Башня времен. Заброска в советское детство

Когда Жека дотопал до берега, уже совсем стемнело.

У моря было не так душно. Фонари на столбах освещали набережную скупо и фрагментами, невидимый в темноте пловец плескался и фыркал радостным тюленем, где-то бренчали на гитаре. По бетонным плитам набережной прогуливался курортный люд: семьи, одинокие охотники, но всё больше пары, пары, пары. В десяти шагах прибой трогал гальку, что-то ей нежно нашёптывал и иногда издавал тихие чмокающие звуки. Тёплый кипарисный воздух навевал совсем неуместные мысли. Жека поймал себя на том, что жалеет, что попал сюда не в своём сорокалетнем крепком теле.

Почему я всё ещё здесь, думал Жека, забравшись на пирс, где незнакомые пацаны и правда ловили крабов, таская из воды металлический круг с привязанной верёвочной сетью. Может, меня так и оставят здесь проживать жизнь заново? И что тогда делать? Спасать СССР? Но год такой, что ничего уже не спасёшь: с виду колосс был крепок как мало когда, но по ногам его уже змеились невидимые трещины.

Размышляя на такие неблагодарные темы, Жека побрёл назад к набережной, где сиял фонарь и в вершине светового конуса раз за разом мелькала быстрая тень летучей мыши. Перелез через перила — и тут лицом к лицу столкнулся с Геной Барановым. Тот приобнимал за талию какую-то бабу в платье в горошек и выглядел полностью довольным жизнью. Да не просто постороннюю бабу обнимал Геннадий, дошло до Жеки через секунду — баба была та самая, пломбирная Снежана то была, просто без рабочего своего белого чепца, зато с причёской и усиленным макияжем.

— Не, ну как так-то? — шагнул Жека вперёд и протянул руку, хватая Гену за рубаху.

Протянул — и едва успел забрать обратно, когда увидел, каким удивлённым и незамутнённым взглядом уставился на него Геннадий.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, выражение Гениного лица не менялось.

— Тю, дурачок какой-то, — захихикала Снежана, и Жека от них отодвинулся.

— Извиняюсь, обознался, — буркнул он и шмыгнул из круга света в более тёмные места.

Прошлёпал по песку, пробрался через полосу высокой травы и уселся на какой-то поваленный столб в позе роденовского мыслителя.

Гена его совсем не узнал, Жека полностью выветрился у него из памяти. Это нужно было срочно обдумать.

Не узнал, не помнит… А разговор-то у них был меньше чем полдня назад — и какой! И тут бац — чёртов Гена всё забыл.

Что там чесал тот усатый из тумана? Можно, мол, говорить здесь что угодно, ничего глобально страшного от этого не случится. Видать, поэтому и не случится, что ничего из сказанного в голове у местных не задержится. Может, усатый и об этом говорил, а Жека не уловил — но мог бы и акцентировать, важный ведь момент!

Но было в этой неожиданной встрече с Геннадием и хорошее: выяснилось, почему Жека до сих пор здесь, в прошлом — задание оставалось невыполненным.

И Жека поплёлся задание это выполнять

***

Через два с половиной или три часа Гена со своей пломбирной подругой брели по чернильно-чёрному скверу, а Жека крался за ними по кустам и чувствовал себя при этом полнейшим мудаком.

Вокруг него шуршали, дышали и шептали, и он с каждым шагом опасался, что наступил куда-нибудь не туда. Вот же встрял-то! Кто там говорил, что в СССР не было секса? Проведите этих умников по ночному побережью какого угодно курортного городка в любой из годов советской власти.

В те минуты Жека остро ощутил, что никакой это не квест, не игра. Здесь шла настоящая жизнь, кипящая в своём разнообразии, и он попал в самую её гущу.

А темень — темень здесь стояла беспросветная. Сверху ещё так-сяк просвечивало между деревьями небо, а где-то сбоку болталась луна, но никакой свет в эти чащи совсем не пробивался. Впереди, на дорожке, расплывчато маячил белый горошек Снежаниного платья, и Жека брёл, защищая глаза от невидимых веток, и старался не потерять эту чёртову парочку из виду. Комары жалили его голые руки и ноги нещадно.

Вообще говоря, даже пребывая в теле щуплого пацанчика с крохотной пиписькой, Жека Геннадия понимал. Было, было что-то в этой бабёнке. А скорее даже и не в ней — оно было в окружающей загульной атмосфере, в томном и сладком воздухе курортного юга. Нет, Гена, судя по всему, порядочный семейный мужик, да и мораль в те времена была куда как покрепче. И ехал он сюда, наверное, в бетонной уверенности, что ни в какие курортные интрижки ввязываться не станет. И мысли такой не допускал. А потом… Потом две или три недели размывала, подтачивала его мораль атмосфера загульного юга. Ещё и физиология подключилась: тяжело здоровому дяде в расцвете лет, да без женской ласки. А тут они сами чуть ли не бросаются. Ну, собственно, и вот. Подвернулась смазливая и сисястая деваха, стрельнула глазами, и Гене захотелось её, горячо и неудержимо — так, как хочется сожрать с голодухи беляш в неизвестной забегаловке рядом с заправкой, наплевав на опасения и здравый смысл.

Да и чего такого, господи, подумал Жека. Ну и пусть бы. Куча народа изменяет друг другу, и не обязательно для этого ехать на курорты. Надо просто как-то вложить этому балбесу в голову, чтобы обрубал тут всё, не оставлял контактов и не притащил домой никаких улик.

А они отыскали каким-то чудом не занятую лавочку и расположились там, хмельные и раскрепощённые. Сначала они всё бродили и бродили вдоль моря, и Жека уныло таскался за ними тоже. Потом завернули в кабак на какой-то не знакомой Жеке улице. «Да там же мест никогда нет», — засомневался Гена, и его торговая подруга заверила: «Ха, для нас будут». И для них действительно нашёлся маленький столик, Жека увидел это в окно, и пока они там стукались бокалами, он сбегал к телефону-автомату и наврал тёте Оле, что останется у Эдика смотреть футбол — он помнил, что у того работал дециметровый канал, а некоторые матчи показывали только на нём. Двухкопеечной монеты у Жеки не оказалось, но потом память подсказала, что в щель телефона можно сунуть и десятикопеечную: эта, беленькая, у него была.

Тем временем на лавке вовсю шла возня, и Гена шептал что-то хриплое, а торговая его женщина сквозь охи и вздохи прерывисто отвечала, и её слова Жека мог из своего укрытия кое-как уловить.

— Не получится, я с мамой живу… Нет, в номер не пойду, я же сказала, ты что… Меня тут все знают, не хватало ещё… Да и не пускают там у вас в «Чайке»…

— Откуда знаешь? — обрёл на время голос Гена, и в том голосе слышалась усмешка.

— Рассказывали, откуда ещё. Дурак…

Снежана обиделась, но ненадолго. Через минуту на лавке снова завозились и задышали.

Ну и хрена мне с ними делать, подумал Жека со злостью. Что я могу — вот прямо сейчас? Заорать дурным голосом и всех переполошить? Так полезут из каждого куста, поймают, надают по шее — и правильно, между прочим, сделают. А сами тут же разойдутся обратно и продолжат свои на минутку отложенные дела.

Отличное просто задание для путешественника с прошлое — растаскивать блудливые парочки. Не, пошло оно всё нафиг! Да в конце концов… Ну, не помешает им Жека, так что теперь, конец света? Зашлют кого-нибудь другого, если есть такие технологии — и не просто так зашлют, а продумают всё заранее, подготовятся как следует, а не вот так вот.

К чёрту, к чёрту! Жека размазал по шее комара и развернулся уходить.

Жека развернулся уходить, и тогда череп его как будто пронзила быстрая игла. Мозг обожгло горячим — миг, доля секунды, и всё прошло, — но он понял вдруг: нет, нельзя ему уходить! И увидел, увидел, цветными движущимися картинками, стоп-кадрами и фиг его знает чем ещё, главное — он увидел и понял…

Было неизвестно, как проникли в его голову эти видения и знания, может, усатый тот смог как-то передать или пионер бетонный вбил их туда своим ударным во всех смыслах инструментом, а теперь оно в нужный момент там, в голове, самораспаковалось… И, действительно, на мгновение Жеке показалось, что по ногам потянуло холодом, а вдоль дорожки поплыли туманные полосы и мелькнула среди них высокая монументальная фигура. Но всё это было сейчас неважно, а важно было другое.