Беатриса в Венеции. Ее величество королева

Из гавани по направлению к Мальконсильо отплыла лодка с двумя гребцами и рулевым. Все они были в широких плащах, а на лицах имели черные маски. Рулевой поглядывал на берег, остававшийся сзади. Невзирая на ночную тьму, он заметил, что какой-то челн с одним гребцом отчалил из одной бухточки и словно следил издали за их лодкой.

— Это шпион, — шепнул рулевой товарищам-гребцам. — Надо его захватить раньше, чем он сообразит, куда мы едем.

Лодка, описав полукруг, направилась назад, несколько длинных загребов — и она приблизилась к челну. Челн обратился было в бегство. На нем действительно был только один человек. Лодка нагнала его, оба гребца ловко вскочили в челн. Что-то бухнуло в воду, гребцы, оставив челн, опять сели в лодку. Тишина. Они опять повернули к своей цели. Добравшись до утеса, они завели свою лодку в небольшую, незаметную с моря бухточку, где уже стояли несколько ранее их приплывших лодок и челнов. Затем все трое, предшествуемые рулевым, сошли на берег. В центре острова их ожидало несколько человек. Все последние, как и вновь прибывшие, были в плащах одинакового цвета и покроя. Рулевой, еще не доходя до ожидавшей его группы, резко свистнул, искусно подражая ночной птице. Ожидавшие тотчас же расположились кругом. Безмолвие было полное.

По-видимому, свистевший был старшина. Он, став в центре круга, произнес тихо: «Пароль?» И потом, подходя к каждому из остальных по одиночке, выслушивал заветное слово, подставляя свое ухо. Окончив проверку, он опять вышел в середину круга, вынул из-под плаща потаенный фонарь, кидавший небольшой круг света на землю, и тихо произнес:

— Между нами есть шпион. Он выдал себя, произнося сию минуту неправильно пароль «Сицилия» [21] . Приглашаю всех открыть ваши лица.

21

В дни Сицилийских вечерен обжившихся в стране французов узнавали по произношению слова чечи (сухой горох), которое заставляли произносить всех сомнительных. Если подозрительный человек выговаривал хорошо, его оставляли в покое. Если нет — убивали. Все французы, как XIII в., так и XX в., звука че буквально произнести не могут.

Старшина сам первый снял маску и отбросил назад капюшон-шапочку, покрывавший дотоле его голову: красивую голову, мужественное лицо настоящего сицилийского типа. Это был мужчина зрелых лет.

Все последовали его примеру. Он обошел весь круг, освещая каждое лицо особо своим фонариком.

— Вот предатель! — воскликнул он, остановись перед одним из собратий. — Схватите его.

Приказание было исполнено мгновенно. Старшина продолжал:

— Этот предатель англичанин. Англичанин осмелился забраться к нам, конечно, для того, чтобы выдать нашу тайну палачам народа сицилийского. Я только что потопил шпиона, который вздумал было следить за нашей лодкой, а здесь я нашел другого. Да схоронится тайна святого апостола Павла в пучине морской вместе с ее похитителем.

Виновный даже не пытался ни оправдываться, ни защищаться. Он понимал, что это было бесполезно. Ему заклепали рот, связали по рукам и по ногам веревками. Четыре человека унесли его во мрак, к обрыву утеса. Опять что-то грузно бухнуло в воду. Четыре человека, как тени, из мрака вернулись на свои места.

— Жестокая необходимость вынуждает нас поступать жестоко, — печально, но торжественно произнес старшина. — Если бы даже наш статут нас к тому не обязывал, то все-таки мы не могли бы поступать иначе ради нашей собственной безопасности, ради будущего нашей родины. Наглость наших врагов безгранична; она ужасает меня. Правительство не далее, как вчера, казнило семерых из наших... нет... я не считаю себя в праве сказать «наших братьев», хотя мученическая кончина и отказ что-либо сообщить врагам о нашем союзе служат достаточным оправданием и искуплением для них. Но я не могу назвать этих несчастных братьями, потому что они, будучи членами союза, вместо того чтобы наносить удары во имя отечества и на пользу родины, наносили удары нашим врагам, правда, но в своих личных целях: ради тщеславия, корыстолюбия, честолюбия. Я их не мог спасти от казни уже потому, что они нарушили устав, в верности которому мы все поклялись, и, следовательно, должны были подвергнуться тяжкому наказанию и с нашей стороны. Тот, кто, злоупотребляя принадлежностью к нашему обществу, облегчает себе личную месть, хотя бы за брата, за отца, должен быть смертью казнен. Все, безусловно все, должно уступать верховной, священной обязанности, добровольно взятой нами на себя: принести независимость и свободу нашей обожаемой Сицилии. Тот, кто растрачивает свои силы и энергию на достижение личных целей, те, кто безнравственными поступками позорят наше общество, как и те, кто не умеют хранить тайны братства, должны быть казнены. Тем не менее я должен заявить, что наши преступные братья, вчера казненные в Палермо, сохранили тайну общества. Простим же им остальное и помолимся Господу Богу об упокоении душ их.

— Аминь, — произнесли хором все стоящие и несколько минут безмолвствовали, мысленно молясь за казненных.

Потом снова заговорил старшина:

— Братья, нынче время для нас тяжелое: за нами следят; грозная опасность преследует нас. Среди нас есть еще новички. Да и у нас, стариков, может дрогнуть иной раз сердце. Поэтому я прошу вас разрешить мне напомнить о происхождении и целях нашего учреждения. Старинное, основанное в тринадцатом веке братство святого Павла было оклеветано впоследствии многократно. Между тем у него была одна идея, одна цель — независимость дорогой Сицилии, этого обширного острова, обильно одаренного Богом земными благами, но непрестанно злосчастного. Его население никогда не переставало стремиться к свободе и никогда не наслаждалось свободой. Мы всегда были рабами то одного, то другого чужеземца. Наши предки, принадлежавшие к братству, пытались по возможности бороться с проявлениями общественной несправедливости: они карали подкупных судей, карали мощных феодалов, давивших слабых и бедных; они мстили за обиды, нанесенные невинным и бессильным, словом, они желали общественное благоустройство и довольство обосновать на частном благоденствии. В то же время они никогда не упускали из виду высшей цели общества. Не раз удавалось им приблизиться к ее осуществлению. Но только приблизиться. Время и неудачи постепенно ослабили силы братства; целые социальные и политические катастрофы обрушивались на него. От него к ближайшему нам времени оставалась только одна тень. Тогда-то некоторые задумали реформировать братство. Оно вновь возникло нынче в виде конгрегации дворян [22] . Но эта форма служит только внешним прикрытием. Под благотворительной деятельностью кроется более глубокая и широкая, тщательно замаскированная деятельность — патриотически-освободительная. Мы, верные заветам наших отцов, воодушевлены одинаковыми с ними стремлениями и желаниями. Мы преследуем цели наших предков, только добиваемся их иными средствами. Мы многое уже совершили; совершим еще больше. Города и провинции Катанья, Кальтажироне, Минео уже присоединились к нам. В Мессине и Палермо наших очень много. Нам недостает только одного — верховного вождя. Здесь теперь собрались представители всех провинций. Я позволю себе предложить вам лицо, вокруг которого мы можем организовать наш центр.

22

Конгрегациями в Италии назывались еще в средние века добровольно формировавшиеся общества кооперативно-евангельского характера; цели их были благотворительные по преимуществу. Разные общественные группы имели свои собственные конгрегации: помогали (а также и посторонним) в нужде, в болезни; хоронили бесплатно бедняков (особенно во время эпидемии). Конгрегации в несколько измененном виде существуют и ныне, особенно на юге. Есть когрегации ученых, художников, ремесленников, торговцев и т. д. Каждая из них имеет на кладбищах участки земли для своих членов. — Примеч. перев.

Слушатели стали перешептываться между собой. Очевидно, что их любопытство было сильно возбуждено и они с великим нетерпением ждали дальнейших объяснений. Старшина продолжал:

— Нам необходимо — и для собственной пользы, и ради устранения вмешательства Европы — организовать правительство прочное, твердое, и, конечно, мы должны руководствоваться принципами преемственного легитимизма. Всякое увлечение утопиями может повредить благороднейшему предприятию. Идея должна оставаться всегда независимой и от личности, и от имени. При настоящих обстоятельствах нам следует остановиться на имени, которое гарантирует нам успех в борьбе с англичанами, может быть, в войне с англичанами даже... — Оратор несколько замялся, как бы затрудняясь высказать достаточно сильно свою ненависть к англичанам. — Да, война, война! — наконец воскликнул он, — война с этими ненавистными, наглыми торгашами. Они нас лично тиранят, а нашу бедную родину бессовестно грабят.

— Верно! Правда! — раздались возгласы в толпе.

— Я, как и многие из вас, разорен и оскорблен. Англичане погубили моего сына, единственного наследника доблестного имени графов Бученто, за то, что он хотел жениться на девушке, которая нравилась высокопоставленному англичанину. Они обвинили бедного юношу в небывалом государственном преступлении и добились его казни.

Несколько секунд прошли в молчании: граф был слишком взволнован.

— В эту минуту на том самом утесе, на котором бесстрашный Прочида в тринадцатом веке готовили сотоварищей к нанесению окончательного удара иноземному владычеству, здесь, на острове Мальконсильо, где зародилась мысль о Сицилийских вечернях пятьсот лет тому назад, мы и должны обсудить предстоящий нам образ действий. Будем же следовать по стопам Прочиды: лукавству противопоставим лукавство; жестокости — беспощадность. Не станем тратить сил на сомнительные попытки; накопим мощь для нанесения столь же решительного доблестного удара, каковым оказались Сицилийские вечерни. В Палермо! Вам известно, что теперь в Палермо у нас много единомышленников; что в Палермо выгоднее всего поднять наше знамя. Но для организации в столице нашей партии, для подготовки решительного шага надо, чтобы кто-либо из нас, восстановителей братства святого Павла, находился в Палермо. Братья, кто из вас желает туда отправиться?

— Я готов! — отозвался один из братьев и выступил вперед.

— Вы, кавальере Биази, — воскликнул граф Бученто. — Несомненно, вы самый подходящий человек. Только имейте в виду, что благороднейшая обязанность, которую вы на себя примете, сопряжена с большими опасностями. Достаточно ли вы себя чувствуете окрепшим? Вы ведь только что освободились от тюремного заключения, где протомились три года. Вас неоднократно подвергали жестокой пытке. Кроме того, наши враги не пощадили семьи вашей. Ваше сердце истерзано.

Биази настаивал, утверждая, что, искалеченный пыткой и тюрьмой, он чувствует себя вполне сильным для выполнения завидной миссии. Вся братия единодушно согласилась с его желанием.

— Однако прежде, чем расстаться с вами, — обратился к товарищам Биази, — я должен предъявить важное обвинение против одного из наших братьев, а именно против маркиза Артале, недавно назначенного в Мессину главным комиссаром [23] . Он креатура англичан.

— Он предатель!

23

Губернатор. — Примеч. перев.

— Палач для своих земляков!

— Смерть ему!

— Да. Но я все-таки считаю себя обязанным пояснить мое обвинение. Может быть, не всем вам известны поступки Артале. Как только он вступил в должность, вся Мессина была объята террором; слезы льются теперь в семьях, а человеческая кровь без меры проливается в тюрьмах. Сотни граждан ввергаются ежедневно в темницы; для этого достаточно неосторожного слова, пустого подозрения, безыменного доноса. Иногда полиция хватает людей заведомо неповинных, только для того, чтоб угодить какому-нибудь англичанину, даже простому британскому солдату. И в каких тюрьмах держат этих несчастных — в подземельях, где нельзя встать на ноги, а иногда и сесть невозможно. Всех их заковывают в цепи. Забывают о них по целым неделям и месяцам. Только по краюхе заплесневевшего хлеба кидают, как собакам. А знаете еще, как с ними обращаются? За здорово живешь бьют палками и жгутами из бычьих жил. Кроме того, нередко по произвольному распоряжению начальства пытают: жгут тело раскаленными прутьями, рвут ногти... Страшно подумать, что всем этим распоряжается сицилиец, принявший такую отвратительную власть кровопийцы из рук англичан.

— Кавальере Биази, — строго спросил граф Бученто, — можете ли вы поручиться вашей головой в справедливости всех сообщенных вами фактов?

— Клянусь перед вами, братья, и перед Всевышним, что я говорю правду. Если сомневаетесь, осмотрите мое тело, на котором еще сохранились явственно зловещие рубцы, следы истязаний, которым меня подвергали. Месяц в тюрьме старит человека более, чем десять лет на свободе. Господу угодно было сохранить мою жизнь, полагаю, для того, чтобы я мог непреложно засвидетельствовать перед вами потрясающую правду. Я, кавальере Биази, считаю себя вправе требовать смертного приговора для этого палача и изменника.