Базельский мир
Шрифт:
В квартире я приготовил для Комина отдельную комнату, навел идеальную чистоту, перетряс видеотеку в поисках легких комедий, принес из подвала груду глянцевых журналов, забил холодильник вкусной и здоровой пищей, а в своем расписании на несколько дней отменил все встречи с клиентами. И еще я проштудировал историю с аргентинским вертолетом, отобрал мнения экспертов, которые связывали крушение с техническими неисправностями, и сам себя убедил, что эти эксперты правы.
Ни комедии, ни глянцевые журналы в итоге не понадобились. Комин часами лежал на кровати и смотрел в потолок. Когда я звал его обедать, он послушно шел, садился за стол, ковырялся вилкой в макаронах, выпивал стакан воды. Я небольшой мастер вести застольные беседы, мои монологи о погоде, о футболе-хоккее, о том, что хорошего случилось в мире, на самого меня наводили тоску. Тогда я заговорил о вертолете. Я принес приготовленную папку распечаток и разложил их перед Коминым. «Это была техническая поломка! – убеждал я Комина и показывал ему мнения экспертов. – Такие аварии происходят ежедневно повсюду в мире. Вертолет – чертовски опасный вид транспорта! Тем более в антарктических условиях. Низкие температуры, сильный ветер, плохая видимость, ты же сам это прекрасно знаешь. Они там десятками бьются, гибнут люди, их безумно жаль, но что делать? И потом, они военные! Это их профессия – жизнью рисковать. Ты знаешь, сколько военных во всех армиях мира гибнет от несчастных случаев, не связанных с боевыми действиями?
Я взял книгу и постучался в комнату. Комин не ответил. Я приоткрыл дверь и заглянул внутрь: можно? Комин молча лежал на кровати.
– Смотри, что у меня есть! – я показал книгу в добротном черном переплете – в Цюрихской библиотеке большинство книг переплетают заново. – Ты это читал? – Я присел на стул рядом с кроватью. – Федоров – вот человечище! К стыду своему, только недавно про него узнал. От тебя. Читаю с удовольствием. Светлая голова! Лев Толстой к нему в друзья набивался, но он с ним был суров. Помнишь эту историю? – Комин взглянул на обложку книги и отвел взгляд. – Но я, собственно, вот что тебе хотел рассказать. Федоров много писал об «обыденных» храмах на Руси, то есть храмах, которые строили всей общиной за один день. Это, кажется, чисто русская традиция, но он считал эти храмы ростками общего дела для всего человечества. Так вот, недавно я ездил с приятелем в Аскону, и там, в парке Монте Верита, какие-то люди за ночь построили огромное сооружение, похожее на ракету. И меня только сейчас осенило – это ведь и был как бы «обыденный» храм! Храм и ракета похожи по очертаниям! Они еще там слово «вечность» написали. Представляешь? Здесь, в Швейцарии, такие вещи происходят.
Бледные щеки Комина слегка зарделись, губы дрогнули. Сложно было понять, положительные это эмоции или отрицательные. Я решил больше его не беспокоить.
– Отдыхай! – сказал я и вышел из комнаты.
Главные надежды мною возлагались на план «В». «В» как Валентина, Валюша, девушка пронзительной красоты и трудной судьбы. В мощном терапевтическом эффекте Валюшиной красоты я имел возможность убедиться лично. Мы с ней познакомились на курсах профориентации при бюро по трудоустройству. Был в моей швейцарской биографии такой скорбный период. Из газеты меня уволили, на дворе бушевал кризис, и ради пособия я был вынужден сдаться в бюро по трудоустройству. Пособие так просто не платили, взамен требовалось отбывать многочисленные неприятные повинности, вроде этих курсов, где объясняли, как правильно искать работу в Швейцарии. Курсы вел англичанин, которого звали Стивен Кинг, его имя и фамилия – единственное, что хоть как-то оживляло беспросветно унылую атмосферу, в которой два курда, два иракца, македонец, сомалиец и я слушали, что мы должны быть напористыми, настойчивыми, излучать оптимизм и повышать самомотивацию. Эта мантра в разных вариациях повторялась по шесть часов с перерывом на ланч на протяжении тринадцати дней. Курды и иракцы болтали друг с другом, наплевав на осуждающие взгляды герра Кинга, македонец гонял змею в мобильном телефоне, сомалиец спал, а я маялся.
Социальный центр, где проводились курсы, стоял вплотную к зданию школы. Я сидел у окна, а в школе у окна сидел рыжий мальчик лет десяти. Нас разделяло два стекла и несколько метров свободного пространства. Было заметно, что мальчик тоже маялся. Однажды наши взгляды встретились. Я нарисовал на листке рыцаря в латах и с мечом и показал ему в окно. Он одобрительно кивнул головой и показал мне большой палец, потом я видел, как он тоже принялся что-то рисовать, и через какое-то время в окне напротив появился листок с космическим кораблем. Я показал, что мне очень нравится. Я написал на листке слово «Владимир» и ткнул пальцем в себя. Мальчик кивнул, написал на листке «Месси» и ткнул пальцем в себя. Возможно, это было его прозвище. Значит, он хорошо играл в футбол, или мечтал хорошо играть. Мы подружились – рисовали друг другу картинки, перемигивались, корчили рожи. Я обдумывал, как передать Месси важное послание – о том, что значение образования в современном обществе сильно переоценивается. Вот взять, к примеру, меня – окончил с красным дипломом вуз, отучился в аспирантуре в академическом институте, имею публикации в научных журналах, владею тремя языками, прочитал гору книг – и что в итоге? Сижу в компании великовозрастных детей гор и пустынь и слушаю заклинания Стивена Кинга, не того Стивена Кинга, другого, тоже короля ужаса, но в ином, более ужасном смысле. Карьера разрушена, сорок два года, перспектив нет. Так играй в свой футбол, Месси, не теряй драгоценного времени! Я уже почти придумал развернутый нравоучительный комикс на эту тему для демонстрации в окне, но в один прекрасный день Месси не пришел в школу. Думаю, он все прекрасно понял и без комикса, уловил мои флюиды, сделал выводы и симулировал простуду. Я порадовался за мальчишку и еще больше расстроился за себя. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы в наш класс посреди занятия не влетела Валентина. Она опоздала к началу курсов на тридцать минут и три дня. Она всегда опаздывала. Стивен Кинг застыл с открытым ртом, курды заткнулись, сомалиец проснулся – в занюханную юдоль профориентации явилась богиня. Огромные голубые глаза бездонной глубины, пушистые ресницы, русые волосы, свободно ниспадающие на плечи, невинная улыбка и бронебойный русский акцент.
Я едва дождался перерыва на обед и галантно пригласил новую жертву Стивена Кинга отведать скудных даров печальной сей земли, другими словами, перекусить в «Бургеркинге» за углом.
– А шо, пошли, – живо откликнулась богиня, которая была рада встретить соотечественника.
Валентина оказалась родом из Белгородской области, из краев, где говорят «шо» и где открывают душу легко и по-детски непосредственно.
Уже за первым обедом Валентина рассказала мне историю своего швейцарского замужества. Ее бывший муж, Ханс-Ули, выписал Валентину из Белгородской области по интернету, то есть, правильнее будет сказать – это она его выписала, хотя ему и не пришлось никуда ехать. Приехала сама Валентина. Все, о чем писал в любовных письмах Ханс-Ули, оказалось правдой. У него был собственный дом под Цюрихом, еще один дом в горах, в гараже стояли три машины, среди которых новенький черный «порш». А главное, Хансу-Ули было семьдесят лет. В городке, где выросла Валентина, семидесятилетних мужчин не существовало. Статистически. Средняя продолжительность жизни мужского населения составляла неполных шестьдесят лет. Очень редко попадались старички, но они выглядели настолько эфемерно и потусторонне, что при виде их хотелось зажмуриться и перекреститься. То есть, по немудреным Валюшиным прикидкам, Ханс-Ули порядком зажился на этом свете и ему, как она выразилась, «на погосте каждый день прогулы ставят». Из-за боязни, что там «на погосте» все-таки спохватятся, Валентина очень торопилась уладить все брачные формальности, готовя себя к почетной роли безутешной швейцарской вдовы.
Сразу после процедуры регистрации брака Ханс-Ули на примитивном английском (немецкий Валентине еще только предстояло выучить) объяснил ей, что они сейчас поедут к его отцу. «На кладбище», – решила Валентина, переспрашивать не стала, потому что не знала, как это будет по-английски. Приехали они ни на какое не кладбище, а в дом престарелых, похожий на элитный санаторий. К молодоженам на инвалидном кресле выкатили отца Ханса-Ули. Старику было далеко за девяносто, он весь усох и покрылся пигментными пятнами, волосы остались только в ушах, но как ни удивительно это было для Валентины, был он бесспорно живой. Более того, видя перед собой двух новых родственников, Валентина не могла не заметить, что они разительно похожи. Ханс-Ули был копией своего отца, и отсюда следовало, что его с большой вероятностью ожидает такая же долгая жизнь. «Еще лет двадцать, как минимум», – прикинула Валентина и мысленно обозвала себя дурой за то, что не справилась о здоровье папеньки еще на стадии любовной переписки.Еще больше она расстроилась, когда увидела, что пригород, где жил Ханс-Ули, населен по преимуществу стариками. Старики ездят на велосипедах, занимаются оздоровительной ходьбой со специальными палками вроде лыжных и даже посещают тренажерные залы. Сам Ханс-Ули три раза в неделю ездил в тренажерный зал, собственно, он писал об этом Валентине в одном из писем, но она не поверила, подумала, что он просто хорохорится перед молодой невестой. Так же как она не поверила, что фотография крепкого бодрого мужчины в годах, которую Ханс-Ули приложил к своему первому письму, – это его подлинная фотография. Она-то подумала, что это и есть тот самый «фотошоп», который превращает ее невзрачных поселковых подруг в первоклассный товар на международном рынке невест. Никакого «фотошопа», Ханс-Ули и вправду был в прекрасной спортивной форме.
Что своеобразно подтверждалось в семейной жизни. Время от времени он Валентину бил. Впрочем, сама Валюша в этом большой беды не видела, вот что ее действительно задевало, так это то, что он заставлял ее мыть стаканчики из-под йогурта, прежде чем выбросить их в мусорное ведро. Он специально проверял мусорку, и если обнаруживал там невымытый стаканчик – устраивал грандиозный скандал. Еще Ханс-Ули велел Валентине покупать продукты только в супермаркете «Альди» – самом дешевом, не только продукты, даже нижнее белье у нее тоже было из «Альди». На черном «порше» Валентина прокатилась всего раза три, Ханс-Ули возил ее показывать родственникам. Роскошная жизнь, которую себе нафантазировала Валентина, никак не начиналась. Все свое время она делила между домом, «Альди» и курсами немецкого языка. Скоро стало понятно, что единственное, что она может получить от этого брака – швейцарский паспорт. Поэтому, как только красная книжечка оказалась в ее руках, она подала на развод. Ханс-Ули не стал перечить, он так и не смог понять, как могут ходить по земле люди, которые не моют стаканчики из-под йогурта. Денег он Валентине не дал совсем, ни копейки. В суд она идти побоялась, поскольку неизвестно, как местные судьи отреагируют на немытые стаканчики, может, ее еще и признают виновной.
А тут случилась еще одна неприятность. У Валентины был сын от первого брака – Павлик. Типичная белгородская история: чтоб не отстать от подруг, выскочила замуж в восемнадцать лет, сразу родила ребенка и вскорости развелась. О Павлике она Ханс-Ули честно предупредила, не в самом начале переписки, некоторое время спустя, когда он уже плотно сидел на крючке Валиного обаяния. Мальчик в Швейцарию не поедет, останется с бабушкой, заверила Валя. Ханс-Ули реагировал спокойно, с Павликом они познакомились на свадьбе, пожали руки, и больше о существовании друг друга не вспоминали. К моменту Валиного развода Павлику исполнилось четырнадцать, проблемный возраст. Бабушка по телефону сообщила, что не может больше с ним справляться, он связался с какой-то компанией, дома не ночует, его уже два раза забирали в милицию, и участковый обещает его «закрыть». Пришлось Валентине забрать парня к себе, благо к тому времени она уже нашла себе работу. Правда, по неопытности ее угораздило устроиться официанткой в кафе, где хозяином был турок. Поторопилась. Ей бы сначала выяснить, почему это к туркам так просто устроиться. Кафе было открыто до последнего посетителя, последними посетителями всегда были друзья хозяина, которые сидели до двух-трех часов ночи, дулись в карты, смотрели телевизор и заказывали кофе и воду. Вместо чаевых официантке полагались скабрезные шуточки. Хозяин нещадно вычитал деньги из без того нищенской зарплаты за битую посуду и пропавшие ножи-вилки. Когда Валентина попробовала возмутиться, он заорал, что она хочет его разорить, схватил за горло и принялся душить. Душил умело, без следов. Валентина испугалась.
Швейцарская жизнь не задалась, вокруг было полно богатых мужчин, она чувствовала на себе их вожделеющие взгляды, но дальше турецких похабных шуток дело не шло, значит, что-то она делала не так. Чтобы прийти в себя и собраться с мыслями, Валентина зарегистрировалась в бюро по трудоустройству, где мы с ней и познакомились. На курсы она ходила всего три дня, за которые успела рассказать о своих приключениях, а потом устроилась официанткой недалеко от центрального вокзала, но только не со стороны Банхофштрассе с бутиками и дорогими ресторанами, а со стороны Фалконштрассе, где на каждом углу шепотом предлагают гашиш. Эта тяга Валентины к злачным местам так и осталась для меня загадкой – с ее внешностью она без труда могла найти себе работу по другую, «правильную» сторону от вокзала. То ли у нее еще с родины осталось убеждение, что деньги на женщин могут тратить только криминальные элементы, то ли все добропорядочные швейцарские граждане ассоциировались у нее с Хансом-Ули. Контакта мы с ней не потеряли, время от времени я заходил в этот бар в ее смену, чтобы выпить пива и устроить праздник для глаз, любуясь ее красотой и стараясь по возможности пропускать мимо ушей неистребимое «шо». Поскольку мы познакомились в скорбных интерьерах социального центра, я для нее навсегда выпал из пищевой цепочки, не считался «мужчиной с деньгами», и у нас завязались легкие приятельские отношения. Почти бескорыстные. Мои акции слегка повысились, когда я как-то раз пришел в бар с Толиком из Банка Ротшильда. Внешность Валентины произвела на Толика предсказуемый убойный эффект. У них получился даже короткий романчик. Короткий, потому что, как мне потом объяснила Валентина, чтобы крутить любовь с пьющим человеком, ей совсем необязательно было уезжать так далеко от дома, ведь по разведанным запасам пьющих мужчин Белгородская область уверенно занимает одно из первых мест в мире.
Вот с этой самой Валентиной и был связан мой план «В». Вечером я сказал Комину: хватит сидеть дома, поедем, выпьем пива. Комин равнодушно пожал плечами, но возражать не стал. Мы быстро собрались и за полчаса доехали до бара, где работала Валюша. Народ в этом заведении начинал собираться лишь ближе к ночи, поэтому когда мы вошли, в зале было почти пусто, над стойкой царила Валентина.
– Володя! – обрадовалась она мне. – Шо ж ты так давно не заходил! Я уж думала, забыл меня, – Валентина бросила быстрый оценивающий взгляд на Комина.
– Это мой друг Александр, – представил я.
Комин всю дорогу был мрачен, не проронил ни слова, бар оглядел брезгливо, но как только увидел Валентину – растерялся. Я мысленно потирал руки, план срабатывал.
– А твой друг по-русски понимает? – Валентина тоже заметила растерянность Комина и теперь закрепляла успех отработанными взмахами ресниц.
Когда я сообщил, что Комин – русский, Валентина протянула ему руку через стойку – приятно познакомиться. Комин торопливо пожал руку, что-то пробурчал и отошел от стойки. Он сел за дальний столик и отвернулся, глядя в окно.