Беатриса в Венеции. Ее величество королева

— Вся французская империя будет открыта для вашего величества.

— Впрочем, это вопрос второстепенный. Не будем на нем останавливаться; возвратимся к главному. Как только я избавлюсь от англичан и совместно с королем Фердинандом получу возможность распоряжаться государственными делами, то прежде всего предоставлю свободный доступ французским судам, как военным, так и торговым, во все сицилийские порты.

— А взамен этого ваше величество желает получить?..

— Во-первых, помощь войском и судами на случай, если бы англичане попытались возвратить себе утраченное.

— Это само собой разумеется.

— Во-вторых, мне и моему супругу должно быть возвращено все Королевство Неаполитанское, совместно со старинными, Богом данными нам правами суда над нашими подданными, во всей его полноте, от самых низших до высших инстанций.

— Вы коснулись, государыня, центрального вопроса, — возразил полковник, слегка покачивая головой. — Вам известно, что императору было угодно возвести на неаполитанский престол своего зятя, великого герцога Бергского. Следовательно, родная сестра французского монарха пользуется титулом королевы неаполитанской.

Мария-Каролина вся вспыхнула и гневно вскричала:

— Королева, единственная королева неаполитанская — это я. Никакая человеческая власть не может нарушить воли Господней. В моем присутствии никто не смеет упоминать об иной неаполитанской королеве.

— Да простит мне мою смелость ваше величество, но дело в том...

Не слушая Эльбена и все более горячась, Каролина продолжала:

— Раздавать титулы и звания, до сих пор даруемые только Богом, сыновьям каких-то кухмистеров, каким-то конюхам! Назначать нам преемником какого-то плебея!

— В распоряжении императора столько венцов, что он не затруднился бы дать своему зятю другой и возвратить неаполитанскую корону вашему величеству. Но для этого необходимо, чтобы с королем, то есть с Иоакимом Мюратом, поступали, как с честным человеком, правдиво и открыто. Между тем он знает и видит, что при его дворе, то есть в его доме, есть агенты вашего величества, которые шпионят за ним. Он даже знает их имена.

— От кого он это узнал? От кого? — воскликнула несколько сконфуженная неожиданным заявлением Каролина.

— Вы не догадываетесь, государыня?

— Право, не знаю... не могу догадаться.

— Да те же англичане...

— Мюрат! В тайных сношениях с англичанами?!

— Даже с Бентинком, и непосредственно.

— Но Бентинк-то сам не может знать, имею ли я агентов или нет при дворе Мюрата.

— Вот в этом-то и заключается главная ошибка вашего величества. Некто Ромео, которого вы удостаивали доверия, очень выгодно продавал Бентинку выгодные для него сообщения.

Королева словно окаменела; она была поражена словами Эльбена.

— Всюду, куда я ни обращусь, — кусая губы, едва внятно говорила она, — на каждом шагу отвратительное предательство. Но однако, — и она подняла голову, глядя собеседнику прямо в лицо, — я все-таки постичь не могу, зачем Бентинк известил Мюрата. Какая ему выгода?

— Во-первых, для того, чтобы повредить вашему величеству, воспрепятствовать осуществлению ваших планов. Ведь англичанам решительно все равно, кто царит в Сицилии: Иоаким I или Фердинанд IV, лишь бы им никто не мешал извлекать из страны свои торгашеские выгоды. По моему личному мнению, они даже предпочли бы Иоакима... И это понятно...

— Как понятно? — вскричала королева, а полковник спокойно объяснил ей:

— Бурбоны имеют неоспоримые права на Сицилию; Мюрат же никаких. Он бы весьма охотно, — если бы англичане не относились к нему враждебно, — предоставил им в Неаполе искомые ими выгоды, если бы они гарантировали за ним и обладание Сицилией... Впрочем, раз ваше величество решились возвратиться в Неаполь открытым свободным путем, не прибегая ни к заговорам, ни к таинственным предприятиям, то факт осведомленности Мюрата о ваших агентах утрачивает всякое значение для нашего дела.

Оба собеседника безмолвствовали несколько минут, каждый обдумывая свои аргументы для заключительного и самого важного вопроса. Первый заговорил полковник:

— Со своей же стороны император требует...

— Тре-ебует! — снова гневно воскликнула Каролина.

— Простите меня, государыня... Я солдат и плохо владею речью. Слово «требует» вырвалось у меня безо всякого умысла. Я хотел сказать, что император желает.

— Чего же он желает?

— Чтобы, во всяком случае, жители Неаполитанского королевства продолжали пользоваться недавно предоставленными им французскими законами [28] . И чтобы таковые же установления были распространены также на Сицилию.

28

Code Napoleon.

— Словом, он желает конституционного правления? — переспросила Каролина довольно спокойно, ибо она ожидала худшего.

— О нет... Мода на конституции уже прошла. Император имеет в виду наполеоновский свод законов. Вашему величеству хорошо известно, что бесплодные политические мечтания нынче свойственны только пустоголовым идеологам. Самая лучшая конституция — это гениальный человек во главе государства, мужчина или женщина — все равно. А в этом смысле лучшими конституциями будут обладать Франция и королевство обеих Сицилий...

Каролина все выслушала внимательно; по выражению ее лица было видно, что она не только согласна на эти условия, но и довольна ими. Обменявшись с Эльбеном еще несколькими необходимыми соображениями и получив в ответ на свой вопрос, имеет ли он еще что-либо передать, лаконическое: «Ничего более, ваше величество», — она сняла со своей руки дорогой перстень и, подавая его посланцу императора, сказала:

— Покуда я, к сожалению, не имею возможности наградить вас неаполитанским орденом. Примите по крайней мере на память обо мне эту безделицу. — Полковник склонился, чтобы поцеловать руку королевы; она добавила: — Так как вам едва ли будет возможно вновь побывать у меня ранее, чем неаполитанский трон вновь станет нашим, а тем временем мне нельзя обойтись без сношений с императором, то я имею в виду послать письмо касательно, так сказать, ратификации нашего договора императору с лицом, которому доверяю безусловно.

— Ваше величество, будьте как можно осторожнее. Не дай Бог, чтобы о тайне узнал какой-нибудь предатель.

— Не беспокойтесь, полковник; тот, кого я выбрала, не может предать меня, — воскликнула Каролина с такой живостью, что Эльбен невольно подумал, низко кланяясь государыне: «Наверно, ее любовник, — а, сходя с лестницы, мысленно прибавил: — Я теперь отлично понимаю, почему император зовет ее Фредегондой. Эта женщина какая-то помесь тигра со львицей, орла с пресмыкающейся ехидной».

Королева же, оставшись одна, дала волю своей радости и произнесла несколько раз свою любимую за последнее время фразу: «Я этого Бентинка в ступе истолку».