Беатриса в Венеции. Ее величество королева

«Конечно, мне было бы весьма простительно не любить Бонапарта. А я, признаюсь, готова бы пройти пешком хоть тысячу лье, чтоб взглянуть на него. Если бы я в каком-либо отношении позволяла себя сравнивать с этим великим человеком, то я сказала бы, что мы оба одинаково славолюбивы, с той разницей, что он искал славы en grand, широко и высоко, и нашел ее, я же нашаривала ее в мелком кустарнике и только пальцы себе наколола. Когда вы ему будете писать, скажите, что никогда не перестану изумляться его умению пользоваться исчезновением с исторической сцены короля Фридриха и русской императрицы Екатерины, после которых il n’y a plus sur tous les trones de l’Europe que des imbeciles» [26] .

26

На всех европейских тронах остались только дураки.

Само собой разумеется, что к числу «des imbeciles» Каролина присоединяла и своего супруга, Фердинанда IV, «et pour cause», как говорил состоявший при нем французский посол.

В приемном салоне виллы Кастельветрано, где жила королева, она сидела на диване в ожидании своего мажордома, который должен был ввести французского офицера, именовавшего себя полковником Эльбеном. Несколько дней тому назад он приехал на остров Сицилию под предлогом археологических изысканий, был захвачен англичанами, подозревавшими у него иные цели, и засажен в мессинскую тюрьму. Вследствие некоторых дипломатических соображений ему, однако, скоро была предоставлена свобода. Прежде чем покинуть остров, он, сумев ускользнуть от зоркости англичан, явился на виллу королевы и испросил у нее аудиенцию, под предлогом, что имеет передать ей некоторые известия о капитане Амелио. Амелио был послан ею же с каким-то неважным (по крайней мере, по-видимому) поручением по части дамского туалета в Париж и очень долго не возвращался.

В сущности же, Амелио должен был передать собственноручное письмо Каролины императору Наполеону, который, узнав об этом, вместо всякого ответа приказал посадить посланца в тюрьму Венсенского замка.

Понятно, королеву очень интересовало, что может сообщить ей француз.

Войдя в салон, последний еще у порога низко поклонился и сделал несколько шагов вперед.

— Садитесь, полковник, — пригласила его Каролина. — Мы прямо приступим к делу. Вы имеете что-либо сообщить мне от Бонапарта?

— Бонапарта? — повторил Эльбен с чуть заметной и все-таки почтительной улыбкой. — Мы во Франции не знаем никого, кто бы носил это имя. Ваше величество, вероятно, имеет в виду императора Наполеона. Бонапарт же для нас как бы умер двадцать восьмого февраля двенадцатого года.

— Будем говорить о деле; мне некогда играть словами. Я желаю знать, что вы имеете мне передать.

Полковник вновь низко поклонился и произнес:

— Государыня, я могу только на словах передать возложенное на меня поручение. Суть его слишком важна, чтоб доверяться бумаге. Мой арест в Мессине служит доказательством подозрительности и осторожности англичан.

— Понимаю... Но прежде скажите мне, Бон... император по-прежнему зовет меня Фредегондой?

— А он, между прочим, поручил мне осведомиться, продолжаете ли ваше величество звать его корсиканским тираном?

— Это зависит от того, как он желает относиться ко мне, — улыбаясь, ответила Каролина на резкий вопрос француза.

— В таком случае я уверен, что ваше величество, движимые чувством благодарности, назовете его Карлом Великим.

— Я затрудняюсь соотнести ваши слова с его поступками относительно меня. Если бы он обратил внимание на мое предложение, я не находилась бы теперь в таком затруднительном положении, и вся Сицилия была бы уже давно свободна от великобританского ига. На самом же деле как поступил ваш император? Я посылаю к нему морского офицера, хорошо мне известного, человека, на которого безусловно можно положиться. А маршал Мармон, к которому мой посланный по необходимости обратился, прежде всего посылает его к министру полиции Савари, Ровиго... не помню хорошенько имени... у ваших новых сановников такие странные имена, что одного невозможно отличить от другого. Лицо, мною уполномоченное, сообщает о данном ему поручении представиться Наполеону, а его вместо того сажают в острог, где он, насколько я знаю, и до сих пор сидит. Вот каким образом Бонапарт доказывает доброту своих намерений относительно меня.

— Виновник всего этого... ваше величество, позвольте мне быть откровенным... настоящий виновник — ваш поверенный. Он вошел в сношения с посредниками, вместо того чтобы прямо обратиться к императору, как, например, я представился вам, государыня. Император не разговаривает со своими министрами ни о чем выходящем за пределы их непосредственно официальной деятельности. О секретных сношениях государственной важности никто ранее его самого не должен быть осведомлен. Кто в таких случаях обращается к посредству третьего лица, заранее проигрывает дело. Относительно посланца вашего величества он и не мог бы поступить иначе. Император не мог публично входить в сношения с представителем государства, открыто враждующего с Францией. Я говорю «публично» потому, что, по мнению императора, тайна, известная трем лицам, известна всем. Ваш же посланный сообщил о цели возложенного на него поручения не только маршалу Мармону, герцогу Роверта, но и многим другим. Смею надеяться, ваше величество поймет, что арест капитана Амелио по государственным соображениям был неизбежен. Вот объяснения, которые император изволил поручить мне сообщить вашему величеству, присовокупив его искреннее желание, чтоб вы на него не сетовали.

— Давать подобные объяснения легче, чем принимать их. Впрочем, я готова удовольствоваться ими, если мои предложения приведут к желаемому результату, — отвечала Каролина.

— Я не могу скрывать, что сначала император не без предубеждения относился к... к этим... — полковник как будто затруднялся...

— Понимаю, он относился с предубеждением ко мне, — вскричала королева, быстро встав с дивана. Она была поистине великолепна в своем надменном негодовании. — Ко мне! А я, дочь Марии Терезии, монархиня по праву, исходящему от Бога... разве я не боролась долго и мучительно сама с собой и с чувством моего достоинства прежде, чем решилась на этот унизительный для меня шаг... на шаг постыдный... Но все-таки я переломила себя, понимая, что так необходимо для блага страны, из которой мы с мужем изгнаны и на престоле которой восседает ставленник Наполеона... Мы с королем... прошу вас не оставлять моих слов без внимания, полковник... мы Богом призваны управлять народом... Ваш император достиг своего величия иным путем; но его возвышение так поразительно, что я не могу не видеть в этом перста Провидения, которому иногда бывает угодно по причинам, для смертных непостижимым, облачать властью своих особых избранников. Вот почему я решилась... я смиренно обратилась к нему, готовая искупить мои ошибки, которые все называют преступлениями, но которые — если бы только удалось мне вернуть себе и Фердинанду IV корону — все стали бы восхвалять как величайшие государственные деяния...

По мере того, как Каролина говорила, она увлекалась и раздражалась все более. Она трепетала гневом, и посланец Наполеона невольно любовался ее гордой красой.

— Успокойтесь, ваше величество, — тихо и почтительно обратился к ней полковник, — император с восхищением и с живейшим участием относится к вам и вашему уму, тем более...

— Тем более, что имеет намерение сделать меня теткой того, кто выгнал меня из Неаполя [27] .

— Как вы сами заметили, государыня, пути Провидения для нас, смертных, непостижимы.

27

Наполеон тогда готовился сочетаться браком с дочерью австрийского императора, родного брата королевы Каролины.

— И, конечно, я не стану противиться Провидению. Я готова забыть отношение ко мне Наполеона, его колебания, промедления... Все это можно поправить... но мы потеряли престол, и наименьшее, что он может сделать для меня, это возвратить нам утраченное.

— В этом отношении воля императора непоколебима, как непоколебимо его намерение осуществить желание, на которое вы намекнули. Если он еще колеблется, то единственно в выборе надежнейшего пути.

— Пусть в отношении меня он не беспокоится. Я в изгнании — правда, за мной всюду следят англичане. Но мне достаточно только соглашения с императором, чтобы со всем остальным справиться самой...

— Император, даже игнорируя средства, которыми располагает ваше величество, вполне предоставляет вам их выбор и направление.

— Собственно, мои предложения совершенно ясны; я их раньше так же формулировала. Пребывание в Сицилии англичан и беспокойно, и весьма опасно; отсюда они постоянно будут мешать успеху его предприятий на юге Европы, сдерживать его движения. Для меня англичане тоже неудобны и опасны. Словом, с этой стороны интересы мои и императора тождественны.

— Таково же и мнение императора.

— А раз наши интересы так близко сходятся, то я имела бы право просить его содействия для изгнания англичан. Тем не менее я сама беру на себя исполнить это, признаюсь, не совсем легкое предприятие. Я приняла уже меры, которые, я вполне уверена, окажутся успешными. Я не сомневаюсь, что достигну цели. Но в политике следует предвидеть все, даже невозможное. И если я не добьюсь своей цели, то буду просить Наполеона предоставить мне убежище верное и, конечно, приличное моему сану, около Генуи или Милана, как он пожелает.