санатория, а там уже отыщет способ расстроить греховодникам их планы.

Но что может Гена придумать ещё? И как бы сам Жека действовал на его месте?..

Жека почесал подбородок (и с непривычки удивился отсутствию щетины).

Снять здесь квартиру или комнату на одни-двое суток в такое время вряд ли возможно. В гостиницах мест нет, да и строго там, другая совсем была тогда жизнь. Может, и существовали какие-то такие места, но там обитался совсем уж маргинальный элемент, да и в газеты про эти места объявлений не давали и даже на столбах не клеили.

Что ещё? Машины у Гены нет, а то бы, конечно…

А так — ну разве что ночной пляж и пара пузырей портвейна, что, как пел знающий человек, помогут поверить, что все спят и мы здесь вдвоём (а вон те пары поодаль не считаются, они не сморят, да и вообще сами такие же).

Или, подумал Жека, заарендовать у какого-нибудь рыбака на ночь лодку. Отплыть в темноте от берега — и грести, грести вдоль лунной дорожки, туда, где только чайки носятся над водой… Совершать прелюбодейство наверняка будет дико неудобно — зато вот где романтика! Впечатлений на всю жизнь. Правда, если поднимется волна, может так статься, что вспоминать это всё будет и некому. Не, решил Жека, это как-то чересчур.

Итого — остаётся следить и реагировать по обстоятельствам. Помнится, у киношных полицейских был такой девиз, служить и охранять. У Жеки будет: следить и не пущать.

Дверной замок тихо щёлкнул — тётя Оля ушла. Жека спрыгнул с дивана и побрёл умываться и чистить зубы. Белый кусочек мыла и рядом большой прямоугольник «хозяйственного» — если руки сильно грязные, сначала моют этим. Зубная паста «Жемчуг». Жека обращал внимание на все эти бытовые моменты, да и как было не обращать.