Бедный негр

Что же касается Педро Мигеля, то тут для Луисаны открывалось широкое поле деятельности. Сырье было самого высокого качества. Однако любое стремление воздействовать на него извне и переделать по чуждому образцу вызывало у Педро Мигеля решительный отпор; вот почему Сесилио-младший вынужден был отказаться от намерения перевоспитать его и внушить ему свои мысли. И только воздействие изнутри, способное пробудить сокровенные чувства, могло найти благоприятную почву. Таким воздействием могла быть неотразимая сила материнской любви, которая обычно дает благодатные плоды. И эта великая материнская сила, не оцененная в душе домашней сестры милосердия, не признанная в душе невесты, сейчас, с новой силой пробудившись в Луисане, толкнула ее первой объявить о своей любви, не дожидаясь, когда об этом скажет ее избранник. Но не только приезд Антонио Сеспедеса всколыхнул в Луисане эту бурю чувств, слова Сесилио также были причиной того, что она вдруг решила поехать в город.

Вот уже много лет никто не видел Луисану в этих местах; ее появление вызвало целый переполох, но удивление кумушек тут же сменилось возмущением. Одна, да еще верхом на лошади, разве могла такое позволить себе благовоспитанная девица, особенно в такие тревожные времена, когда кругом только и рыскают восставшие негры и вооруженная солдатня?

И по домам и улицам поползли слухи и сплетни.

— Девочки, — вопила одна из бывших подруг Луисаны, вбегая в дом своих новых товарок. — Вы только посмотрите, кто там едет!

И в домах, где сердца сплетниц пылали любопытством в предчувствии необыкновенных событий, захлопали окна, форточки, двери, за которыми гроздьями повисли любопытные кумушки.

— Детка! Да кто бы поверил! И это из семьи Алькорта!

— Да чего удивляться. Она вечно выкидывала всякие сумасбродства! А если раньше на такое не отваживалась, так потому только, что были живы ее родители.

— Да и кто такие эти Алькорта, чтобы их так превозносить!

— Конечно! Подумаешь!..

— Но чего у нее не отнимешь, так это статности. Вы только взгляните, какая у нее осанка!

— Есть люди, которым несчастья лишь на пользу.

— Несчастья? Верьте ей больше! Как бы там не было чего другого.

— И то правда!

Луисана не слышала этих злых сплетен, но догадывалась о них и даже представляла их себе еще хуже, чем они были на самом деле. Она видела, как открывались окна при ее появлении, и потому ехала улыбаясь, чтобы все ее подруги (сколько раз она помогала им перешивать платья или сидела у постели их больных родственников), а также все знакомые и незнакомые знали, что ее нисколько не задевало людское злословие. Среди новых сплетен всплыла и старая небылица, которая дошла даже до города.

— Поглядите-ка на эту Белянку, — без всякого стеснения средь бела дня говорили в толпе.

— Что ей здесь понадобилось?

Такой вопрос задавало себе все взбудораженное население городка, и этот же вопрос задал себе майор Сеспедес, который как раз в эту минуту спешивался у входа в казарму, где разместился его отряд.

Но Луисана не удостоила взглядом даже его. Она проехала по главной улице городка, где стоял их прежний дом: теперь он был на замке, совсем обветшал и, казалось, вот-вот развалится.

— Смотрите! — кричали кумушки. — Похоже, она направляется в церковь.

— Нет, видно, не в церковь — ведь уже поздно, и она закрыта.

— Наверное, домой к священнику. Да вон она уже сошла у его дверей. А поглядите, какой у нее вид! Словно она с рождения только и ездит верхом!

— Гм! Не иначе как тут дело пахнет свадьбой. И уж я-то знаю, за кого она выйдет замуж!

Падре Медиавилья, переодевшись у себя в комнате, направлялся в трапезную, где его ждал завтрак; увидев Луисану, он так и замер с поднесенным к носу огромным клетчатым платком, в который только что трубно высморкался.

— Кого я вижу! — вскричал он, мигая близорукими глазами. — Сама доньита Луисана Алькорта осчастливила своим посещением мой жалкий кров! Входи, входи, дочь моя! Прошу в мою гостиную, столь же скромную, как и все в этом доме смиренного служителя господа.

— Я пришла не совсем к служителю господа, — ответила Луисана, усаживаясь в предложенное ей кресло.

— А к кому же тогда?

— К служителю свинцового кропила.

Священник взглянул на нее в упор, и Луисана с улыбкой добавила:

— Не беспокойтесь, падре. Я знаю, что вы теперь исполняете этот обряд еще более тайно, чем во времена маисовых месс.

— На которые ты, кстати, никогда не хотела приходить. Да, да, я припоминаю, ты была дикой овечкой, хотя, может быть, и самой лучшей из всей моей паствы. Я тебе, дочь моя, всегда говорил об этом. Многие из тех, что приходили к маисовым мессам, жаждали обладать добродетелями Луисаниты Алькорта! Да, по правде сказать, нынешние мессы проходят далеко не так весело, как прежде. Ты помнишь, как бывало?

— Да вы же сами только что сказали, что я не присутствовала на них!

И то правда, дочь моя. Совсем стала плоха моя голова! Вот они годы, дочь моя! А что ты хорошего скажешь о своем брате? Давно уж я собирался навестить его. Может, он нуждается в моей…

— Нет. До этого еще не дошло. Повторяю, вам, что я приехала не к пастырю душ, а к…

— …служителю свинцового кропила. Да, да. Ты уже говорила. Хе-хе-хе! И кто тебе только наговорил про такие вещи? Я уж даже сам давно позабыл про эти свои старые шутки. Дела давно минувших счастливых времен!!

— А разве не нынешних?

— Теперь дурное время, дочь моя! Очень дурное. Эта самая война грядет, чтобы разрушить все вокруг. Если господь не вмешается, не знаю, что с нами станет со всеми.

— Оставьте свое притворство, падре. Я догадываюсь, что за вами зорко следят, особенно с тех пор как тут появился мой чванливый кузен Антонио в своем майорском мундире. Но мне вы можете вполне доверять. Я приехала просить вас об одном большом одолжении, и, надеюсь, вы мне не откажете.

— А ну-ка! Чем я могу тебе услужить?

— Мне нужен один из этих указов, в которых присваивается воинское звание. Вы распределяете их среди своих друзей-либералов.

— О чем ты толкуешь, детка?

— Я говорю об указах, которые подписаны генералом Фальконом и раздаются для приобщения людей к великому делу федерации. Ну раз вы видите, падре, что все это мне доподлинно известно, к чему отпираться?

— Кхе-кхе-кхе! — добродушно, не таясь, захихикал падре. — Тебе, видно, рассказал об этом твой дядя-лиценциат? Ну и длинный же язык у этого бродяги! Кстати, уж давненько не видал я его в наших краях. Передай ему, чтобы он почаще наведывался ко мне; хоть он и большой вольнодумец и бог еще знает кто, мне приятно провести с ним часок-другой и набраться у него мудрости. Он всегда приходит сюда, когда…