Базельский мир

– Не в этот раз, Николай Петрович, – сказал я. – Знаете, наверное, вам лучше в бутик без меня пойти. Я обо всем договорился, часы приготовлены, вас там ждут. Все будет хорошо. А я не пойду. Понимаете, меня давно подмывало пнуть этого Кунца в пах. Сегодня, боюсь, не сдержусь. Желаю вам приятной покупки!

Я оставил безмерно удивленного Николая Петровича в кафе и вышел на улицу. Сам себе я был удивлен не меньше. Хотя я только что лишил себя нескольких сотен франков комиссии, это было скорее приятное удивление. Я посмотрел на часы. Мне подарено два часа свободного времени. Никаких встреч, никаких звонков, решил я, просто прогуляюсь, соберусь с мыслями. И кстати! «Открытое сердце» на циферблате было распахнуто широко как никогда. Я бодро зашагал по улице, прислушиваясь к новому чувству, которое парным молочным теплом разливалось внутри: я сильный, я свободный, я хозяин своей жизни. Погода стояла прекрасная, тёплый фён принес запах весны, будто кто-то вставил в усталый цюрихский февраль новые батарейки, звуки стали отчетливей, краски ярче, небо выше.

– Владимир! – по-весеннему звонко стрельнуло в спину.

Я обернулся. У притормозившего черного «мерседеса» опустилось стекло, первое, что бросилось в глаза – щедро вылепленные надбровные дуги и плечи, как палуба авианосца. За рулем сидел Николай, покупатель золотого «бреге».

– Владимир, есть вопрос, – сказал Николай.

– Какой вопрос? – удивился я.

Николай открыл пассажирскую дверь.

– Давайте немного проедемся, а то здесь нельзя останавливаться.

Останавливаться и вправду было нельзя, улица узкая. Вслед за «мерседесом» уже пристроился мебельный фургон, водитель которого нетерпеливо всплескивал руками.

– Две минуты! – сказал Николай.

Я заметил в салоне на заднем сидении еще одного человека, разглядеть его было невозможно из-за тонированных стекол.

Конечно же, я не собирался садиться в «мерседес» и уже открыл рот, чтобы сказать об этом Николаю, но мебельный фургон истерично засигналил. И я сел.

Николай нажал на газ, «мерседес» сорвался с места.

– Так что за вопрос? – В зеркало я увидел, как пассажир сзади сделал резкое движение, почувствовал слабый укол в шею.

– Какого черта! – заорал я. Хотел поднять руки, чтобы защититься, но руки вмиг оказались неимоверно тяжелыми, и веки, и голова. Не в силах удерживать их, я завалился набок и закрыл глаза.

Темноту прорезал сноп искр, резкая боль тисками схватила всю левую половину головы. Я закричал, но крик мой никуда не вырвался, словно я кричал в подушку. Искры погасли, я увидел в мутной пелене Николая. Своей шкафоподобной фигурой он занимал все доступное для обзора пространство. Кроме Николая, не было ничего. Он коротко размахнулся и ударил меня по правой щеке. Ударил отрытой ладонью, играючи, но ощущение было такое, будто меня саданули доской. Снова искры.

– Ты что, сдурел! – я дернулся и почувствовал боль в запястьях, руки были сведены за спиной, ноги не двигались. Я оказался привязанным к стулу. – Пусти! – заерзал я.

Николай любовно погладил свой кулак и воткнул его мне в солнечное сплетение. Дыхание перекрыло, глаза полезли на лоб. Я извивался на стуле, Николай разглядывал меня с медицинским спокойствием, чуть наклонив голову вбок.

– За что?! – прохрипел я, когда дыхание вернулось. – Если с часами какие проблемы, ты скажи нормально, там заводская гарантия, все решим.

Я повернул голову, чтобы осмотреться, и пропустил момент следующего удара. Снова перекрыло дыхание, потом меня долго рвало слизью. Николай терпеливо подождал, пока закончатся спазмы, и снова ударил.

– Убьет! – мелькнуло сквозь боль. Все вокруг поплыло. Из пелены проявились лица жены и дочки. – Держаться! Не терять сознание! – Николай бил с расстановкой, деловито сопя. Боль больше не отступала, она спеленала тело, как кокон.

– Всё! – вложил я остатки сил в крик.

Что-то произошло. Николай отодвинулся. Пространство, которое он целиком занимал своей тушей, какое-то время оставалось пустым. Белесая размытая пустота. Пустота держалась долго, лишь слегка подрагивала, как знойное марево над шоссе. Потом пятно. Я с трудом сфокусировал взгляд. Мужской ботинок коричневой кожи. Совсем рядом с моим лицом. Немодный фасон, слегка стоптанная подошва, но начищен безукоризненно. Знакомый ботинок. Ботинок Лещенко. Я заплакал, навзрыд, не сдерживая себя. Плакал долго. Лещенко терпеливо ждал. Потом он помог мне подняться, усадил на стул, салфеткой вытер выблеванную слизь с рубашки. Сел на стул напротив. Закурил.

– Что, Владимир, больно? – сказал он, выпуская дым. – А я предупреждал тебя – без самодеятельности. Предупреждал?

У меня опять навернулись слезы.

– Что я сделал? Я все расскажу, не надо бить!

Тонкие губы Лещенко съехали в сторону, как бы говоря: «быстро ты спекся, даже неинтересно…».

– Рассказывай! – Лещенко крякнул от самодовольства и откинулся на стуле.

– О чем?

– О Шапиро рассказывай.

– О Шапиро? – удивился я. – О Даниэле Шапиро?

Лещенко молча сверлил меня взглядом.

– Это… это просто часовщик.

– Николая позвать? – спросил Лещенко. – Второй раз я его могу и не остановить.

– Не надо Николая! – взмолился я. – Я все расскажу. Только ты спрашивай, что не так с этим Шапиро? Я его едва знаю!

– Когда последний раз виделись с ним?

– Неделю назад. Он передавал мне дела, разные бумаги. Мы у него часовую марку купили.

– Взрывчатку он сам делает? – резко спросил Лещенко.

– Что? – я подумал, мне послышалось. – Взрывчатку?

– Да, взрывчатку, – повторил Лещенко.

– Я не знаю ни о какой взрывчатке! Клянусь! Тут какая-то ошибка! Мы не собирались никого взрывать. Я же тебе рассказывал. Только пустить дым и все! Я сам против этой затеи, каждый день отговариваю Комина. Это хулиганство, обыкновенное хулиганство. Никакого взрыва не будет! И взрывчатки нет, и не может быть. Ты же знаешь Комина! А Шапиро здесь вообще не при делах! Он не с нами. Продал марку и все! Я ему даже на стенде запретил появляться, это было условие продажи. Нам от него только стенд был нужен. Только стенд…

Лещенко поднял вверх два пальца с сигаретой, приказывая мне замолчать.

– Позавчера, – медленно начал он, – Шапиро вышел на нашего крота. Он заказал у него компоненты для изготовления взрывного устройства. – Не спуская с меня глаз, он затянулся и выпустил дым. – Что скажешь?

«Часы апокалипсиса!» – вспомнил я. Лещенко заметил, что я что-то вспомнил.

– Часы апокалипсиса, – повторил я вслух. – Он говорил о них, просто упоминал, я даже не вдавался в подробности. Это давно было, еще до продажи марки…

– Ты знаешь, кто ты есть? – спросил Лещенко.

– Идиот, я знаю, я вляпался.

– Нет, не идиот. Гораздо хуже. Шапиро – террорист. И ты его финансируешь. За взрывчатку он собирался платить твоими деньгами. Таких, как ты, карают жестче террористов. Если бы Шапиро вышел не на нашего крота, а на американского, летел бы ты уже с отбитыми почками в грузовом контейнере в сторону Гуантанамо. – Лещенко многозначительно замолчал, давая мне возможность представить картину.

Я представил. Осторожно пощупал свой правый бок, где очень болела обработанная Николаем печень.