Беатриса в Венеции. Ее величество королева
Шрифт:
— Братья, — опять строго спросил Бученто, — те, кто не согласен на предложение, пусть выйдут вперед и заявят причины отказа.
Никто не вышел.
Согласно уставу общества старшина троекратно повторил вопрос, и все-таки никто не шевельнулся. Тогда он спросил:
— Признаете ли вы, братья, по чести и по совести, что маркиз Артале совершил поступки, за которые должен быть казнен?
— Да, — как один человек, отвечали все члены общества.
— В таком случае я, граф Бученто, старшина братства святого Павла, в силу предоставленной мне власти, ввиду только что происходившего между нами совещания, приговариваю к смертной казни маркиза Артале, главного мессинского комиссара, и возлагаю исполнение приговора на собрата нашего Акардити совместно с братом Ломбарди.
Оба поименованных лица со словами «мы готовы» приблизились к старшине, который благословил их.
После некоторого молчания
— Нам остается еще узнать, кто человек, около которого мы обязаны будем сплотиться, чье имя явится выражением наших стремлений?
— Фердинанд IV, король Неаполя и Сицилии, — отвечал старшина, но как-то не сразу и нерешительно отвечал.
Ропот изумления пробежал в толпе заговорщиков. Граф Бученто понял, что это значит, и поспешил объясниться:
— Да, братья, Фердинанд четвертый. При нашем содействии он получит возможность восстановить свои попранные права и отомстить англичанам за унижения, которым они подвергают помазанника Божия. Фердинанд четвертый малодушный человек, он убежал из Неаполя, а здесь безо всякого сопротивления подчинился чуть ли не заточению, он добровольный пленник, в сущности. Я не могу этого отрицать. Но тем не менее надо иметь в виду, что перед всей Европой его личность гарантирует миролюбие и законность нашего братства по отношению к установляемому нами правительству. Нам не следует увлекаться мечтами. Если мы, изгнав англичан, объявим республику, как многие из вас желают, то мы восстановим против нашего отечества всех европейских государей, не исключая французского императора. Если бы мы возвели на сицилийский престол какого-нибудь иностранного принца крови, то, во-первых, возбудили бы зависть всех остальных царствующих домов. А, во-вторых, едва ли бы улучшили положение нашей родины. По всей вероятности, мы, без всякой для нее выгоды, переменили бы только хозяина. Словом, благоразумие вынуждает нас поднять бурбонское знамя, которое Европа и не оспаривает у Фердинанда. Вы говорите, что он робок и малодушен. Это так. Но за ним стоит женщина, которая отваживалась и в эту минуту отваживается еще открыто бороться с французами.
— Это вы о Каролине Австрийской? — раздались еще более изумленные и недовольные голоса.
— Да, о Каролине Австрийской. Пусть она кровожадная тигрица, пусть она развратница, бывшая любовница и Актона [24] , и жестокого Караманика, пусть ее дружба с леди Гамильтон постыдна. Вы ведь на это намекаете, братья. Но что же из этого? Что нам за дело, из какого железа скован меч, если он может разить врага? Англичане теперь смертельно ненавидят Каролину Австрийскую потому, что им приходится весьма серьезно с нею считаться. С точки зрения нашего дела это одно уже хорошо ее рекомендует. Провидение нередко дает в руки человеку презренное орудие, при помощи которого достигается высокая цель. Передовые французские революционеры, пропагандировавшие учение о правах человека, сами далеко не были образцами добродетели... А знаменитые завоеватели, мудрейшие законодатели, гениальные умы, которым человечество стольким обязано, — разве многие из них не были порочными людьми, не обладали отвратительными позорными наклонностями?
24
Любовники Каролины. Отношения ее к леди Гамильтон некоторые приравнивают к отношениям ее сестры Марии Антуанетты к графине Ламбаль, с той разницей, что последняя была кротка и в политику не вмешивалась, а Гамильтон и в нравственном, и в политическом отношении вредно, в ущерб нации влияла на неаполитанскую королеву. — Примеч. перев.
Заговорщики понемногу стали сдаваться.
— Хорошо, — говорили они. — Пожалуй, она может быть полезна. Но воспримет ли она наши принципы? Известно ли ей, что мы боремся не только за политическую независимость, но и за гражданскую свободу Сицилии?
— Манифест, который король должен подписать по настоянию своей жены, написан мною. Там ясно выражено, что король есть только верховный охранитель закона, что настоящий хозяин нации сам народ. Если Фердинанд подпишет этот манифест, значит, он вступит в союз с нами.
— Король, пожалуй, и подпишет манифест нынче. А при первом удобном случае изорвет его в клочки.
— Тогда мы свергнем клятвопреступника с престола.
Мнения братьев св. Павла были разноречивы. Они долго не могли столковаться. Наконец один из них спросил старшину:
— А какую материальную поддержку может оказать Каролина нашему делу?
— Она уже призвала в Сицилию несколько сотен отборнейших, испытанных калабрийских вояк. Этот отряд она будет содержать за свой
счет.Такой аргумент подействовал в пользу предложения графа Бученто...
— Однако, братья, — обратился он к заговорщикам, — ночь на исходе. Нам пора разойтись. Полагает ли наше настоящее собрание, что в случае подписи королем прокламации я могу войти с ним в соглашение от имени нашей конгрегации?
— Да, да, можете, — отозвалось большинство. Меньшинство было весьма немногочисленно, оно не возражало более.
— Значит, по домам! — объявил старшина. — О дальнейшем я вас всех извещу известным вам путем. Нам надо работать очень осторожно. Все мы должны помнить, что по уставу всякая неосторожность по отношению к тайным деяниям братства карается, как измена, смертной казнью. До свиданья, братья. Да поможет вам Бог!
Каждый из заговорщиков направился к своей лодке. Ночной мрак вскоре поглотил их лодки.
Старшина граф Бученто один остался на острове. Ему еще до восхода солнца предстояло свидание с ее величеством по делу, только что решенному братством.
XVII
Вернувшись на другой же день из Фиккуццы в Кастельветрано с либеральным манифестом, подписанным Фердинандом IV по ее настоянию, королева решила на следующее утро перебраться временно в Торре Нера (Черная башня).
Роскошная вилла Кастельветрано была постоянным в Сицилии местопребыванием Каролины, отведенным ей англичанами, во всяком случае терпимым ими. Черная башня отстояла от виллы всего на несколько верст; она принадлежала также королеве, которая изредка удалялась туда, чтобы подышать морским воздухом и отдохнуть от придворного этикета, окружавшего все-таки ее и в большом горном поместье.
Черная башня стоит почти у самого моря, в ущелье, образуемом сходящимися с обеих сторон утесистыми холмами, между которыми быстро несется довольно широкий горный поток. Башня была выстроена несколько веков тому назад, — подобно множеству других, сохранившихся и доселе, — для защиты берегов Сицилии от нападения сарацин и пиратов. Почти все эти башни квадратны, поместительны; стены их необычайно толсты. Каролина просто, но удобно приспособила башню для своих приездов и гостила там безо всякой свиты: Альма Фаньяно, доверенная камеристка и искренно преданный государыне негр Джиованни сопровождали ее в этот раз, как и в предыдущие.
Основательно или нет, Каролина полагала, что английские шпионы следят за нею менее усердно здесь, чем в Кастельветрано. На трех же упомянутых лиц она вполне полагалась. Может статься, она нередко приезжала в башню просто отдохнуть. Но нынче она прибыла туда за делом, о котором, разумеется, не поведала даже Альме, хотя вечером, когда они обе оставались наедине, изумила ее, сообщив, что она, королева, на маленькой лодке с известным ей рыбаком уедет куда-то задолго до рассвета и вернется не ранее, как следующей ночью. При этом она строго-настрого приказала, чтоб за время ее отсутствия никто, кроме самой Альмы, не смел заглядывать в ее спальню и вообще знать об ее отсутствии. Альма же обязана была всем, кому до королевы будет надобность (это, впрочем, во время пребывания в башне почти никогда не случалось), говорить, что ее величество, жестоко страдая мигренью, не дозволяет беспокоить себя под каким бы то ни было предлогом. Поручение для молодой девушки не особенно приятное, но Альма привыкла к странностям своей госпожи, а главное, была безгранично предана Каролине, как помазаннице Божией, к тому же всегда ласково, задушевно, дружески относившейся к своей юной фаворитке.
Цель поездки королевы составляло тайное деловое свидание с графом Бученто, старшиной братства св. Павла. Она спешила передать ему манифест, им же самим составленный, но теперь уже освященный подписью монарха. Манифест этот, обещающий нации многие политические свободы, должен был подготовить, при посредстве братства, появление в Палермо и возвращение к власти Фердинанда IV.
Поездка и свидание с Бученто совершились без препятствий; королева вернулась благополучно в Черную башню вечером, как только стемнело. Но у нее было и другое обстоятельство, ради которого она покинула Кастельветрано, а именно: накануне, по дороге от короля на виллу, один из ее многочисленных шпионов передал ей записку, извещавшую, что почти два года пропадавший без вести Рикардо прибыл в Сицилию и скрывается в ожидании ее приказаний. Через того же шпиона она приказала, чтоб Рикардо пробрался к Черной башне для получения дальнейших инструкций. Она об этом тоже ни слова не сказала Альме, уверенная, что ко времени прибытия молодого человека она сама уже будет дома. Случилось, однако, не так.