Бедные углы большого дома

— Варьку сегодня разобидли, — грустно качало головой невидимое существо.

— А ты почему знаешь? — спрашивалъ Порфирій.

— Она плакала, когда мы видлись съ ней сегодня, — отвчало невидимое существо.

— Погань должна быть эта Скрипицына! — выражалъ на своемъ подворотномъ жаргон Приснухинъ.

— Можетъ-быть и не она обидла Варьку, а кто-нибудь другой. Она благодтельница! — сомнвалось доброе невидимое существо, напоминая своимъ голосомъ Акулину Елизаровну.

— Гляди ей въ зубы-то! Благодтельница! Она вонъ ее вмсто холопки держитъ, заставляетъ книжки себ читать, уроки у дтей спрашивать, въ комнатахъ прибирать…

— Теб кто это сказалъ?

— Даша косолапая говорила.

— Ты разв съ нею знакомъ?

— Давно она около меня подхалимничаетъ, — съ пренебреженіемъ отозвался шестнадцатилтній Порфирій. — «Я вамъ, говоритъ, Порфирій Александровичъ, если не побрезгуете, манишечку подарю». А на кой чортъ мн ея манишечки? Нищій я, что ли?

— Она тебя любитъ врно, — съ участіемъ ршило невидимое существо.

— Вотъ какъ молоко на губахъ обсохнетъ, тогда и будемъ объ любви толковать.

— А вотъ, я люблю Варю, — грустно сказало невидимое существо.

— Это не то! Ты, братъ, ни въ чемъ ни уха, ни рыла не смыслишь! — ршилъ Порфирій и махнулъ какъ-то безнадежно рукою.

Порфирій Приснухинъ былъ правъ относительно занятій Вари въ дом Скрипицыной. Мы видимъ, что на второй же день посл своего поступленія въ этотъ домъ Варя заняла при благодтельниц мсто чтицы. Нсколько мсяцевъ спустя, на нее возложили долю обязанностей по длу убиранія классныхъ комнатъ и стиранія пыли съ бездлушекъ въ кабинет содержательницы школы. Прошло еще нсколько мсяцевъ и Вар поручили спрашивать уроки у ученицъ меньшаго класса и смотрть за порядкомъ.

— Ты должна, дитя мое, пріучаться къ труду, — говорила добрая Скрипицына. — Теперь, твой трудъ — игра, ты не утомляешься, не трудишься изъ-за куска хлба, не заботишься о необходимыхъ для жизни вещахъ, у тебя все есть въ избытк; но, играя въ трудъ, если можно такъ выразиться, ты все же привыкаешь къ нему, втягиваешься въ него. И въ этомъ-то я вижу громадную пользу для тебя.

Варя цловала руку наставницы и — хитрая, неблагодарная двочка — думала: «Господи, скоро ли она уснетъ сегодня! Мн еще нужно чернила разлить въ классныя чернильницы для завтрашняго дня».

— Вонъ наша горничная пришла, — шептались, между тмъ, двочки при вход Вари въ классъ.

— Крылова, здсь пыль не сметена! — кричали ей боле смлыя.

— Сметите ее сами, если не сметена, — отвчала Варя и блднла.

— Мы не горничныя!

— И я не горничная.

— Ты обязана смотрть за порядкомъ, тебя для этого держатъ здсь, — отвчали двочки въ чаду глубокихъ соображеній.

Варя спокойно подходила къ доск и еще спокойне записывала на нее фамиліи досаждавшихъ ей подругъ. Въ ея спокойствіи было что-то роковое: такъ, стиснувъ зубы, старается быть спокойнымъ человкъ, переносящій мучительную операцію.

— Что это ты насъ записываешь? — кричали подруги.

— Я должна за порядкомъ смотрть, меня для этого держать здсь, — сухо отвчала Варя, и только въ ея глазенкахъ сверкала злоба.

— А, ты думаешь, что насъ накажутъ изъ-за тебя? Такъ нтъ же, не накажутъ! Горничная, горничная! — кричали возмутившіяся подруги, видя, къ чему привели высказанныя ими глубокія соображенія насчетъ обязанностей Вари.

Варя, безмолвная, какъ статуя, сидла у доски и ждала, когда скрипнетъ дверь, и войдетъ учитель. Дверь отворялась, учитель входилъ, и начиналось разбирательство. Иногда Варя, пристыженная и униженная, должна была собственноручно стирать съ доски имена, записанныя ею.

— Что взяла? что взяла? — шептали ей подруги. — Дрянь, туда же хочетъ, чтобы изъ-за нея наказывали! Фискалка!

Въ одинъ изъ такихъ дней въ классъ вошелъ учитель-французъ. Его обожалъ весь старшій классъ… Видли ли вы когда-нибудь этихъ милыхъ, завитыхъ, припомаженныхъ учителишекъ, которые радуются, что ихъ «обожаютъ» ученицы! Это преинтересные субъекты. Они изысканно одваются, даже часто, шьютъ себ платье въ долгъ у Шармера, они нжно и элегантно обходятся съ воспитанницами, любезно благодарятъ послднихъ, когда т ставятъ имъ на каедру лимонадъ или подсовываютъ богато переплетенные учебники, въ листки которыхъ вложены страстныя записочки. Эти учителишки не краснютъ, когда при появленіи ихъ раздается: «Душка Жадовъ!» «Мимишка Купидоновъ!» «Киска Телушкинъ!» или звучатъ другія, еще боле глупыя, прозвища. Они ничего и никогда не сдлаютъ, чтобы прекратить этотъ публичный скандалъ и показать ученицамъ, что они сошлись здсь не для романтическаго развратца, а для боле великихъ цлей. Кончаютъ они тмъ, что раздражатъ свою дрянную натуришку до крайности, увлекутъ какую-нибудь изъ выпускныхъ ученицъ за предлы романтизма, женятся на ней и на другой день посл свадьбы слышатъ, какъ остальныя обитательницы пансіона кричатъ вслдъ имъ: «Бяшка Жадовъ!» «Фифишка Купидоновъ!» «Мовешка Телушкинъ!» Этихъ дрянныхъ, хотя и типичныхъ созданьицъ безчисленное множество, отъ этихъ личностей отворачиваемся не только мы, но отворачиваются отъ нихъ даже ихъ обожательницы, какъ только удастся этимъ обожательницамъ выйти на свтъ Божій. Скажите любой матери семейства при ея дтяхъ, что она когда-то, закатывая подъ лобъ глазки, называла Купидонова «киской» и «бяшкой» — и она покраснетъ отъ стыда до ушей… А Купидоновъ? Э, да его и теперь еще зовутъ «бяшкой!..» Къ разряду такихъ людей принадлежалъ и monsieur Davoust. Его обожали вс, начиная съ Скрипицыной, не умвшей во всю свою жизнь оторваться отъ старыхъ привычекъ.

— Monsieur Davoust, Крылова насъ напрасно записала, — кричали въ описываемый день учителю его обожательницы. — Она не за порядкомъ смотритъ, а только сплетничаетъ!

Даву съ презрніемъ посмотрлъ на Варю и сказалъ ей:

— Сотрите съ доски, что вы тамъ намарали.

— Потрудитесь ихъ наказать, — твердо отвтила Варя.

— Вы меня учить хотите? — насмшливо спросилъ отставной куаферъ. — Длайте то, что вамъ приказываютъ.

Варя стерла съ доски имена виновныхъ. Двочки торжествовали и посмивались.

— Вотъ такъ-то лучше, — сказалъ Даву. — Теперь ступайте на мсто. Варя пошла.

— Куда же вы идете? Я вамъ веллъ на ваше мсто ссть, — сказалъ Даву.

— Я иду къ mademoiselle, — отвтила Варя дрожащимъ отъ злобы голосомъ.

— Ябедничать хочетъ, — послышались голоса.

— Оставайтесь здсь, — произнесъ Даву.

— Мн нужно отдать ей это письмо, — сказала Варя и показала изъ кармана клочокъ какого-то письма.

Даву вспыхнулъ и вскочилъ со стула.

— Подайте сюда эту бумажку! — крикнулъ онъ.

Варя разсмялась злымъ и непріятнымъ смхомъ и взялась за ручку двери.

— Какъ вы смете чужія письма брать? Вы знаете, что это шпіонство, подлость, за такіе поступки плохо расправляются съ людьми, — удержалъ Варю за руку учитель.

— Я ничего не знаю. Но mademoiselle иметъ право читать все, что приносятъ съ собой ученицы въ классъ, и она велла мн смотрть за порядкомъ. Я это и длаю, — отвтила Варя.

— Что же вы хотите этимъ сдлать? — спросилъ Даву.

— Я хочу, чтобы он,- Варя указала на провинившихся подругъ:- простояли весь классъ на колняхъ.

Даву исполнилъ желаніе Вари. Двочки не хотли повиноваться; произошла довольно живая сцена. Варя усмхалась, слыша плачъ и угрозы ученицъ. Даву проповдывалъ ей, какъ не хороша ея мстительность, какъ мало въ ней женственности, но она была совершенно спокойна, точно ея сердце было совсмъ испорчено жизнью. Вечеромъ, съ раскраснвшимся отъ злобы и волненія личикомъ, она передавала подробности этой исторіи Ольг Васильевн.

— Варя, Варя, зачмъ ты такая злая! — прервала ее кроткимъ голосомъ Ольга Васильевна.